Меня спасло только то, что Ламас внезапно издал из темноты протяжный стон и муфлон резво метнулся куда-то и скрылся во мраке. Если Ламас серьезно ранен, лежит сейчас без движения и может только стонать, то для чудовища он станет легкой добычей. Я должен выручить старика из беды. Он не раз помогал мне, и я не могу его бросить. Ох, уж этот мой извечный героизм. Я должен был заявить о себе. Ничего не поделаешь. Если ты родился героем, то это останется с тобой навсегда.
– Ну и ночка, – громко проговорил я, поднялся на ноги и стер со лба пот, выступивший вовсе не от страха, а от переживаний за старика Ламаса.
Я подергал себя за серьгу, а потом принялся поводить мечом в холодном ночном воздухе.
– Иди сюда, насекомое! – прокричал я и тут же пожалел о своей самонадеянности.
В то же мгновение, абсолютно уверенный в своей силе и безнаказанности, сурово нахмурившись, навстречу мне шагнул муфлон, его темный силуэт раздвинул лапами тяжелые ветви деревьев, обрел реальные очертания и замер передо мной. Зловонное дыхание шумно вырывалось из пасти хищника, прозванного в народе корявым за то, что он любил принимать причудливые позы поломанных непогодой деревьев. Муфлон таился в лесу, а затем внезапным криком пугал случайных путников до смерти. Такие шутки забавляли муфлона до глубины души – лес он считал своей собственностью и очень не любил, когда люди забредали в чащу по грибы или по ягоды. Не делал исключения муфлон даже для детей и стариков. Только для красивых молодых женщин. Известны случаи, когда монстры утаскивали их в самую лесную глухомань. Для них человеческие женщины становились красивыми игрушками, которые развлекали некоторое время, пока не надоедали окончательно. Тогда муфлоны съедали их, а костями украшали свое жилище. Бурый хищник, на шкуру которого падали кроваво-красные блики от костра, стоял передо мной и тяжело дышал.
– Ты что, человечек, биться со мной собираешься? – поинтересовался он.
Муфлон никак не мог поверить, что кто-то бросил ему вызов. Он оглядывался кругом и раздувал ноздри, наверное, думал, что я тут не один и потому хорохорюсь. Его непочтительное поведение показалось мне крайне неприятным: я уже привык ощущать интерес, проявляемый к моей персоне, и никому не мог позволить меня недооценивать.
– Смотри мне в глаза, монстр, – строго сказал я, все больше и больше восхищаясь своей неоспоримой храбростью и поистине титанической силой духа.
– Ладно, я все равно собирался вас всех сожрать, – казалось, ему было довольно скучно иметь со мной дело, он еще раз осмотрелся по сторонам, а потом уставился на меня узкими кошачьими зрачками, словно хотел меня загипнотизировать.
Когтистые лапы монстра разошлись в стороны, затем он распахнул широкие крылья, взмыл вверх и рванул вперед, смыкая смертельные объятия. Я резво отпрыгнул назад и взмахнул мечом, отсекая одну из его конечностей. Муфлон корявый, должно быть, не ожидал такой быстрой реакции с моей стороны, он диким голосом взревел и ухватился за культю уцелевшей лапой. Зеленая кровь била из отсеченной конечности фонтаном. А лапа упала на землю и, резво перебирая короткими пальцами, помчалась куда-то прочь. Муфлон прорычал проклятие и рванул за ней, лапа оказалась проворнее хищника, она ловко увернулась, так что он не смог схватить ее, и понеслась по дуге куда-то в чащу леса.
– Тебе не жить! – пообещал муфлон и потянулся ко мне уцелевшей конечностью, но, увидев, что я стою с мечом наголо в полной боевой готовности, поспешно отдернул уцелевшую лапу и помчался прочь, догонять сбежавшую лапу, яростно рыча и рассыпаясь в ругательствах настолько грязных, что повторить их я не берусь.
Я облегченно вздохнул. Кажется, опасность миновала. Мне многие угрожали расправой, и где все они теперь? В земле лежат. Не стоило негодяям связываться с потомственным принцем дома Вейньет… На том свете у них будет достаточно времени, чтобы об этом подумать.
