Усатый капитан за спиной напрягся. Ионея прищурилась. Глаза правительницы превратились в две узкие щелочки, будто целились перед выстрелом. Но она проглотила дерзость, махнула рукой усатому капитану.

— Снимите наручники и оставьте нас наедине.

Толстяк недовольно запыхтел, но спорить с правительницей не решился, снял с Санчеса металлические браслеты и вышел, одарив прощальным взглядом старого лорда, что стоял рядом. Тот двинулся было следом за капитаном, но Ионея жестом остановила его.

— Останьтесь, Бруно. А вы, господин борзописец, осадите свое чувство юмора. Разговор у нас будет серьезный.

— Не представляю себе такого разговора, которому помешало бы чувство юмора, — растекся в улыбке О'Гира.

Эта оказалось ошибкой. Возможно, не подзуживай он правительницу, та ограничилась бы менее откровенной беседой. Кто же знает, о чем хотела говорить Ионея изначально. Может быть, это была просто очередная попытка подкупить популярного газетного писаку. А может…

Впрочем, не важно, как задумывала эту беседу правительница. В итоге все вышло уничтожающе откровенно. Обезоруживающе жестоко. Еще меньше часа назад Санчес был дерзок, свободолюбив и уверен в своей правде. Он говорил ей, что смена власти ничего не дала Объединенным Территориям. Что правление Ионеи ничем по сути не отличается от правления Консорциума. Что обещания свои она не выполняет и вместо свобод закручивает гайки. И если что-то где-то ослабляет, то тут же компенсирует это в другом месте. Он думал, что раздавит ее своей откровенностью. А она в ответ показала ему ящик с экраном и древнюю статуэтку и вывалила на него другую правду. Правду, которая была выше его правоты и любой другой правоты. Потому что глупо спорить о влажности песка в песочнице и о том, кому должно перепасть лучшее ведерко и самый красивый совок, если эту самую песочницу решили снести те, кто постарше и позлее. Если самому существованию песочницы угрожает гибель, глупо спорить о чем-либо другом.

Он пришел сюда язвительным обличителем. Он хотел морально уничтожить правительницу, пусть даже та сошлет его на острова. Ионея никого никуда не сослала. Напротив, сняла наручники, освободила. И с убийственной щедростью одарила другой правдой, рядом с которой его правда превращалась в ничто. Это случилось меньше часа назад. Надо было бежать по дороге. Сейчас бы он оставался вне закона, но свободным и счастливым в своем неведении. Вместо этого он оказался свободным, но оглушенным и раздавленным. Воистину идущий стричь вернется стриженым. Теперь он тупо таращился на полированный край столешницы и молчал. А правительница сидела напротив и грела в ладони бокал вина.

— Что притих, борзописец? — полюбопытствовала Ионея. — Ты же хотел правду писать. Так пойди, напиши.

А что если все это хитрая интрига? Ложь?

Санчес поглядел на Ионею. Правительница выглядела хмурым победителем, который выиграл одно сражение, понимая при этом, что проигрывает войну. Что на пороге бездны эта мелкая победа ничего не значит и никем не будет замечена. Нет, она не врала. И ящик с экраном и статуэтка идола на столе это подтверждали.

— Я слышал истории про конец света, — мрачно пошутил он. — Но никогда не думал, что этот конец света будет выглядеть подобным образом.

— Ха-ха, — кивнула женщина без тени улыбки на лице.

— Что вы от меня хотите?

Правительница пошевелила рукой, болтая вино в бокале.

— Не знаю. Еще утром я хотела, чтобы вы подумали, что писать. А если не подумаете, то чтобы вы заткнулись раз и навсегда. Сейчас… не знаю… хотя… Санчес… пойдите и напишите правду. Это будет сенсация, которая взорвет завтрашние газеты.

О'Гира покачал головой.

— Вам уже не хочется правды? Или вы не готовы делиться ею с согражданами?

— О какой правде вы говорите?

— Правда одна. И она в том, что Объединенным Территориям Консорциума наступает конец. А я, правительница Объединенных Территорий, ничего не могу сделать для страны. Потому что любое мое решение будет для нее губительным.

— Госпожа, — подал голос Бруно. Лорд выглядел взволнованным, и откровения Ионеи его явно не радовали.

Правительница отмахнулась.

— Время для правды, дорогой лорд. Хотя эта правда ничего не изменит. Видите, как забавно, господин борзописец. Правда есть, а толку от нее нет. Напишите, и это ничего не изменит. Только посеет панику.

