— Сядь, куда кинулся, торопыга. Ты не знаешь ни их языка, ни их обычаев. Ты, вообще, ничего не знаешь о их народе, насколько я поняла. Если до конца лета, от сына не будет вестей, то ты, с нами дойдёшь до гор, а там, пойдёшь один. Поэтому до похода, должен будешь знать всё, что знает Калли. Она тебя будет учить. Девочка не из персов, она урартка, но то, что нужно, знает: язык, повадки, правила поведения. Времени мало, а научиться, ты должен, очень многому, — и обращаясь уже к девам, жёстко велела, — что хотите делайте, но к концу лета, он должен быть готов. Я освобождаю вас, пока, от всего. Только смотрите мне, детей в подолах не натаскайте. Выгоню к ебене матери.

Такие речи Кайсаю, как мёд на уста, но тон, с которым она всё это проговорила, заставил его, к земле прижаться. Оказывается, Матерь, когда захочет, кого угодно, разом на колени поставит, одним голосом. Он её видел такой в первые, а вот судя по реакции дев, они её такой, видят регулярно.

— Но для начала, — она вновь обратилась в берднику, — съездишь в Терем. Традиции надо блюсти. Девы, — и она кивнула головой в сторону Золотца, — проводят.

Она замолчала, показывая всем свои видом, что закончила. По её вопросительному взгляду, Кайсай понял, что она ждёт вопросов.

— Матерь, — начал он, — я могу задать один вопрос?

— Задавай, сколько посчитаешь нужным.

— Перед тем, как я согласился, — начал он осторожно, потупив взгляд и следя за ними боковым зрением, — ты, больно прижала мне хвост. Я увидел беспокойство в твоих глазах, но не увидел страха. Ты, действительно, не думала о том, что я, воин бердник, защищая свою жизнь, смогу перед смертью, убить, кого-нибудь из вас?

Матерь улыбнулась, улыбнулась и Калли, а Золотце вспыхнула, как обычно, но только выдавила из себя удивлённо:

— Ну, ты, рыжий и скотина.

После чего соскочила и заговорщически обратилась к Райс:

— Матерь, а давай мы его проучим, чтоб изначально боялся, а то, вообще, распустился, мужлан двухголовый.

— А, давай, — неожиданно весело поддержала её царица, — тут все свои. Тут можно. Кали, поговори с мальчиком. Учить, так учить.

И она задорно рассмеялась. Кайсай удивлённо посмотрел на веселящихся дур, почему-то понимая, что его сейчас будут бить. Но Калли, бить его не стала, а лишь хищно улыбнулась, целым глазом, встала, развела руки в стороны, как бы предлагая «обнимашки» и мягким воркующим голоском пропела:

— Кайсайчик.

То, что произошло дальше, бедный рыжик, помнил с большим трудом, вернее, помнил всё, как в тумане, при этом всячески желал забыть, напрочь.

Сначала на него нахлынула эйфория. Ему, как будто глаза поменяли. Краски стали яркими, насыщенными. Сердце забилось, как у зайца. Воздух пьянил, будоражил. Дышать было настолько легко и приятно, что он, просто, упивался, наполняя им полную грудь. А когда Калли, это совершенство красоты и женственности, попросила подойти к ней, то от одного её голоса, в голове, что-то произошло не понятное.

Он моментально потерял интерес ко всему на свете, кроме неё. Мир вокруг, перестал существовать. Она и только она стала его миром. По всему телу побежали сладостные мурашки, и он её так захотел, как женщину, что всего затрясло крупной дрожью.

Он помнил её настоящей, сверхъестественной богиней, ради которой был готов отдать всю свою жизнь, ради которой, был готов умереть. Счастье переполняло его через край, выливаясь слезами. В один миг, воин бердник, безжалостный убийца, превратился в смазливую, заплаканную куклу. И помнил он, как она, действительно, вытирала об него ноги, а он плакал от счастья, ползая перед ней и каждое её прикосновение, разливалось в его теле оргазмом… Она издевалась. Как она издевалась!

Пришёл он в себя, как будто пробудился ото сна, лёжа на земле лицом в песок, которым был усыпан пол вокруг банного камня. Голый. А на его пояснице, сидел кто-то мягкий, тёплый, но тяжёлый и легонько дёргал его за волосы. Кайсай попытался медленно приподняться, оглянувшись, но тут же получил лёгкий толчок в голову и голос Золотца со спины тихо проговорил:

— Не дёргайся, а то опять заплету косу, не пойми, как.

