После того как мы чудом выбрались из королевского дворца, я принял решение найти для нас новое место жительства. Ни в коем случае нам нельзя было возвращаться на постоялый двор Руди Кремоншира. Я был абсолютно уверен, что там нас ожидает засада, и хотя для моего ясного сознания ее наличие было очевидным, уговорить Кара Варнана, соображавшего не так хорошо, как я, не ходить на постоялый двор, было делом в высшей степени бесполезным. Он уперся, как перекормленный свиног в сезон пахоты, и все твердил о том, что без «дорогих его сердцу вещичек», которые он там оставил, ему будет очень тягостно жить на белом свете. Что это за «дорогие его сердцу вещички», мне не суждено было узнать, но могу предположить, что, скорее всего, что-нибудь из награбленного им и его отъявленными молодцами-товарищами добра…

К сожалению, мы были вынуждены обратиться к этим в высшей степени недостойным господам за помощью, потому что после чудесного спасения от пауков оказались в крайне невыгодном положении. Закутанные в экспроприированные простыни и безоружные, на одной из центральных улиц города, мы могли стать мишенью насмешек и немотивированной агрессии для всех и каждого. К тому же мне и моим сподвижникам нужно было немедленно залечь на дно, чтобы рыскающие по городу патрули «королевских псов» не смогли обнаружить «лишенного наследства», как меня условно прозвали стражи Зильбера Ретца. Обидное и неприятное прозвище. Можно ведь неизвестно что подумать.

Хорошо, что у Варнана было множество друзей из сословия отпетых мошенников и головорезов. Правда, жили они, по большей части, в самых отвратительных местах на свете. Заползли в зловонные норы и редко казали носы в свет. Чаще выбирались ночами – поворовать, пограбить мирных граждан Стерпора. Чтобы добраться до обиталища друзей Варнана, нам, полуголым, похожим в белых простынях на бледные призраки Нижних Пределов, пришлось осторожно красться вдоль домов, выбирая, по возможности, наиболее глухие переулки Стерпора. Наконец, мы очутились в самых грязных трущобах на свете. Люди здесь жили в полуразвалившихся лачугах и просто на улице. Мы, конечно, тоже могли не искать жилье, а расположиться на какой-нибудь мягкой, словно перина, куче отбросов, но, в отличие от Ламаса, мне, как представителю фамилии Вейньет, была непозволительна такая «роскошь». Пока мы важно шествовали через какой-нибудь заваленный рухлядью двор или выбирались из очередного проулка, на нас частенько обращали внимание местные жители. Они немедленно начинали смеяться, показывали на нас пальцами и скалили гнилые зубы, пока Варнан не скидывал простынку и не демонстрировал внушительный бицепс…

– Зовите меня просто Лоб, – заявил омерзительный тип с длинными узловатыми пальцами, когда мы наконец очутились в каком-то пахнувшем нечистотами полуподвале, – я думаю, что смогу вам помочь. Я мог бы поселить вас, милорд, в пансионе мадам Клико.

– Но это же бордель! – вскричал Ламас так яростно, словно у него в бороде жили кровососущие паразиты.

– Ну и что? – безразлично проговорил Лоб. – Зато там есть неплохие комнаты, и там вас вряд ли кто-нибудь будет искать…

– Не уверен, что ты прав, – заметил я, – не стоит недооценивать противника.

– А даже если и будут, то не найдут, – усмехнулся Лоб. – Пансион мадам Клико – настоящий лабиринт, там столько потайных комнат, что запросто можно потеряться. И учтите, я вовсе не сторонник перемен в Стерпоре, мне тут все очень нравится, я делаю это вовсе не ради вас, а только из дружбы к нему, – он кивнул на Варнана, – очень парень хороший.

– Нет в тебе духа патриотизма, – проворчал я, оскорбленный до глубины души. Я-то полагал, что он помогает мне, потому что поддерживает мое воцарение на троне. – В то время когда отчизна так нуждается в твоей помощи, Лоб, ты избрал пассивную гражданскую позицию…

– Бросьте, милорд, – махнул рукой приятель Варнана, – я уже наслышан, что вы мастак речи произносить, но меня словами не купишь.

Рука моя инстинктивно метнулась к мочке левого уха, но серьги на месте не оказалось. Я ощутил еще большее раздражение, но, поскольку ни оружия, ни даже угрожающих символов, вроде серьги, у меня не было, я решил проявить истинно королевское терпение к этому неотесанному заблудшему болвану.

