— Смешной ты, — тихо ответила девка.

— Ага, обоссаться можно со смеху. Давай уж, растолковывай, смешному, что тут происходит.

Она в очередной раз вспрыснула смешком и разгорячённым шёпотом прямо в ухо, спросила:

— А почему мы таимся?

— В смысле? — так же шёпотом переспросил рыжий, не поняв, о чём это она.

— Ну, — замешкалась Смиляна, — говорим, будто боимся, что нас кто услышит.

— Я так думаю, что нас не только слушают, но и подглядывают, — заговорщицки ошарашил он её.

— Откуда знаешь?

— Перед тем, как тебя сюда запустить, меня кто-то из-за стены или с потолка, Славой пытался прибить. Проверяли, но, видно, узрев, что это не действует, тут же отпустили.

Смиляна зазвенела звонким колокольчиком смеха, уже нисколько не таясь.

— Это я пробовала и вовсе не тебя проверяя, а себя. Стояла в коридоре и тряслась с испуга. Волновалась. Подумала, а вдруг со страху всё забуду и у меня Славу породить не получится, вот и попробовала. Не следила я за тобой, да, и как это возможно? Тут дырок нет, да, и темень-то какая.

Кайсай, как-то сразу обмяк, расслабился и отругал себя последними словами за излишнюю подозрительность. Странно было, но толи, эта девка его своими словами безоговорочно убедила в безопасности вокруг, толи, он перегорел от излишнего напряжения, но рыжий почувствовал, что спокойствие, как вода, волною прошло по всему его телу и навалилась усталость.

Смиляна тоже всё это время молчала, видимо собиралась с мыслями, и когда бердник успокоившись, обмяк, заговорила. Сначала, с некоторой дрожью в голосе, сжимаясь в комок, но с каждой фразой, всё более раскованно и смелее.

У Кайсая челюсть отвалилась в очередной раз, от неожиданно услышанного откровения. Откуда у этой молоденькой, насколько он успел разглядеть, девки, такое красочное словоблудие взялось? Откуда она слов то таких заковыристых, да, заумных нахваталась?

Он ожидал услышать, так сказать, краткую политинформацию, об общем состоянии дел, в данном конкретном тереме-государстве, а получил исчерпывающую лекцию о сексуальных контактах, между мужчиной и женщиной, притом в таких тонкостях и красках, что сам покраснел.

Нет, как происходил процесс, он себе, примерно, представлял, хоть и не разу не пробовал, но, чтобы в таких подробностях? А под конец, она так распалилась, что ещё и рубаху с себя скинула и наглядную анатомию продемонстрировала, схватив его руку и заставив Кайсая себя прощупывать, притом не только допустила его во все секретные нюансы женского тела, то и доходчиво объяснила, что с каждым из них нужно делать.

У рыжего уже штаны лопались, а он слюни вожделения пускал, ничего из объяснений стараясь не пропустить. Только в самом конце, она выдала такое, за что он её, чуть не прибил, притом проговорила она это таким до боли знакомым голосом взрослой бабы, что Кайсай от неожиданности, даже вздрогнул, но находясь в эйфории возбуждения, сразу значения, этому не придал.

— Только у нас с тобой ничего не получится, — горестно выдохнула она, вновь пристраиваясь в его объятиях и замерев обмякшим телом.

— Почему? — неистово прорычал Кайсай, дыша уже, как перетерпевший бычок.

— На тебя моя Слава не действует.

— Да, на хрена она нужна, твоя Слава?

Она прижалась к нему, положив голову на плечо, а затем сказала:

— Здесь зачинаются дети Вала. А это можно делать, только в состоянии любви. По-другому, родятся обыкновенные, не отмеченные свыше, а значит, лишённые дара. А в любви, пусть даже и под Славой, рождаются дети, одарённые богами — Валовы.

В голове у Кайсай всё замерло. Даже всё поглощающее возбуждение, куда-то провалилось в тартарары. Рыжий, неожиданно понял, что именно так и появился на свет и даже представил своих родителей, вот в этой темнице, в которой сидел. Разумом сразу всё осознал, но сердцем, верить в это, отказывался.

— А что потом происходит с этими Валовыми детьми? — спросил он осторожно, смотря в темноту.

— Когда мать отрывает дитё от груди, его отдают в приёмную семью, откуда забирают на воспитание лучшие из лучших. Из кого-то делают воина, из меня вот, сделали любаву.

