— Ложь! — рявкнул Царь Царей, сжимая кулаки перед собой, стискивая челюсти до скрипа, яростно и быстро бегая взглядом по всему визирю с ног до головы.

Атиаг опустил глаза и тихо проговорил:

— Она дала прочитать им какое-то Ваше письмо, о котором мне, ничего не известно.

— А-а! — завопил во весь голос Покоритель Мира, наотмашь врезав по золотому блюду с фруктами, которое тут же полетело с носилок в сторону.

Атиаг, вжался в подушки, стараясь голову засунуть себе между ног, от страха.

— А-а! — продолжал вопить Великий Победить, вскакивая на ноги и пиная подушки, от чего те, так же покидали своё пристанище на носилках.

Визирь при этом, наоборот, резко завалился на бок, стараясь в эти подушки зарыться, спрятаться. Он никак не ожидал подобной реакции своего господина. Он, вообще, никогда не видел Царя Царей в таком бешенстве.

Наконец, получив через подушку пинок по голове, Атиаг счёл лучшим, вместе с этой подушкой, покинуть носилки, сваливаясь через край на землю к ногам рабов, которые от вопля Повелителя Всех Повелителей, встали, как вкопанные, пряча головы в голые плечи.

Куруш буйствовал долго, но довольно однообразно. В конце концов, он излил свою ярость в воздух и выдохся, упав на голые носилки на спину и ещё какое-то время безмолвствовал, а носилки с рабами и вся его армия, по-прежнему стояли, стараясь не дышать. Тишина вокруг, разливалась неимоверная. Даже птицы не щебетали, попрятавшись от людского моря, замершего в ожидании.

Наконец, Царь Царей резко сел, поджав под себя колени. Огляделся. Жестом дал знак, чтоб вернули всё, что он разбросал на место и вновь устроившись поудобнее, дал команду рабам, двигаться дальше. Процессия тронулась.

Через некоторое время, как бы выйдя из само копаний и обличения самого себя в допущении непростительной ошибки, Куруш пальцем поманил одного из своих порученцев и велел найти ему Атиага. Визиря искали долго, так как тот, умудрился отбыть от господина, как можно дальше, хотя понимал, что, выпустив пар, тот непременно захочет продолжить обсуждение вопроса, но не глупый, тайных дел приближённый, не угадал.

Как только Атиаг поравнялся с носилками и Куруш заметил его, Повелитель, не вдаваясь в объяснение и подробности, потребовал у него узнать, есть ли в Кериме жрец «мушиному богу», как презрительно звались служители Вала, Ваала, Баала и тому подобное и если нет, то где есть ближайший.

Нелицеприятное прозвище «мушиный бог», Вал получил за то, что на его жертвенном алтаре всегда была кровь, которая никогда не смывалась и не счищалась, лишь добавляясь поверх подсохшей, свежими разводами. Алтарь из себя представлял большой валун или просто большой камень и в жарких странах, где не бывает северных зим, вокруг залитого жертвенной кровью алтаря, круглый год роилось огромное скопление мух и прочих несметных насекомых, на халяву питающихся бесплатным лакомством.

Жрецы и верующие, к этим «мухам», как именовалось всё то жужжащее, пищащее многообразие, относились почтительно, считая их глазами и ушами грозного Вала. Даже находились «слушатели» священных мух, которые по их роевому многоголосию, могли определять, то есть, слышать веления бога.

Жрец Ваала в Кериме нашёлся, вернее не в самом городе, а за его приделами, на одном из горных подъёмов, где был сооружён целый храмовый комплекс, состоящий из десятка строений, непонятного назначения и главное, священного каменного алтаря, стоящего на трёх камнях поменьше.

Когда Атиаг, собрав информацию, доложил её Повелителю, тот велел подать коня и в сопровождении личной охраны и отряда, так называемого «исполнителей повелений», эдакой силовой структуры системы исполнения наказаний, взяв с собой Атиага и проводника, ускакал в сторону этого комплекса.

Атиагу ничего не надо было говорить. Он всё понял сразу. Царь Царей, решил выместить свою злость на бедных жрецах. Он лишь заволновался, как бы этот вояж, не превратился в повальное вырезание жрецов и верующих данного культа, понимая, что это будет очень много народа.