— Я не стану этого писать, — тихо произнес О'Гира.

— Испугались правды?

Санчес поднял голову и в упор посмотрел на правительницу. Женщина, кажется, выглядела еще более уставшей. Под глазами наметились темные тени. Взгляд был неживым, угасающим. Сейчас перед ним сидела не интриганка-магесса, плюющая на средства и прущая напролом к цели, не грозная правительница, закручивающая гайки, а просто уставшая женщина.

— Вы решили сдаться?

— А вы что предлагаете? Умно было бы вступить в союз с одной стороной. Любой, если хотя бы одну из сторон хоть капельку волновали наши интересы. Но наши интересы не трогают никого. И чью бы сторону я ни приняла, мы все равно окажемся между молотом и наковальней. Нет, дорогой мой, я не приму такого решения. Это вам не статейки писать. Здесь сотни тысяч жизней на кону.

— По этому поводу вы отречетесь от власти и оставите тех, кто вам доверился? Бросите все эти сотни тысяч? — Санчес почувствовал, как начинает заводиться. — Думаете, это кого-то спасет? Это не спасет даже вашу совесть, Ионея.

Он резко поднялся из-за стола.

— Куда меня теперь? Под стражу? На острова? Или на месте расстреляете?

— Прикусите язык, — посоветовал Бруно, снова встревая в разговор.

Ионея поставила бокал на стол, так и не притронувшись к вину. На Санчеса поглядела с интересом.

— Почему вы все время хотите видеть меня мелочно жестокой?

— Потому что человек, не способный принять жесткое решение для общего блага, обычно страдает глубоко внутри, а потом отыгрывается по мелочам, но с особой жестокостью.

— Вы не правы. Ступайте на все четыре стороны, господин борзописец. Вас не тронут. И писать можете все что угодно.

Санчес поколебался.

— Я был о вас лучшего мнения, — буркнул он.

— Я же вам не нравилась, — огрызнулась Ионея. — И что вас теперь не устраивает?

— Ваша слабость.

— Легко быть сильным чужими руками и чужой совестью.

О'Гира не ответил. Молча развернулся и пошел к выходу.

— И чью сторону вы предлагаете принять? — окликнула Ионея, когда он был уже у дверей.

Санчес обернулся. В глазах женщины появились искорки интереса. Слабые, но все лучше, чем пустая усталость.

— Ничью! — отрезал журналист, возвращаясь к столу. — Оставайтесь на своей.

— Это безумие. У конструкторов есть технологии, до которых нам доходить еще сотни лет. Первомаги на порядок выше нас в искусстве магии. А есть еще Дикий Север со своими особенностями, да такими, что любой лишний раз подумает, прежде чем туда лезть. А что есть у нас?

— У нас? — Санчес уперся кулаками в столешницу, нависая над Ионеей, посмотрел в глаза правительницы. — У нас есть умение сочетать магию и технологию. Мы проигрываем конструкторам в техническом плане, но, в отличие от них, владеем магией. Мы проигрываем первомагам в плане магии, но у нас есть технология. Вот наша сила.

— Есть только две силы.

— А вам не приходила в голову простая мысль, что мы третья сила? Молодая, неведомая этим двум полюсам мироздания. Мы вобрали от каждого из них. Мы выше каждого из них. И вы первая, кто это должен понимать. Поднимите народ против тех, кто пытается вас и нас использовать. Готовьтесь дать отпор. Готовьте нас дать отпор. Тем и другим. Вот такую правду я напишу.

— Это глупо и безрассудно.

— В нашей ситуации это единственно правильно, — отрезал журналист. — А теперь, если я все равно свободен, разрешите откланяться.

Свое обещание Кшишта сдержала. На следующий день Пантору было позволено встать. На третий день тетка разрешила недолгие прогулки. О книге больше не заговаривала, и Пантор был признателен ей за это. Спорить о чужих тайнах не хотелось. К концу недели он устал от безделья и окончательно почувствовал себя здоровым. Правда, когда попытался донести эту мысль до тетки, та нарычала, проворчала что-то про нелюбовь к самолечению и пригрозила постельным режимом. Угроза подействовала, Пантор присмирел. Оставшиеся дни гулял по часам, ел по часам, спал, когда велели, и через силу вливал в себя бесконечные горькие настойки и отвары. Лишь бы только выпустили поскорее.