– Игорь. Можно Гоша, – протянул коричневую ладонь мужчина.

– Михаил. Миша. Очень приятно.

– Голос ловить приехал? – в лоб спросил Гоша.

– Типа того, – уклончиво ответил Михаил, – Ты, Гоша, сам как? Видел чего? Или слышал?

– Уу, – довольно протянул Игорь, – Я такое видел – тебе в страшном сне не приснится.

– Можно поконкретнее?

– Миша, ты – человек умный, я вижу, – многозначно сказал Гоша, – Но тонкости души человеческой не понимаешь. Кто ж так разговоры разговаривает? А накормить-напоить, в баньке попарить?

Видя изумлённый глаза Михаила, Гоша расхохотался. Хлопнул его по плечу.

– Ну, темнота. Ладно, всё есть уже, но не хватает нюанса. Бутылочки для разговора, понимаешь.

– Так, где я её возьму? Магазина же нет. Могу, конечно, съездить…

– Не надо, не надо, дружище! Ты в гостях, поэтому ездить буду я. С тебя триста рублей. Извини, я на нулях. Деньги будут на следующей неделе. Если согласен – можешь подождать.

Михаил достал из кошелька три сотенные купюры.

– Я мигом, – крикнул Гоша на бегу.

Пока Михаил осознавал всю глупость своего поступка – отдать три сотни первому встречному – Гоша возник вновь, но уже с газетным свёртком, в котором угадывалась бутылка.

– Пошли, – скомандовал он.

Они вошли в крохотный домик, околоченный давно не крашеным, местами почерневшим тёсом. Скромная обстановка – деревянный буфет, стол, старый диван, самодельная полка с книгами. У печки, за занавеской некое подобие кухни. Скромно, но порядок присутствует, всё на своих местах. На стене портреты, старые ходики с неподвижно застывшим маятником. Несколько резных стульев.

– Миша, проходи, располагайся, – ответил из-за кухонной занавески Гоша.

Сам он вскоре появился, неся открытую банку рыбных консервов. Скумбрия в масле. В другой руке – тарелка с крупно нарезанными кусками хлеба.

– Картошка сейчас сварится. А мы ждать её не будем, ибо время – самый ценный ресурс, – философски заметил Гоша, распаковывая покупку.

Под слоями газеты оказалась полторашка тёмного цвета, наполненная какой-то жидкостью.

– Самогон. Чистейший натуральный продукт. Рекомендую.

Похоже, отсутствие магазина никак не прибавляло населению трезвости. Гена тоже знает про этот источник радости. Знает и тётя Нина, и вся деревня. Единственное препятствие – деньги. Их нет у Гены, нет и у Гоши. И не только. Михаила, как чужака, поили исключительно водкой. Мало ли… Приедут ребята в погонах, прикроют лавочку. Осторожность и ещё раз осторожность. На столе, как по волшебству, возникли два гранёных стакана, которые уже наполнила на треть рука гостеприимного хозяина.

– Будем здравы! – бодро крикнул Гоша, поднимая свой стакан.

– Будем, – Михаил взял свой, понюхал.

Пахло спиртом, и ещё чем-то неприятным.

– Пей смело. Исключительно на пшенице. Даже не на картошке. Не китайская отрава, – тараторил Гоша, уговаривая гостя поддержать застолье.

Михаил зажмурился, выпил. Жидкость не просто обожгла горло, а погрузила пищевод и глотку в состояние, подобное анестезии, лишив чувствительности. В желудке потеплело, словно там включили обогреватель ватт на двести. Гоша тоже старательно таращил глаза и морщился на все лады.

– Ядрёная, – пробормотал Михаил, когда к нему вернулась способность говорить.

– Ещё бы! Градусов семьдесят, не меньше.

Михаил сразу же, как прошла анестезия, затолкал в рот приличный кусок рыбы с хлебом. Стакан тут же вновь наполнился на треть. Гость яростно замотал головой. Хозяин лишь усмехнулся. Едва заметно коснулся своим стаканом стакана гостя и тут же выпил.

– Вот, теперь можно и поговорить, – сказал Гоша, понюхав корочку хлеба с лежащей на ней рыбой.

– Гоша, раз ты слышал голос, расскажи, что он говорил, – задал первый вопрос Михаил, включив незаметно диктофон.

