И вот на исходе вторых суток мы болтались на марсианской орбите. ТМ-131 благополучно ушел вниз и, уже сбросив в нижних слоях атмосферы свои модули, устремился обратно к Земле. А я третий виток подряд пытался сообразить, каким образом, используя наш ограниченный ходовой ресурс, вырулить к скоробеглому Фобосу, и все у меня не вытанцовывалось. Конечно, здесь, на высоте девяти тысяч километров над Марсом, вполне можно было нащупать связь с Ирмой, но… я не хотел этого.

Итак, еще раз. Фобос. Орбитальный период – ноль целых три десятых суток. Очень быстрый спутник. За марсианский день успевает дважды показаться и спрятаться за горизонтом. Наклонение орбиты – один градус, эксцентриситет – ноль-ноль-один. Средняя орбитальная скорость – две целых четырнадцать сотых кэмэ в секунду. Элементы вращения… тоже помню. В голове вдруг возникла таблица: «Нормированные гармонические коэффициенты гравитационного потенциала Фобоса и ошибки их определения», а следом и сама формула расчета потенциала притяжения. Ну да, разложение ряда по сферическим функциям. В каком из симуляторов я этим всем пользовался? Не упомню.

– Что скажешь, Хлодвиг? – прервал Хо подзатянувшееся молчание. – Сядем?

– Угу, – промычал я. – Сейчас он снова пройдет под нами. Понимаешь, Хо, главное – нам его сейчас догнать, причем так догнать, чтобы в итоге в точности уравновесить орбитальные скорости, но чтобы наша была все же на девять метров в секунду больше.

– Почему на девять? – отчего-то понизил голос Мастер.

– Ну, сэр, девятка – счастливое чисто во многих религиях, – не удержался я от ерничества. – Вторая космическая для Фобоса – всего лишь десять метров в секунду. Если мы сильно тюкнемся об него, а присоски на опорных лапах не успеют сработать, то откинет нас обратно. За новый маневр после этого я не ручаюсь. Я уж молчу, что сесть надо именно в Стикни, и как можно ближе к базе. И совсем не хочется думать о патрульных эриниях. Если им захочется принять нас за метеорит…

– А могут? – бросил Хо.

– Не должны. Меня они, по идее, учуют.

– Oh, my Lord… – пробормотал Хо. – То есть нас они могли и не распознать? В смысле как людей? Виг, я еще раз хочу принести тебе глубочайшие извинения за бессмысленную агрессивность моих друзей.

Старина Хо произносил эту фразу, наверное, в сотый за последние сутки раз. Но отчего-то легче мне не становилось.

Я посадил «Птера» точно в «Стикни». В ста метрах от комплекса. Сам. Без Ирмы. Наверное, я мог собой гордиться. Но я слишком устал, поэтому мне было все равно.

Дальнейшее помню как в тумане. Как «слетал» к грузовому шлюзу гостиницы с тросом, как переправлял туда свой «груз». Как не оказалось там никакого Люцифера, несмотря на по-прежнему заблокированный телепорт. Как паниковали и суетились эти дети, узнав, что ни на Землю, ни даже на Марс «Птер» не полетит. Будто на «Стикни» нельзя было жить – хоть год, хоть десять… А потом, когда над валом кратера возникла гороподобная туша эринии, я принял решение.

Эриния излучала холодную надменность. Маленький человечек в скафандре, прилетевший к ней, прикованный тросом, был кем-то вроде очень дальнего родственника, причем родственника малолетнего и оттого особого внимания не заслуживающего. Тем сильнее было ее удивление, когда от этого мелкого и незначительного субъекта поступила команда по приоритетному каналу прямого М-доступа. Эту команду невозможно было ни игнорировать, ни тем паче ослушаться.

Через час с небольшим от поверхности Фобоса отделилась странная парочка: космическая мусорщица бережно сжимала в щупальцах миниатюрный и хрупкий, явно атмосферный летательный аппарат, каким-то недоразумением закинутый в космические дали…

Я видел это на мониторе, который принимал сигнал из диспетчерской «Стикни».

Прощай, Фобос! Здравствуй, Марс! «Великолепная семерка» идет на посадку…

Когда немногочисленные родственники и соседи, вздыхая и всхлипывая, удалились в сторону ворот, из темноты, быстро сгущавшейся под кладбищенскими липами, вышел человек, видимо опоздавший на церемонию.