Но голову, он всё же немного приподнял, увидев, что Калли сидит на своём месте и с её глазом колдует царица.

— Сука, — прошипел молодой бердник, глядя на ту, которую только что обожествлял.

— Да, уж, — тихо подтвердила Золотце, продолжая плести ему косу, — ты, даже не представляешь, какая. Будь с ней осторожней и старайся держаться по дальше.

Она говорила очень тихо, чтобы Матерь с Калли не могли её услышать. Подобное поведение удивило Кайсая. С чего бы это вдруг, этой стерве, так о нём озаботиться, и какая между сёстрами мышь пробежала.

— А нельзя ли этому колдовству противостоять? — почти прошептал рыжий, решив воспользоваться таким благожелательным к нему отношением.

— Нет, — вообще шёпотом ответила дева, — она Матёрая орды любавиц, и прибивает Славой.

— Ну, не может быть, чтобы не было против этой Славы противоядия, — тоже шёпотом проговорил Кайсай.

— Не, а, — сказала она достаточно громко, видимо на них, всё же, обратили внимание, — потому что ты, двухголовый. Вот, этой головой деревья ломаешь, — и она легонько толкнула его в затылок, — а тем, чем деревья нужно ломать, ты думаешь.

И с этими словами, она со всей силы, отвесила звонкий шлепок по его каменной заднице, вставая и громко объявляя: «Всё!».

После того, как обе её Матёрые дочери, отправились провожать, еле живого, новоиспечённого братца, Райс, в буквальном смысле, раскисла на своём банном месте. Она уже и забыла, когда так уставала физически. Сил не было, даже на то, чтобы уйти в свой шатёр спать. Царица бессильно развалилась в подушках и замерла, решив для себя, что сегодня поспит здесь.

Банный камень, больше не нагревался и теперь, просто, медленно остывал, продолжая своей массой, равномерно прогревать огромный зал. Вокруг наступила такая звенящая тишина, что Райс, неожиданно для себя вспомнила свой первый круг, в своём далёком детстве, в заброшенной лесной бане еги-бабы, а вспомнив, улыбнулась не открывая глаз.

Вместо того, чтобы от усталости уснуть, в голову, сначала, полезли воспоминания, а за ними размышления. Райс не отслеживала время, как долго продолжалась эта отпущенная на самотёк работа мыслей, но в один прекрасный момент, царица неожиданно поняла, что совсем не хочет спать, а вот есть, захотела. Села, почувствовав, что усталость улетучилась, как будто была не естественная, а лишь наведённая мороком и вот, сейчас, её отпустило.

— Шахран, — позвала она в тишину, из которой тут же появился банщик, будто только и делавший всё это время, что ждал зова, — у тебя есть, что пожевать?

— Найдём, Матерь, — ответил тот, обратно скрываясь в проходе.

Шахран, по сути, всю свою сознательную жизнь, почти с самого детства, прожил бок о бок с Райс и естественно, знал о ней, практически, всё. Повадки, привычки, вкусы, предпочтения и порой, даже позволял себе играть, сам с собой в игру, стараясь предугадать реакцию, поведение и запросы своей хозяйки.

И даже для себя вёл счёт, «угадал-не угадал», притом счёт этот, был с большим отрывом в пользу первого. Еда у него, для царицы, была приготовлена заранее, к тому же понимая, что, если б она её не потребовала, то эта жаренная птица, пропасть бы не успела, так как, он и сам, был не против её обглодать.

К тому же, пара дев, что стояли в охранении, тоже уже изошли на слюни, от ароматов и вполне были готовы помочь банщику, чтоб съестное добро не выбрасывать, нетерпеливо ожидая, когда же царица, наконец, спать отправится, но на этот раз, им не повезло, в отличии от банщика. Шахран, принёсший запечённого гуся, был усажен царицей рядом, в приказном тоне, составлять ей компанию. Банщик возражать не стал.

Ели молча, пока царица не утолила приступ голода и запив очередной кусок мяса вином, сбавила скорость в поедании, но при этом, начала неторопливую беседу.