Дорогая моя мамаша,
счастливый брак мой с господином Бивиром Макрейном продлился недолго из-за кончины мужа. Спешу сообщить тебе, что на двенадцатый день нашего недолгого супружества господин Макрейн отправился на охоту, сопровождаемый своими верными слугами. По их рассказам, был он в тот день весел, то есть как всегда навеселе. Надеялся забраться далеко в лес и пристрелить какую-нибудь крупную хищную дичь – гиппогрифа, а может, даже варкалапа. От охоты на крестьян он к тому времени порядком устал, теперь его интересовали подвиги. Поскольку желание господина – закон для слуг, они почти не возражали, когда он повернул в сторону болот, откуда раздавались душераздирающие крики. Бивир заявил, что в его душе всегда дремало благородство (на мой взгляд, оно крепко спало) и что, должно быть, там негодяи обижают даму, которую надлежит немедленно спасти. А кричит она так странно, визгливо и, неприятно, потому что она вне себя от ужаса, в который повергает ее страшная опасность. Слуги и в этот раз не сильно возражали, они снова последовали за своим господином и достигли в болотистой местности небольшой избушки, откуда, собственно, и доносились дикие крики. Внутрь никто, кроме крепко к тому времени набравшегося Бивира, идти не отважился. Когда же он открыл дверь и исчез в избушке, слуги услышали душераздирающий крик своего господина и больше живым его уже не видели. Через некоторое время дверь странного дома распахнулась и чья-то рука вышвырнула наружу обескровленный труп моего супруга. Подхватив бездыханное тело, слуги немедленно убрались из этой местности, бежали они оттуда, смею предположить, очень быстро. И вот теперь в нашей деревушке ходят слухи, что лес этот вроде бы проклят и что в нем обитают демоны, насыщающиеся человеческой кровью. А по мне эти демоны не кто иные, как справедливые избавители…
Теперь я полностью управляю делами поместья, дорогая мамаша, а пишу вам вот с какой целью. Надеюсь, когда до вас дойдет известие о смерти Бивира Макрейна, за которого вы насильно сосватали и отдали меня замуж, вы не вздумаете даже помышлять о том, чтобы приехать сюда. Думаю, вам следует знать, что мой прежний возлюбленный Акрист теперь проживает здесь со мной, в грехе и пороке. Мы безумно счастливы. Славься во веки веков справедливая анданская церковь, которая находится от нас так далеко, что мы можем прелюбодействовать в свое удовольствие столько, сколько захотим.
Письмо Люсиульды Петиции матери в столицу Стерпор
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается о кулинарных предпочтениях некоторых малозабавных существ и как с этим бороться
Утро застало нас в пути. Перед лицом небесного светила, медленно восходящего над горизонтом, вид у нас был самый жалкий. Кар Варнан и Ламас ковыляли, придерживая друг друга, чтобы не упасть. Весьма забавно было наблюдать, как они охают, проклинают наш злополучный поход и переругиваются время от времени. Потом они заспорили о том, кто из них более бесполезен для моего воцарения на троне, расцепились и двинулись дальше каждый самостоятельно. Ламас отчаянно хромал, опираясь на посох, и поминутно сыпал ругательствами в адрес «тупоголового громилы». Кар Варнан потирал плечо, крутил пальцем у виска и намекал на безумие «старого пердуна».
Я был куда бодрее и жизнерадостнее их, но время от времени заходился кашлем – в ушибленной груди отдавало болью. К тому же я смертельно устал. Все то время, что мои спутники отдыхали, пребывая в бессознательном состоянии, я в одиночку разыскивал наших лошадей, прочесал несколько миль леса возле места, где мы решили, к своему несчастью, остановиться на ночлег, но так и не нашел хотя бы следов копыт. Лошади как в воду канули.
– Наверное, муфлон их сожрал, – предположил Кар Варнан. В голосе его звучало явное сожаление, что он сам не догадался это проделать.
Все то время, что я занимался поисками, Варнан, превозмогая боль в ушибленном теле, ползал вокруг поляны, обшаривая ее квадрат за квадратом, пока возле дальних кустов не наткнулся наконец на потерянный меч.
