Солдатики слезли с танка и уселись на песок пить кофе. Я предложил Маэда пива.

Минут через пятнадцать на связь вышел Люлю.

– Сэмивэл, тут один тип утверждает, что этот лес – местная достопримечательность и называется Лес Рептилий.

– Очень мило со стороны леса, что он так называется, – заметил я.

– Да, и Юлли тоже так считает. Но этот тип еще выдал, будто в том лесу водятся, как он их называет, игуанодоны и, извини, пожалуйста, птеродактили, а также всякая прочая доисторическая живность.

– Постреляем, – меланхолически вставил Маэда.

– Ты сильно этого типа по голове ударил? – спросил я. – Может, ты ему основной мозг повредил?

– Если бы там было, что повреждать, я сделал бы это с радостью! Я бил в спинной. Юллиус, правда, ему уши обрезал…Ты считаешь, что мозг у него мог быть в ушах? – заинтересованно спросил Люлю.

– Люлю, прекрати, пожалуйста, мне голову морочить. Я тебя серьезно спрашиваю, этому человеку можно верить? Он не бредит?

– А кто его знает!.. В общем, он категорически заявляет, что в том лесу много всяких кусючих тварей, что они там друг друга едят и нас отхавают. В тот лес никто поэтому не ходит. Отличный лес, а?

– М-да… Ладно, жду вас с нетерпением. – Я отключился и посмотрел на Маэда. Тот полировал меч.

– Подождем, – сказал он. – Потом они поедут, а мы полетим. – Маэда кивнул на «Кобру», сидевшую в ста метрах от нас. – Сверху виднее.

Люлю прибыл через час двадцать. За это время я успел связаться с Леклером, который, как местный житель, подтвердил, что такой лес действительно имеет место, что лес довольно обширный, что в лесу живут срамного вида твари, иногда – довольно здоровые такие, и что лично он туда охотиться не ходит, – отчасти потому, что опасно, отчасти потому, что просто далеко. И нам не особенно советует.

Я достал новую сигару.

Маэда полировал меч.

Знаете, кстати, почему в Тумпстауне ни в коем случае не строят бетонных блочных домов? Всему причиной один прискорбный случай, коему я лично стал свидетелем.

Было это в то славное и бесконечно далекое время, когда компания «Шэлд» еще только начинала охватывать своими экономическими щупальцами хилую тумпстаунскую промышленность, и к нам стали приезжать всякие люди на предмет поработать на «Шэлд», в результате чего в городе вдруг ощутился некоторый недостаток благоустроенной жилой площади. Первым это заметил, как ни странно, Юллиус Тальберг, в то время увлекавшийся сирийскими хомяками, но на «Шэлд» никогда не работавший. Хомяков у Юлли развелось до такой степени предостаточно, что городская квартира уже не вмещала всех грызунов, и Юллиус задумался над проблемой, где и как жить. А просто передушить хомяков ему в голову не приходило.

Впрочем, может, я что-то путаю, но так или иначе, группа неудовлетворенных граждан с плакатами в руках сгрудилась в толпу – в этой толпе я точно видел Тальберга, правда, без плаката – и обратилась к деловым кругам города с воззванием сделать жизнь лучше, краше и веселее, и через некоторое время некто Бунюэль Эддер взялся за дело жилищного обустройства. Он создал акционерное общество «Счастливый Тумпстаун», выпустил ценные бумаги, и эти бумаги, подстегиваемые стремительно размножающимися хомяками Юллиуса Тальберга, быстро полезли вверх в цене. Эддер гарантировал феноменально короткие сроки строительства при соблюдении высокого уровня комфортности, что тоже вызвало определенный интерес.

Лично мне все это с самого начала не нравилось, мне виделся тут какой-то подвох, и я предложил Юллиусу шить из хомяков шубы и отправлять их для сбыта в Америку, где наверняка найдется любитель такого экзотического товара, притом – не один. Бравый Юллиус тут же последовал моему совету, но Эддера остановить было уже нельзя.

