В кабинете под нами шла дружеская пирушка – надо будет зайти, напроситься на чашку коньяка – справа, взволнованное запросом шефа, гудело наше "информбюро", собирая данные и готовясь провесить проход к точке падения самолета и приступить к спасению… Если есть кого спасать.

Судя по экранам, там сейчас ветрено и вода - ледяная… Счет идет на минуты. Потянулся, разыскивая в мешанине волн любимое сознание.

Тишина и покой.

Мимоходом, зацепился за крик, заглушаемый ветром, и скинул точку "провешивающему".

Мгновение и в "проход" хлынула вода и тело человека в легкой белой рубашке.

Операционное поле заполнили медики и оперативники – лиха беда начало – первая точка есть, а значит уже можно начать прочесывать воды, в поисках биологических объектов.

Еще сознание и снова поток воды, в этот раз окрашенный красным – раненный.

"Опера", прочесывающие квадрат, тоже начали выдавать координаты.

Сперва – по одному. Потом – двое, трое. Следом – целый ряд "Боинга", с пристегнутыми к сиденьям пассажирами.

Сознание разделилось – одной частью я ощущал спокойствие, другой – наблюдал за происходящим в зале, страшась увидеть… Третью часть, словно засасывало глубиной.

Отступил страх, пропал покой.

Осталась глубина и холод.

Кабинет шефа стал стираться, словно песочный замок, на берегу океана. Волна за волной, синие, холодные. Все тоньше стены замка, все меньше защитников его.

Океан, извечный страх и колыбель человечества, всегда собирает свою жатву.

Горячая боль, обожгла лицо. Еще раз и еще, до текущей из носа и разбитых губ, крови.

Глубже! Если нет здесь, значит она – глубже!

И снова боль.

От удара Анны, отлетел вместе со стулом и больно ударился затылком.

Вытер лицо и рассмотрел ладонь – вся в крови.

Анна совершенно не сдерживалась, когда била меня по морде, возвращая в бренный мир.

- Спасибо! – Я снова приставил стул к столу и принялся размазывать кровь по лицу, все еще не сообразив достать носовой платок, который сегодня, с утра, сунула в карман Марша. – Я вернулся.

Жутко хотелось жрать. И спать. И напиться.

Сделал глоток кофе и удивился – кофе оказался холодным.

Посмотрел на часы.

- Поисково-спасательные работы длятся уже полтора часа. – Правильно истолковала мой жест Анна и хотела что-то добавить, но махнула рукой.

В нагрудном кармане рубаки, закрытом на кнопку, прыгала на вибре сотка. Трясущимися руками, достал телефон, пачкая рубашку в крови.

Номер неизвестный, на четыре тройки и девятку.

- Сайд. Говорите. – Я приготовился услышать все, от соболезнований и до…

- Сайд! Сайд, миленький! – Голос Марши в трубке оказался тем прутиком, что едва не сломал хребет верблюду. – Не волнуйся за меня! Сайд! Я, на рейс опоздала! Я проспала, Сайд! Милый, не беспокойся, я в порядке! Я просто – проспала! Проснулась, а тут… Я сразу Тебе звонить! Пришлось карточку купить, новую… Слышишь, милый, не молчи! Я знаю, я дура…

- Как же я тебя люблю, моя соня! – Только и смог я сказать в трубку, как меня настиг "откат".

Само понятие "откат", которое любят фантасты всех времен и народов, это единственное, что они предсказали очень точно. Только, природа у отката, не имеет отношения ни к физиологии, ни к энергетикам разных мастей, а к – психологии!

Тело оператора "конструктов", даже самого слабого, первого уровня, способно создать девятиэтажку, с полным комплектом мебели и замков. Только это самое тело, подохнет от офигения и переоценки собственной значимости. Сил, энергии – хватит. А понимания – нет! Вот и учат нас, в первую очередь не здраво оценивать собственные силы, коих в человеке больше чем в табуне лошадей, под капотом БелАЗ-а, а собственную психологическую гибкость. В свое время, Лиззи, чтобы я сделал маленький шажок вперед, после многолетнего топтания на месте, выбила у меня из под ног табуретку, выстрелила из допотопного револьвера и облила бензином.

