– Чего не знала?

– Ну… Что именно там все было. Мне же никто до конца всего не рассказывает, одни намеки! – страх уступил место обиде. – Рассказали бы – я что, не понимаю? Написала бы о другом, нашла бы им сенсацию! А гари этой там не было раньше. В октябре точно

не было, мы там проходили. В лес пошли всей группой, посвящение в студенты отметить. Я же говорю – недавно выгорело. Да что там хоть было-то? Что горело?

– Не «что», а «кто», – Саша опять зажмурился. Помотал головой, скрипнул зубами. – Люди там горели, Таня. Люди. А может, уже и не люди.

– Древние?!

– Почти. С Древней Кровью, но не из наших. Вот после этого я в лес и ушел.

Почему-то подробности сразу перестали интересовать. Особенно не хотелось их выяснять, сидя в этом… Почему-то уютная подземная комнатка сразу стала похожей на склеп. С двумя гробами. Высунься сейчас из стены или из-под лавки костлявая рука – Татьяна бы испугалась. Возможно, что и до смерти. Но не удивилась бы, это точно. Ужасно хотелось наверх, под небо, к деревьям. К людям. Обычным людям, с обычной скучной жизнью. Без тайн и приключений.

– Зря ты в это ввязалась. Ей-богу, зря. Что ты хоть понаписала-то? – ведун поднес газету поближе к дрожащему огоньку. Пробежал глазами по строчкам, негромко присвистнул. Посмотрел на девушку. – Ну ни хрена себе… Точно никто не рассказывал?

Взгляд снова переменился. Теперь он ввинчивался в голову, шарил под черепом. Заломило виски, тупо ударило в затылок. Саша тяжело вздохнул, снова посмотрел на газету – и боль прошла. Осталось только чувство пугающей пустоты. Словно черепную коробку вскрыли, вынули все, что ее заполняло – а на место положить забыли. Попросить, что ли, чтобы вернул все?

– Та-ак… Проболтался все-таки наш молодняк, не сдержались… Перед девчонкой хвост распушили… эх! Ладно, не твоя вина, но Мишка своих распустил, и кое-кто свою порцию горячего теперь получит. А тебе могу на все это только сказать одно: здорово ты вляпалась со своей статьей! По самое некуда.

– Это я уже поняла, – теперь пришла очередь Татьяны тяжело

вздыхать и смотреть тоскливо. – А выбираться как?

– Вот уж чего не знаю! Одно могу сказать – скучно не будет. Обещаю. И помочь ничем не могу. Разве что советом, и то общим и смутным.

– Каким?

– Никому не верь, держись от всех подальше. И больше не любопытствуй. Что, кто, почему – не спрашивай, не знаю. Просто чувствую. Может, интуиция, а может, собственный опыт на ухо шепчет.

– А как же – с вами, с нами то есть? С Древними? Мне что, теперь… возврата нет? Совсем?

– Уже говоришь «с нами»? Это хорошо, – ведун улыбнулся. – Вот тебе и ответ. От себя ты никуда не денешься, а мы, остальные – это уже другой вопрос. Придется тебе пока что самой как-нибудь разбираться.

– Пока – что?

– Не знаю. Но к Олегу больше не ходи и сюда не приезжай. Я тебе уже объяснил, почему. Считай, что это тебе экзамен. На выживание. Сдашь – еще встретимся.

– А если не сдам?

– Тогда и встречаться не с кем будет. Я не шучу. Твоя статья нам всем – как Ивану-дураку перо жар-птицы. Помнишь? «Много, много непокою…» – и так далее. У меня к тебе одна просьба будет. Личная.

– Какая?

– Не пользуйся шпаргалками. Своих у тебя еще нет, а по чужим экзамены тяжко сдавать. Особенно такие.

Дверь распахнулась неожиданно. Сидящий за компьютером парень не услышал шагов в коридоре. Теперь ему оставалось только одно. Неприятно, но что поделаешь. Короткий удар по клавишам – и экран погас.

– Да сиди ты, сиди, не дергайся! Марина Сергеевна где?

– Ф-фу, черт! Нельзя же так с человеком! Нету ее, ушла и сегодня не будет. Тебе она зачем?

