В тамбурке было темно, хоть глаз выколи. Таня беспомощно топталась в темноте, пытаясь найти нужную дверь, Виктору пришлось подсвечивать зажигалкой. Когда он зашли, она выдохнула, опустив плечи, словно стала ниже ростом.

— Терпеть его не могу, — тихо прошептала она, доставая керосинку. — Все время смотрит так…

Виктор неопределенно хмыкнул. По его мнению, смотрел комэск нормально, хотя кто этих женщин разберет…

Яркий огонек керосинки осветил нищету и богатство крохотной Таниной комнаты. Добрую половину ее занимали две грубо сколоченные деревянные кровати с такими же, как у летчиков, соломенными матрасами да из противоположного угла выпирал бок русской печки. Крохотный стол, табуретка да оцинкованный тазик в углу составляли все ее недвижимое богатство. Сюда еще можно было добавить пару лежащих под нарами фанерных чемоданов да небогатую посуду на одинокой полке. Единственно, что отличало эту комнатенку от прочих, виденных Виктором в этих краях, был застеленный фанерой пол, в большинстве домов полы были земляные. Только небольшое зеркальце на столе да фарфоровая кукла, лежащая на верхних нарах, показывала, что в этой комнате явно живут не мужчины.

Таня сбегала в тамбурок и поставила на печку чайник. Вернувшись, она растерянно уставилась на Виктора, замялась, неловко переступая ногами.

— Мне надо переодеться, — смущенно сказала она, покраснев. — Ты можешь на минутку выйти.

Шубин еще не докурил. Он одобрительно посмотрел на Виктора, подмигнул и довольно осклабился.

«Чего это ты лыбишься? — недовольно подумал Виктор. — Наверное, уже какую-то гадость заготовил! Интересно, он меня сейчас в летное общежитие погонит или даст хоть десять минут чаю попить? Сам-то, старый хрен, хорошо устроился, жена с дитем за Уралом, зато Галка под боком».

Шубин, не догадываясь о злобных мыслях подчиненного, докурил и тщательно растоптал папиросу. Уходя, буркнул Виктору:

— Ты, тута, не увлекайся. Чую, завтра будет тяжкий день. Чтоб, тута, как огурец был.

«А все-таки нормальный мужик, мой командир, — размышлял Виктор, когда за комэском захлопнулась дверь, — и летчик сильнейший — дерется здорово и нужды подчиненных понимает. А что с Галкой в открытую живет, так это дело житейское. К тому же война идет, а она все спишет…»

Переодевалась Таня долго. Виктор за это время успел бы искупаться, обсушиться и тоже переодеться. Но зато синее платье с белым воротом очень ей шло, замечательно подчеркивая ее стройную фигуру.

Виктор, как увидел ее, так и замер на пороге в восхищении:

— Я самый счастливый человек! Потому что у меня самая красивая девушка на свете.

Таня не ответила, но было видно, комплимент достиг своей цели. Снимая комбинезон, Виктор случайно закинул его на куклу. Таня недовольно на него посмотрела, достала куклу и бережно поправила на ней платье.

— Это все, что у меня осталось от прежней жизни, — грустно сказала она. Эта кукла и платье.

Она закусила губу и пошла в тамбурок за чайником. А Виктор снова чувствовал себя последним дураком…

Потом они пили несладкий чай, разговаривая обо всем. Мимолетный холодок, прошедший между ними после происшествия с куклой, исчез без следа. Они снова весело болтали, Виктор развлекал ее, как мог, она весело смеялась на его шутки, и ее звонкий смех наполнял сердце радостью. Хоть в комнате и было тепло, но с пола тянуло холодом, и Таня уселась на кровати «по-турецки», показав ему голые коленки. Из-за стены доносились глухие голоса, заливистый Галкин смех, но им это не мешало. В разговоре выяснилось, что Светка, Танина соседка, сегодня, скорее всего, ночевать не придет. Таня при этом смущенно отвела глаза в сторону, и Виктор понял, что по крайней мере у начальника БАО этой ночью секс обязательно будет.