На окраине Чайна-тауна как грибы после дождя стали расти бетонные четырехэтажные коробки. Никаких формальных поводов для вставления палок в колеса Эддеру (а так хотелось: и палок хватало, и руки чесались!) я не имел, и почему был настроен против его строительства, тоже не мог понять (ну бывает так, вы знаете, когда – ощущать ощущаешь, а объяснить, в чем загвоздка, – ну никак), а потому осмотрел кипящее строительство, кинул в него пустой бутылкой из-под пива, повернулся и ушел восвояси…

Вновь Эддер-сити я посетил недели через три. Там уже стоял десяток готовых домов, и вокруг них царило радующее глаз благоустройство. В окнах виднелись занавесочки. Присутствовавшие здесь заведения типа баров и рестораций убедили меня в серьезности намерений Эддера и стойкое ощущение неправильности происходящего немного притупилось.

Проходя мимо мебельного магазина, я услышал доносящиеся оттуда странные звуки и заглянул внутрь. Обширный, залитый светом зал был уставлен мебелью всех сортов, калибров, фасонов и расценок, странные же звуки – скрипы, бряканье и шипение – неслись из правого угла, где располагались кровати, диваны и прочие ложа. На виду у обомлевшего хозяина магазина по трем гигантским сексодромам сосредоточенно прыгал на заднице некий худощавый джентльмен в джинсах и в умилительно ковбойской рубахе. Он усиленно вонзал свой мускулистый зад в мягкое лоно тахты, ловил настороженным ухом исторгаемый звук и взлетал, подкинутый, чтобы приземлиться на соседнем ложе. Вид у него был такой, какой бывает у человека, занятого делом, за которое ему не зря платят немалые деньги.

Заинтересованный, я приблизился.

Джинсовый джентльмен в это время как раз закончил свои батутные упражнения, критически осмотрел обпрыганную мебель и обернулся к погруженному в изумление хозяину с таким видом, будто тот и впрямь должен был оплатить ему прыжки.

– М-да, – изрек прыгучий. – А поскрипастее у вас нет?

Хозяин проблеял что-то нечленораздельное и усиленно замахал руками. Тогда я представился и спросил у господина, какого черта он тут распрыгался.

– Да понимаете, – скупо заулыбался тот, – мы с женой купили третий этаж вон в том доме, а на четвертый, над нами, въехал Боб Литтэр со своей супружницей. Они привезли с ранчо старую кровать. Еще деда его кровать-то! А бетон, он, гад, тонкий… Так вот, как Боб с женой надумают того, – прыгун интимно заиграл бровями, – так мы с Анни всю ночь из-за этого скрипа сосредоточиться не можем… Такое дело! – подмигнул он мне. – А Питер Гобкин со второго этажа надо мной смеется. Вот я и решил завести кровать со скрипом, чтоб ему неповадно было.

Вникнув в подробности сексуальной жизни вновь возникающего района города, я пришел в дикий ужас от перспектив ее развития. Вы только представьте: в ночной тишине первой начинает функционировать кровать на четвертом этаже, ей вторит третий этаж, потом – второй, и, наконец, первый. И так десять, двадцать домов! Со временем появится фирма по изготовлению кроватей с фигурными скрипами, со всякими там динамиками, усилителями, синтезаторами. Воображение тумпстаунских бизнесменов неминуемо коснется звукозаписи, и скрипами, записанными на разные носители, заполнятся ларьки и магазины. Верхом сексуальности станет семейное прослушивание особо изощренных скрипов. Не исключено, что придется принять специальный указ, запрещающий торговлю записями скрипов порнографического характера. Далее – пресса. Появятся два-три постоянных журнала вроде «Скрипи с нами», «Мы и наши скрипы», «Рахиминистический скрип» (или: «Скрип рахиминизма», что еще круче), потом кино – «Скрип-1», «Скрип-2», «По ком скрипит моя кровать», «Основной скрип», «Кровавый скрип»… Стоп, стоп! Такого глобального разврата я допустить, конечно, не мог, и тут же доложил обо всем г. шерифу в красках и с жестами, а тот изыскал в нашем обширном уголовном кодексе подходящую статью (или быстро дописал ее, что практически одно и то же) и распорядился на основании сей статьи прекратить деятельность «Счастливого Тумпстауна» и наложить арест на их счет в банке.

…Но я несколько заболтался. А дальше было вот что: еще раз надавав по мордам схваченным, Люлю вынудил их повторить свои показания относительно загадочного леса, наполненного всякими реликтами – показания подтвердились, только к перечню тварей добавился какой-то загадочный «охрененный оглоед с рогами» – после чего все трое за ненадобностью были выброшены на песок и побежали прочь. Люлю, немного помедлив, с отвращением на лице бросил вслед отпущенным их уши.