Она поёрзала головой у него на плече, прижимаясь щекой к его телу и неожиданно погладила по ноге. Он был настолько растерян, что долго не мог найти и собрать, свои растерянные части, а когда пришёл в себя, от нелёгких и болезненных ковыряний в собственной голове, то сразу обнаружил её, тёплую, прижавшуюся к его руке и тоже о чём-то молчащую.

— Я согласен, — проговорил он сдавлено.

— На что согласен, — не отрываясь от его руки, прощебетала Смиляна, по голосу, похоже, уже засыпая.

— Я уберу защиту и стану обыкновенным мужиком, только ты обещай не издеваться надо мной.

— Как можно? — тут же встрепенулась молодуха, отстраняясь.

— Можно, ещё как можно, — злобно прошипел Кайсай, вспоминая то, что так хотел забыть.

— Я обещаю, — торжественно произнесла она, с какой-то преданностью в голосе и почти влюблённо.

— Тогда я раздеваюсь, — обречённо проговорил мужчина, поднимаясь с лежака и принимаясь скидывать с себя одежду…

Три сотни дев под командованием своих Матёрых, распустив своих скакунов гулять по лесу, собрались на огромной поляне. Хотя, не такая уж она была огромная. По крайней мере, все на неё не уместились, поэтому часть обустроилась в прилегающем лесу.

В центре, на небольшом камне сидела старая, растрёпанная Русава и с ничего не выражающим взором, медленно осматривала собирающихся вокруг. Палку, что использовала для ходьбы, она из рук не выпускала, а поставив перед собой и схватившись обоими руками за верхушку, сидя потягивалась.

Наконец, воительницы закончили все приготовления и голые, обворожительно стройные тела трёх сотен дев, с распущенными золотыми волосами, замерли большим кругом, ожидая начала ритуала, молча и даже как-то торжественно, воззрившись на колдунью-вековуху. Но та, продолжала сидеть, только уже не осматривала собравшихся, а уставившись взглядом в траву под ногами, как будто чего-то или кого-то ожидая.

Над поляной полная тишина, если не считать хруста веток под копытами, топчущихся по всей округе, трёх сотен скакунов, наполнявших весь лес непрерывным фырканьем. Коням, удивительным образом, передавалось эмоциональное напряжение своих хозяек, не позволяющее, просто стоять на месте, а тряся гривами и хвостами, постоянно топтаться и расхаживать взад-вперёд.

После недолгого ожидания, стоявшие вокруг девы, заметили, что колдунья начала тихо раскачиваться и до первых рядов, донеслось невнятное носовое мычание седой ведьмы. С каждым вздохом, её колебания из стороны в сторону становились сильнее, а мычание, явственней. В нём уже узнавался некий мотив, но это не было похоже на «сборную» песнь ритуального карагода. Это было, больше похоже на песнь богам. Такая же простая и не замысловатая, как и «сборная», но не такая.

Русава, сидя на камне, уже во всю колыхалась из стороны в сторону, задрав голову с закрытыми глазами к небу и жалобно, но уже довольно громко, мычала в нос незамысловатую мелодию. Она входила в транс, а девы, от этого зрелища, наоборот, как одна, опустили головы, уставившись взглядами в траву под ногами. Непонятная сила, стала исходить от этой вековухи, заставляя боевых дев, чувствовать себя неловко и даже побаиваться божьего присутствия, которое с каждым вздохом ведуньи, становилось всё ощутимее.

Русава, разом оборвала мычание с качаниями и резко встала, буквально, вскочив на ноги, как молодая, откидывая палку в сторону, но при всей лёгкости её движений, взгляд из-под растрёпанных на лице седых волос, в разы потяжелел. Она зыркнула им из-под бровей, на стоящих и писклявым фальцетом, завела свою «сборную» песнь, в которой не связно и не в рифму, стала петь о том, что делала. Пела о своих действиях и о действиях тех, кого вызывала.

Собирала дев, тройками и начала с Матёрых. Грозная, Адель и Сапсана, вышли, по очереди, с разных сторон поляны, по мере их вызова к камню. Их мускулистые, натренированные тела, без капли жира, грациозно скользили по траве, расправляя при ходьбе, не по-женски развитые плечи. При этом стоящие шарами груди, с заострёнными сосками, при их движении, даже не колыхались, словно были сделаны из камня и намертво прилепленные спереди, как приспособления для боевого тарана.