Ящик на столе проворчал что-то неодобрительное, и монитор снова засветился. Появилось безмятежно-голубое небо с легкими облачками, яркая надпись… Которую тут же перечеркнули кровавые кляксы, сложившиеся в слова: «Must die!» Понятно. Меняются времена, совершенствуется техника, одно остается неизменным: страстная любовь русского народа к детищу Билла Гейтса. Приятно все-таки, что есть еще у нас вечные ценности и традиции.

– Так что передать Марине?

– Я, собственно, насчет задания… Она просила статью…

– Какую? Если срочно, это к Палычу, в семьсот третью. Если нет

– можешь оставить. У тебя на бумаге?

– Нет у меня ничего. Я к ней и пришла, чтобы сказать, что нету.

Парень поморщился.

– Чтобы сказать, что не будет, чтобы не было… Ты что заканчивала?

– Я учусь. На первом курсе.

– Филфак? Тогда следи за словами. Если, конечно, доучиться хочешь. Есть там один препод, любит за язык ловить. На третьем курсе познакомитесь. Я сам два года как с дипломом. Если бы не эта плешь – был бы с красным. Зарезал, сволочь, и пересдать на «четверку» не дал. Ну и черт с ними, с корочками. Ладно, так насчет чего статья?

– Насчет эпидемии. Вообще-то это продолжение, я уже одну написала.

– Погоди, это с мистикой которая? Древний Народ, черные обряды и все такое? Так вот это кто! Ужель та самая Татьяна?!

– Та самая. А что?

– Да ничего особенного. Тут уже трое или четверо заходили, автора спрашивали. Познакомиться хотят, у них какие-то идеи есть. Один даже телефон для тебя оставил. Позвонишь? Может, и в самом деле идеи появятся, напишешь вторую…

– Не буду я ее писать! Я же сказала, что не буду! Вообще ничего!!!

Парень удивленно смотрел на громыхнувшую дверь. Бешенная какая-то… Само собой, девушка, а не дверь. Выскочила, как будто ей не визитку, а повестку вручить собирались. То пишет, то кричит, что не будет. Между прочим, с такими статьями ей что гонорар, что место всегда обеспечены. Но если так психовать – лучше идти в архив работать. У газетчика нервы – рабочий инструмент, с ними поосторожнее надо. Ну и бог с ней, с Татьяной этой. Пусть Маринка с ней разбирается. Кинуть ей на домашний адрес, что ли? Нет, незачем. Дела на работе делать надо, а не домой тащить. Срочного ничего нет, можно и завтра сказать.

Пальцы простучали по планшету. На экране появился мрачный пейзаж – холмы, искореженные деревья, призрачное сияние под ночным небом. Из центрального холма выбирался черно-багровый монстр. Блин, как же с этими колдунами разделаться? Ракетой, что ли, попробовать? Вообще-то у них там защита стоит…

Как всегда, весна пришла в город неожиданно. В первую очередь – для городских властей. Оказалось, что никуда не денутся груды снега вдоль улиц, что под снегом обнаруживаются тонны мусора… что, в конце концов, даже осенние листья еще не везде убраны. И готовы с первыми ручейками забить и без того дряхлую ливневую канализацию.

Татьяна сморщилась и пнула комок снега. В ближайшей куче, судя по вони, тлели не только листья, но и весь мусор, который накопился на аллее за зиму. И занятия сегодня какие-то… По запаху очень похожие. Только от лекции пахло еще и плесенью, сыростью и древним подвалом.

В начале курса все было новым и интересным. Даже грядущая сессия. А теперь… Теперь совершенно непонятно, для чего это нужно – чуть ли не месяц подряд слушать пространные рассуждения об авторитетах и основоположниках, восторги по поводу выдающихся ученых, с поразительной точностью установивших, что в Рязани говорят не так, как в Архангельске, и прочая, и прочая. Самое неприятное – что на экзамене попадется как раз этот вопрос. И не дай бог забыть, как и чем именно доктор наук Такой-то развил учение профессора Растакого-то. Не ответишь – углядят в этом неуважение к науке и к преподавателю лично. Поскольку именно доктор Такой-то во время оно завалил преподавателя на экзамене по предмету того самого профессора… Скука. Серость. Одна надежда – что дальше будет интереснее.

А еще лекции пахли сыростью в самом прямом смысле. Говорят, когда филологи переезжали в новый корпус, открытие было пышное. Ректор пригласил губернатора, губернатор – кого-то из Москвы… Потом оказалось, что крыша протекает, отопление маломощное и вообще бывшие гусарские казармы не отвечают требованиям и нормам.