Если Повелитель на это решиться, то польются реки крови и вся их примирительная политика, которую так воспевают в станах врагов, подрывая их боеспособность и вообще, способность оказывать сопротивление, полетит к проклятым дэвам и с таким трудом сформированные каноны, придётся переделывать, подстраиваясь под новый бзик Великого и Ужасного.

В храме, делегацию Царя Царей встретили радостно и торжественно, только встреча, была тут же скомкана боевым сопровождением Повелителя Народов. Отряд, согнал всех, кто был в храме в одну кучу и быстро связал пленённых в рабскую вереницу: «шея-руки, шея-руки». Столь же быстро нашли старца, испещрённого татуировками и шрамами. Доставили его к Великому. Тот, из-под насупившихся бровей осмотрел, ничего не понимающего жреца и тихо скомандовал, ни к кому, не обращаясь конкретно:

— Раздеть, привязать к алтарю. При подъезде видел пасеку, значит у них, где-то здесь есть готовый мёд. Найдите. Вымазать мёдом и кормить только мёдом. Съездить к городу, найти пустынные отряды, что на верблюдах. Взять у них верблюжьего молока. Скажите я велел. Поить приговорённого только им. Поняли? — с этим вопросом он грозно оглядел окружающих его палачей, — кормить только мёдом, поить только молоком, до тех пор, пока не подохнет и не одной капли крови, чтоб из него на алтарь не попало. Пусть весь свой булыжник, поносом обдрищет.

С этими словами, он развернулся и оставив отряд выполнять свою волю, отправился обратно, не обращая внимание на вопли и призывы жрецов, вопрошающих «за что?» и призывающих Царя Царей, к милости. На что Куруш, не оборачиваясь, тихо, только для себя проговорил:

— Эта жертва тебе, о великий Ахурамазда. Прими и дай мне лёгкую победу над Набонидом.

К вечеру следующего дня, Курушу доложили, что приговорённый жрец, изошедший на понос, был загрызен мухами и жуками. Скорость, с которой жертва была принята его богом, Царь Царей расценил, как добрый знак. Но к тому времени, он уже остыл и даже успел забыть, о приговорённом и принесённая весь, его даже, поначалу, обескуражила.

Не то, Царь Царей не ожидал столь скорой кончины жреца, не то, вдруг, осознал всю дурость сделанного, но некоторое время обдумав, что-то, вызвал к себе Атиага и поставил точку, во всей этой неприглядной истории, повелением:

— Атиаг. Казнённый жрец, был предатель. Допроси его людей о причастности к злодеяниям. Кто пойдёт с тобой на безоговорочное сотрудничество, отпусти обратно в их храм, чтоб всем разнесли о выродке, покушавшимся на Великую империю и что я, как её глава, не намерен подобное спускать с рук. Выполняй.

По лесу к реке, они вышли, как раз в том месте, куда в Кайсаевой молодости, девки прибегали кучками языками почесать с рыжим нахалом с того берега. Обворожительные «засранки» отмывались. По одной деве из прислуги им в этом помогали, оставшиеся, отмывали коней.

Две голые, изумительно красивые молодицы, стоя по колено в реке, всё делали грациозно, плавно и нарочито вычурно. Каждый наклон, каждое движение рукой, ногой, представлял из себя целое показательное выступление и всё это бесплатное зрелище, предназначалось исключительно для одного зрителя, который, по их мнению, будучи мужланом неблагодарным, на них даже не смотрел.

Кайсай стоял на берегу и внимательно разглядывал заимку, на которой прошло всё его детство. Воспоминаний и ностальгии, как нестранно, не было. Он просто пытался представить, чем сейчас занимается дед, если, вообще, он там. Никаких признаков жизни не проглядывалось. Ни дымка, ни звука. Это настораживало и придавало заимке некую неправильность. Не должно так быть.

Хотя, он даже успел подумать, что неплохо было бы, если бы дед, куда-нибудь откочевал отсюда и Кайсаю бы, не пришлось придумывать, зачем он так настойчиво рвался сюда. Рыжий был уверен, что старый бердник, вряд ли, встретит их с распростёртыми объятиями и поразит всех своим гостеприимством. Вот в шею вытолкать гостей непрошенных, это пожалуйста.