Неожиданно слева, очень близко, показался «Як» и принялся длинными очередями лупить вдогон улепетывающему «Мессершмитту». Судя по номеру на борту, это был «Як» Лукьянова, и Виктор испытал легкий укол ревности – он фактически выиграл бой, а плодами победы будут пользоваться другие. Впрочем, стрелял Лукьянов неважно, трассы все время проходили в стороне от «Мессершмитта», а расстояние увеличивалось все сильнее. Тем сильнее было удивление Виктора, когда у «Мессершмитта» почему-то исчез сплошной круг винта и стали видны мелькающие лопасти. Они стали быстро нагонять немецкий истребитель, и Лукьянов перестал стрелять. Немец вдруг свалил свой самолет на крыло и скользнул к земле. Разогнанные, они с Лукьяновым проскочили вверх над планирующим вражеским самолетом, а когда развернулись, тот уже скользил по земле, поднимая огромное облако пыли…

После посадки Виктору стало ясно, почему он так долго ждал вылета наших истребителей. Сначала, заходя на глиссаду, он увидел густой дым костра за пределами летного поля, но подумал, что это один из сбитых ими «мессеров». Обломки мало походили на обломки «мессера», но он не сразу придал этому значение. Озадачился только, когда увидел лежащий возле самого посадочного «Т» «Як». Истребитель лежал на спине, вверх торчала одинокая «нога» шасси, а рядом толпился народ. Это был точно не Дорохов – он отсюда видел лежащий на поле самолет майора, значит, это кто-то из его однополчан. Сердце сжалось в нехорошем предчувствии.

Жорка привычно запрыгнул на крыло, и Виктор порулил на свое место на стоянке. Когда он выбрался из кабины, то увидел в глазах своего техника смесь страха и восторга. Он хлопнул Жорку по плечу, чувствуя противную дрожь в ногах, и огляделся.

Неподалеку горел бензовоз. Громадный столб дыма поднимался вверх, по краям черного выжженного круга горела трава, и несколько солдат из БАО пытались ее тушить. В районе КП было какое-то нездоровое движение, слышались крики, куда-то неслись люди с носилками. После напряжения воздушного боя вся эта земная суета казалась какой-то глупой, непонятной.

Он вспомнил лежащий вверх ногами «Як» и спросил:

– А кто там, у старта, плюхнулся?

Страх в глазах у техника усилился.

– Взлетали Евсеев и Шишкин. Евсеев первый был, он прыгнуть успел, я парашют видел. – Жорка отвел глаза и тихо прошептал: – а Шишкина на взлете расстреляли.

Настолько быстро на такую дистанцию он еще не бегал никогда. До старта было больше километра, но он преодолел это расстояние махом. Не добежав метров двести, по позам и жестам однополчан, обступивших «Як», Виктор догадался, что уже можно не спешить, но он все равно бежал, словно наскипидаренный, не обращая внимания на готовое разорвать грудь сердце и задыхающиеся легкие. Надеялся, что глаза его обманывают.

Глаза не обманули.

Игорь лежал на спине, на заалевшем шелке распустившегося парашюта, маленький, грязный, ощеривший окровавленные зубы в скорбной ухмылке. Можно было бы подумать, что он живой, только Шишкин не дышал, да и крови на парашют из-под него натекло очень много. Виктор почувствовал, будто его ударили под дых. Удушье сдавило ему горло, и, чтобы легче было дышать, он рванул ворот гимнастерки, не замечая, как разлетелись пуговицы.

Он упал возле Игоря на колени и замер, тихо покачиваясь. К горлу подкатил ком, а в глазах потемнело от обиды и величайшей несправедливости. Окружающий мир почему-то стал расплываться. Он вдруг вспомнил, как они с Игорем радовались, когда стали курсантами школы пилотов-истребителей. Это было бесконечно давно. Это было настолько давно, что казалось ненастоящим, словно красивый сон, такой же сон, как и вся его жизнь в будущем. Он только сейчас понял, как была прекрасна вся его довоенная прошлая и одновременно будущая жизнь. Там все было впереди, там не нужно было так часто переживать жуткую боль утраты близких. Виктор стоял на коленях, и глаза у него были мокрые от слез.