Вмиг, организм захотел жить и все стеночки, что возводила психика, оказались сметены и рассыпаны в прах. И пусть веревка была надрезана, на полу лежал мат, револьвер был заряжен холостым, а от бензина остался только запах, но я то, всего этого не знал!

Я оказался готов сделать шаг.

А вот оставшаяся в живых Марша – прямое подтверждение того, что я готов и дальше шагать по жизни с гордо поднятой головой и в обнимку с любимой женщиной – едва не отправила меня на больничную койку, зараза любимая!

После моего "отключения", шефу пришлось применить все свое красноречие, доказывая, что со мной все в порядке и отрубился я от счастья и, нет, возвращаться не надо, минут через 30, максимально - час я ей перезвоню, сам.

Потом, в том же самом, Маршу убеждала уже Анна, а меня, в это время, старательно "откапывали" и "обкалывали", прямо в кабинете шефа.

Снедаемая сомнениями, Марша вылетела следующим рейсом на родину, давая мне шанс прийти в себя, а остальным, в очередной раз высказать всё, что они обо мне думают.

Думали не так уж и много, но очень эмоционально…

Марше я перезванивал уже из больничной палаты, куда меня определили на сутки – побыть под присмотром врача.

Первое, что пришло мне в голову, когда я проснулся утром, в чужой постели, это то, что теперь Безобразу я объявляю личную вендетту! Ибо – задолбло!

Второе, как то неожиданно странно всплыл наш разговор с шефом… Что он там говорил по поводу " редкоземельного вещества, используемого, в очень узкоспециализированных отраслях."?

С кровати не слез – слетел, в предвкушении разговора, что наклевывался...

Вернувшись домой, позвонил Марше и нарвался на ее папочку – моего будущего тестя.

А ничего, чувствую – еще не раз выпьем, с тестем… Понравился мне ее бодрый старичек – и чувство юмора, вполне и суждения – здравые.

Одно плохо – дочку, кажется, боится.

Поворковав, с полчасика, отправился на работу, "работать".

Первой, принесла свои глубочайшие соболезнования, Альба.

Я так и не понял, имела ли она в виду, что Марша выжила, или просто была не в курсе, что Марша выжила?

Сказав "спасибо", в любом случае – человек старался, отправился на занятия.

Сегодня у меня было шесть занятий с разными группами и два со своей собственной.

По дороге остановила Стелла и предложила перенести занятия.

Снова сказав "спасибо", пошел в аудиторию.

Студенты сегодня были дисциплинированы, внимательны и послушны, аж страшно стало – куда пропали "отроки во вселенной", полные юношеского максимализма, жеребячьего задора и молодецкой удали?!

Искусанные губы, думаю, добавляли мне трагичности вида.

Мои тоже добили – по своим местам скользнули, как мышки! На вопросы отвечали спокойно и не громко, словно боясь разрушить атмосферу трагедии. Ни шепотка, ни единого затылка…

На втором занятии, собрав работы, отпустил их по "домам".

Должно же быть хоть какое-то вознаграждение, за примерное поведение?

Да и смеяться в туалете, точнее – ржать, конечно, не стоило, но… Люди, пожалуйста, я вас так люблю, с вашей внимательностью…

Из двухсот человек пассажиров, "Фемида" успела вытащить сто пятнадцать – живыми и здоровыми, сорок семь – ранеными.

Носовую часть самолета до сих пор ищут.

Вернувшись домой, снова разложил документы, что "присвоил" из закрытого отделения.

Слишком много информации там было обо мне…

И о городе, который я ненавижу, всеми фибрами души!

Перелистывая старые дела и перекладывая фотографии людей, пошедших в разработку – поражался своему городу. Самый высокий процент "мертвых", по всей нашей "банановой" стране! Причем, исключительно у рожденных до 80-го года. Потом, как отрезало!

Как ни крути – проклятое мы поколение, рожденное в 77 – 79 –х годах… Все, что нам досталось – начальное образование. И – мечта.