– Подожди…, – Гоша собирался с мыслями, – Это было… было… Да, в конце июля. Так и запиши. Иду я, значит, по лесу, никого не трогаю. Иду, и тут – бац. «Стой, Игорь» – из-за деревьев мне. Оглядываюсь – никого. «Кто здесь» – спрашиваю. А оттуда, из воздуха, медленно так: «Марлактар». Так мне не по себе стало. Даже сейчас, когда рассказываю, всё равно страшно. Хотел было бежать, да ноги. Не идут, заразы. Стоять могу, а идти не получается.

– Чего тебе надо от меня? – спрашиваю.

– Поговорить, – отвечает, – О тебе, твоём будущем. Ты же хочешь узнать своё будущее, Игорь?

– Нафиг, – отвечаю, – Так жить неинтересно станет. Зачем мне это надо? Вдруг он ещё и дату моей смерти скажет. Живи потом, думай, считай. Такие вещи нам знать не надо. А ноги всё равно приросли. Так и говорили с ним. Долго говорили. Открыл он мне глаза на многое.

– Например?

– Вот, простая вещь, – Гоша встал, взял с полки толстую книгу, – У Булгакова. «Никогда и ничего не проси….». Вроде бы глупость – а нет. Думаешь, Богу есть дело до того, мечтает кто-то о симпатичной замужней соседке? Не-а. Ему нет дела до всего, что относится к человеку и его жизни. Наши смертные грехи его не волнуют, но…

Тут Гоша сделал паузу. Аккуратно поставил книгу на место. Вернулся к столу, наполнил на треть свой стакан, снова звякнул им о нетронутый стакан Михаила. Кадык дёрнулся два раза. Кусок скумбрии исчез в его почти беззубом рту.

– Бог никогда не простит человеку свою помощь. Да, если его попросить – он поможет, но не бесплатно. За это, в благодарность, человек будет обязан всю жизнь ему поклоняться. Заложить свою душу, так сказать. И Бог и Сатана действуют одинаково. Услуга в обмен на душу. А, вот когда сами предложат – так это уже платят они. Человек не остаётся должен. Как зарплата, как премия за сделанную работу. Сделал доброе дело – можешь помечтать о вознаграждении. Законы рынка – они везде, даже там, – его указательный палец снова устремился в потолок.

– Это тебе голос сказал, или ты сам придумал? – усмехнулся Михаил.

– Он, голос, – указывая пальцем в потолок, произнёс Гоша, – И, после смерти, Бог спросит не о смертных грехах, а спросит именно за свою помощь. Должок спросит.

– Это ты, Гоша, поэтому попа мракобесом обозвал?

– А кто же он иначе? Натуральный мракобес. Покайся, попроси. Такие, вот, как он, звонят, кредиты предлагают. Брать хорошо, а отдавать как? А их это не волнует. Как и попов не волнует судьба грешных душ. Он помолился, водичкой побрызгал, кадилом помахал – всё, работа сделана. Остальное – воля Божья, а указывать начальству… ну, сам понимаешь. Людей смущает, а сам чистенький. Бородку шампунем намыл – и вперёд. Видал, на каких тачках разъезжают слуги Господни?!

Действительно, машина у батюшки не из дешёвых. Ну, не на жигулёнке старом же рассекать? Хотя, есть вполне доступные неплохие модели.

– И? Что скажешь? Где, на какие шиши они их купили? А, Миша?

– Подарили, может?

– Ха-ха-ха! – громко выкрикнул Гоша, – В нашей округе таких богачей нет. Разве, что краденую кто пристроил. Либо смертельно больной всё состояние в машинку вложил. Хотя, дураки у нас тоже встречаются.

– Хорошо, Гоша, это я понял. Дальше что было?

Гоша снова налил себе.

– Миша, а ты что не пьёшь? Поддержи, уважь хозяина!

Михаил нехотя поднял стакан.

– О, другое дело, – уже пьяным голосом закричал Гоша. Выпив, он метнулся на кухню, где уже давно стояла на электроплитке кастрюля с картошкой. Вода давно выкипела, распространив по дому запах печёных клубней. Не только Гоша, но и Михаил тоже не вспомнил за разговором.

– От, блин, опять кастрюлю испортил! – сокрушённо воскликнул Гоша, после чего раздался отборный мат и зазвенела упавшая на пол крышка. Вскоре, на столе стояла почерневшая эмалированная кастрюля с дымящимися картофелинами и банка с солёными огурцами.

– А дальше, Миша, голос мне всё говорил и говорил. Мол, неправильно я живу – курю, пью. Бесполезно живу, понимаешь. Смысла в моём существовании никакого нет. Вот, я курить и бросил, на семечки перешёл. Правда, как выпью, страсть как сигаретку хочется. У тебя нет случайно?