В чувство его привел чей-то голос. Голос этот сперва бубнил где-то на краю сознания, фоном, совершенно не воспринимаясь. Сначала Виктор его игнорировал, но голос был настырен, он бубнил и бубнил, щедро разливая слова. Слова были странно знакомыми, они говорили о чем-то важном, что могло иметь значение. Виктор не хотел слушать, но некоторые фразы все-таки оседали в голове:

– Один снаряд… сквозь бронеспинку… был бы фугас, а этот… перевернулся… пришлось подкапывать… прямо в спину…

Игорь был мертв. Можно было рыдать, рвать на себе волосы, заламывать руки, но в этом не было никакого смысла, Игорь все равно был мертв. Нужно было просто осознать этот факт и жить дальше. Саблин потер виски, пытаясь вспомнить только что мелькнувшую мысль. Мысль эта казалась очень важной и своевременной, вот только в голове, заслоняя все, крутилось только что услышанное «Прямо в спину».

– Что в спину? – тупо спросил он. – Кому?

– Дык Шишкину-то, я же только что говорил, – снова раздался бубнящий голос. Как оказалось, голос принадлежал бывшему технику Хашимова – Харитонову. Тот удивленно посмотрел на Саблина и принялся повторять: – Он как раз разбегаться начал, и тут «мессер» двухмоторный сзади выскочил и давай стрелять. А «Як» дальше едет, не горит. Мы думали, что все хорошо, немец промазал, только вот Игорь все не взлетает и не взлетает, а потом и вовсе перевернулся. Пока прибежали, пока подкопали – там фонарь раздавило, а Шишкин умер уже. Я в кабину смотрел – там только одна пробоина в бронеспинке. Прямо между лопаток. Был бы снаряд фугасный, наверное, и обошлось, а так… – Техник немного помолчал, выжидающе посматривая на Виктора, а потом продолжил: – А Евсеев успел взлететь. Метров, наверное, триста высоты набрал, а тут ему сзади другой «мессер» как дал. Так он сразу загорелся, но успел выпрыгнуть. Да вон, его уже в лазарет везут! – Харитонов показал рукой на пылящую по аэродрому полуторку.

Машина остановилась у палатки, где был медпункт, и несколько красноармейцев принялись спускать с кузова лежащее на парашютной ткани тело. Видимо, дела у Евсеева шли неважно, но он, по крайней мере, был жив. Виктор потряс головой, пытаясь привести мысли в порядок, потрогал ворот гимнастерки и с удивлением обнаружил оторванные пуговицы. На подбородок Шишкину села крупная синяя муха. Саблин прогнал ее, затем снял с шеи свой шелковый шарф и накрыл им лицо Игоря.

– Несите уже, – сказал он, ни к кому не обращаясь, – сколько ему тут лежать?

Сказав это, Саблин бездумно пошел по летному полю. Ноги привели его в палатку, где ночевал летный состав. Сейчас там никого не было, лишь скучал солдат-дневальный. От вида аккуратно заправленных коек стало тошно и почему-то очень захотелось курить. Он порылся в их с Игорем тумбочке, выудил пачку папирос и побрел на свое излюбленное место в тени, на краю самолетной стоянки.

На аэродроме царила суета, носились люди. Бензовоз уже почти догорел, осев на обода сгоревших колес, и теперь только вяло коптил. Начавшиеся было пожары почти потушили, теперь пятерка бойцов из БАО закапывали несколько мелких воронок на летном поле. В голове неожиданно прояснилось, и Виктор подумал, что при посадке он эти воронки не видел и только чудом в них не угодил. На месте КП продолжалась нездоровая суета, слышался мат Дорохова. Оттуда понесли кого-то на носилках. Судя по тому, что несли его вперед ногами, человек этот был мертв.

Но Виктора все это касалось мало. Суета на аэродроме проходила мимо него, и добровольно принимать в ней участие он не собирался. В голове все еще был сумбур, мысли путались. Он сидел в теньке, безучастно наблюдая за царящей неразберихой.

Сидел он так долго. Суета на аэродроме улеглась, в небо уже успела подняться и благополучно вернуться пара истребителей, а он все сидел, покуривая папиросы и прихлебывая теплую воду. Его никто не трогал, все про него словно забыли. Лишь перед ужином прибежал посыльный и передал, что Виктора желает видеть командир полка. Пришлось идти.

В землянке КП все еще воняло тротилом. Немцы отбомбились довольно метко – в саму землянку не попали, но небольшая воронка у входа говорила, что бомбы легли совсем рядом. Выглядел комполка уставшим, под глазами залегли тени, лоб пересекли морщины. Махнув рукой на уставное приветствие Виктора, показал тому на стул и, достав пачку «Казбека», угостил папиросой и закурил сам.