Он воспринял это как сигнал к действию, отставив кружку, решительно уселся рядом и начал ее целовать. Она довольно быстро «поплыла», взгляд затуманился, хотя Виктору стоило больших трудов уложить ее на кровать. Но дальше дело пошло совсем туго. Таня долго, с упорством, по мнению Виктора, достойным лучшего применения, обороняла свои позиции. Наконец ему удалось расстегнуть платье, обнажив белый невзрачный лифчик, скрывающий маленькую грудь. Они оба раскраснелись, тяжело дыша, самозабвенно целовали друг друга. Его рука скользнула по ее ноге, задирая и безжалостно комкая платье, коснулась атласной кожи бедра и трусливо переползла на ситцевую ткань трусиков. Распаленный организм дрожал от нетерпения и требовал логического завершения начатого. Победа, как ему казалось, была уже весьма и весьма близко. Таня напряглась, не дыша и настороженно смотрела на Виктора.

В этот момент за стеной протяжно заскрипела кровать, послышались смешки, потом послышалась приглушенная возня, и кровать заскрипела сильнее, уже ритмично, гулко стуча об стену. Сквозь скрип доносились приглушенные стоны.

«Ну вот, — подумал Виктор, — командир подает личный пример своему глупому подчиненному». Но, высказывать свои мысли вслух благоразумно не стал.

Они так и лежали, замерев в нелепой позе, вслушиваясь, потом Таня очень сильно покраснела, спихнула с себя Виктора и забилась в угол их импровизированной постели.

— Не надо, не надо, я боюсь, — бессвязно лепетала она, глаза у нее были дикие, закрывшись руками, она смущенно отвела лицо в сторону. Потом, увидев, что задравшееся платье открывает ему на рассмотрение голые ноги, быстро поправила одежду и схватила куклу. Она положила ее себе на колени, словно пытаясь этой куклой заслониться от Виктора и от всего, что может случиться дальше…

Виктор едва не зарычал от разочарования. Все его естество бешено требовало Таню, прямо здесь и сейчас, немедленно. Кровь стучала в виски, а трусы рисковали лопнуть. Большим усилием воли он заставил себя успокоиться и, часто дыша, уселся на кровать. Таня тоже раскраснелась, в ее больших глазах перемешались страх и жалость, она тяжело дышала, на оголенной правой ключице темнел свежий засос. Потом она упала лицом на подушку и заплакала. Виктор пытался ее утешить, но она сбрасывала с себя его руку и никак не желала успокаиваться. Он растерянно смотрел на нее, потом, разозлившись, принялся торопливо надевать комбинезон. Немного демонстративно потоптался на месте, уже одетый, но она так и лежала на кровати, даже не думая его провожать. Чертыхнувшись про себя, он, не прощаясь, ушел в общежитие.

По дороге он материл себя, свою плаксивую, насквозь непонятную девушку, эту проклятую войну и весь белый свет заодно. Настроение было мрачней некуда. Хорошо хоть ребята уже спали, и никто не приставал с дурацкими вопросами. Злобный, переполненный желчью, он лег спать. Но сон никак не шел, он еще долго ворочался, скрипя зубами и тихо матерясь…

С утра настроение было отвратительным. Сильно хотелось спать, а вместо этого ни свет ни заря пришлось тащиться на аэродром. Там они и сидели несколько часов в землянке в ожидании вылета, там и позавтракали. Завтрак привезла Галка, но Виктору она ничего от Тани не передавала, от этого он обозлился еще сильнее.

Накануне обеда из штаба пришел довольно необычный для истребителей приказ — нанести бомбовый удар по железнодорожной станции в Мариуполе. Кому пришло в голову столь идиотское, с точки зрения Виктора, решение, он не знал, но выполнять предстояло им. Сразу стихли шутки и разговоры, летчики стали напряженными, нервными. У комэска, когда он на карте прикидывал маршрут, начали дрожать руки. Шубин спрятал одну руку под стол, вторую упер в столешницу, но Виктор все равно увидел, как мелко подрагивают его пальцы. Зато Виктор этому приказу даже немного обрадовался, накопленная злость требовала выхода.

Полетели тройкой, Шубин взял с собой Виктора и Вахтанга. Самолет, с подвешенными двумя стокилограммовыми бомбами, стал тяжелым. Он очень долго разгонялся по аэродрому и никак не хотел отрываться от земли. Перед самым концом полосы истребитель пришлось «подрывать», чтобы взлететь. Потом он также неохотно набирал высоту. Мотор ревел на максимальных оборотах, а стрелка альтиметра ползла со скоростью умирающей улитки. Высоту в пять километров набирали минут десять.