Оглядевшись и подняв воротник плаща, словно не желая быть замеченным, он приблизился к свежему холмику, заставленному венками. Спустя мгновение рядом с ним появилось животное. Оно повело себя странно. Не стало шастать по кустам, распугивая мелкую живность, а уселось возле хозяина и наклонило круглую ушастую голову. Словно в знак скорби.

Человек присел на корточки, нежно потрепал кота по ушам и тихо проговорил:

– Одни мы с тобой остались… Осиротели. – Коснулся легонько пальцами укрытого цветами могильного суглинка. – Эх, Серго, Серго…

Кот в ответ печально мяукнул.

Человек поднялся, вынул из бокового кармана какой-то металлический предмет, остро блеснувший отраженным, невесть откуда взявшимся в сумерках светом.

– Покойся с миром, друже, – прошептал он и положил предмет рядом с белой табличкой, долженствующей обозначать место погребения, пока не будет поставлен настоящий памятник.

На табличке значилось: «Сергей Абелярович Северов». И две даты. И больше ничего. Ни слова о том, что он сделал в жизни. Но, судя по этим датам, ныне с такой скромностью погребли весьма пожилого человека, тогда как его друг казался совсем молодым. А ведь не у всякого старика бывают молодые друзья…

– Прощай… И прости…

Человек подхватил кота и, не оглядываясь, зашагал к выходу. Заметив, что створки ворот медленно затворяются, он ускорил шаг, почти побежал и успел протиснуться в самый последний момент. Оказавшись на улице, человек подошел к стоянке онокентавров. Уселся в широкое мягкое седло, пристроил любимца в специальной корзинке для домашних животных, чем вызвал недовольный вопль благородного кошачьего, и коснулся выемки активатора. Онокентавр сдержанно заурчал и мягко поплыл вдоль обезлюдевшей к ночи аллеи. Наращенный обтекатель скрыл седока и пушистого пассажира от встречного ветра и посторонних глаз.

Высыпали звезды. И казалось, одна из них скатилась с невидимой воздушной горы прямо к месту последнего человеческого упокоения, приняв форму золотистого семигранника с выпуклыми темными буквами MS.

Молодая эриния из клана космических мусорщиц достигла роя вожделенных обломков почти на пределе ресурса. Микрометеориты, космические лучи и солнечный ветер истончили ее панцирь. Питательный коллектор, за неимением иного топлива, начал поглощать некоторые второстепенные органы. Реактивная птица уже не могла на расстоянии определить, к какому классу относится встречный рой, какие металлы или минералы содержит. Из органов сенсорной группы надежно работали лишь локаторы и камеры прямого оптического наблюдения.

В бедственном положении виновата была сама эриния. Она переоценила свои силы, когда из всех возможных траекторий выбрала самую протяженную. Молодой и неопытной, ей хотелось обследовать наиболее удаленные и наименее изученные районы Большого мусорного пояса, прежде именовавшегося Поясом астероидов. Неписаными правилами клана подобное безрассудство допускалось. Это был своего рода естественный отбор – выживали сильнейшие и умнейшие, то есть как раз такие, какие были нужны для выполнения Сверхзадачи.

Если верить локаторам, рой относился к смешанным по составу конгломератам обломков. Не исключено, что кроме железно-никелевых и хондритных в нем было полно метеоритов, содержащих редкоземельные элементы. По форме рой приближался к эллипсоиду. Оптика демонстрировала нечто напоминающее раздувшуюся рыбу-иглобрюха, около трехсот километров в диаметре. Эриния воодушевилась. Находка могла оказаться на редкость удачной. Появилась надежда не только пополнить ресурсы, но и восстановиться до приемлемого уровня.

Собрав последние силы, эриния откорректировала курс, правда при этом ей пришлось пожертвовать оптическим преобразователем. До соприкосновения с роем оставалось несколько часов, но при исправном радиолокаторе оптическая слепота была не опасна. Органы же, отвечающие за мыслительные функции и М-связь, функционировали как всегда превосходно. Чтобы скоротать время, эриния составила предварительный отчет о находке и отправила его в направлении Кассиопеи, в сектор, где дрейфовал один из Утилизаторов. Механорг-диспетчер этого корабля-завода, зарегистрировав сообщение, потребовал подтверждения.