– Тебе повезло, что я не вооружен, – глянув на него исподлобья, заметил я, – когда я стану королем, ты узнаешь, что такое моя благодарность.

– Ладно, – усмехнулся Лоб, – только правители обычно забывают о благодарности…

– Я узнал его, милорд, – сказал мне Ламас, когда мы уже покинули полуподвал Лба, – он был придворным брадобреем, лучшим брадобреем во всей Белирии, а когда он поцарапал ухо герцогу де Бонту, его пытали и выкинули на улицу. А какие прически делал, все диву давались.

– Понятно. – Я кивнул, теперь мне стало понятно, откуда у Лба взялась пассивная гражданская позиция – он был жертвой власти. Такие редко возвращаются к политической активности, предпочитая держаться от всяких правителей подальше.

Несмотря на бурные протесты Ламаса против проживания в борделе, для него оказаться в пансионе мадам Клико было существенным продвижением по социальной лестнице. Теперь-то мне было известно, что за существование он вел совсем недавно – спал в виде паучка в потайных коридорах королевского дворца, а в человеческом обличье носил жалкие лохмотья – остатки колдовской мантии и собирал милостыню на улицах Стерпора. В его грязную ладонь ложились медяки щедрых горожан, вместе с прочим нищим сбродом он ожидал, когда Алкес и герцог Ян де Бонт в очередной раз пройдут по улицам Стерпора и явят королевскую щедрость, разбрасывая монеты. Злые мальчишки нередко дразнили старого колдуна и швыряли камни в его низкую, сутулую фигурку, бредущую куда-то по мокрой от дождя мостовой. Эта картина представилась мне так ярко, что я едва не прослезился. Ну да нечего. Теперь Ламас выпрямил спину, одет он был хоть и не по последней моде, но весьма пристойно. Благодаря друзьям Варнана колдун, который вечно все путал, облачился в купеческий костюм, на ногах его сияли пряжками почти новые кожаные туфли, а длинная, нечеловеческого размера синяя рубаха висела почти до колен. Довершал картину небрежно наброшенный на плечи темно-красный плащ. Несмотря на то что мне наряд колдуна казался далеким от совершенства и весьма комичным, словно у странствующих скоморохов из группы «Король и шум», сам он был им до чрезвычайности горд.

Когда мы вошли в пансион, сопровождаемые одним из закоренелых преступников из шайки Лба, оказалось, что тона, выбранные Ламасом, те же, что и у девочек мадам Клико. Их цветастые портреты в полный рост были всюду развешаны на стенах, а сама мадам Клико поднялась нам навстречу из – за накрытого красным бархатом стола. Вид у нее был самый что ни на есть цветущий. Рыжие волосы являли собой верх парикмахерского искусства, тяжелый бюст выглядывал из выреза шикарного кремового платья с рюшечками, дополняли картину черные сапоги на очень высоком каблуке. Ее наряд выглядел бы вполне пристойно, если бы не обилие фигуры мадам Клико. К слову сказать, она была настолько упитанной дамой, что щеки ее почти скрывали уши, из-за округлостей лица выглядывали массивные золотые серьги, болтавшиеся на пухлых мочках.

– Ну-ка, ну-ка, – сказала мадам Клико, рассматривая нас с пристальным и, как мне показалось, совершенно непристойным вниманием, она задержала свой взгляд на утолщении в штанах Кара Варнана, так что он смущенно зашевелился. – Ну что же, Лоб просил передать мне, что вам придется некоторое время пожить в моем, хм, заведении.

– Это так, – откликнулся я, чтобы выручить Варнана.

– Хочу сразу предупредить, – заметила мадам Клико, мгновенно переключив внимание на меня, – покоя здесь не ждите…

– Это как так? – насторожился Ламас.

– Вот так! – отрезала мадам Клико и приблизилась к Ламасу почти вплотную, так что ее бюст оказался на уровне его лица, нос Ламаса почти уперся в ложбинку между гигантских грудей, и он в страхе отпрянул. – Мои девочки – и это знают все – ненасытные фурии, а поскольку клиентов сейчас немного – не сезон, знаете ли, они испытывают острый голод, тоску по мужскому обществу, по крепкому мужскому плечу. Надеюсь, это понятно?