– Не взяла она меня без паспорта, – сказал я Зине вечером. Вернее, повторил: до этого мы говорили по телефону. – И знаешь, что я вспомнил, когда ее встретил?

– Что? – Девушка замерла в напряженном ожидании.

– Я женат. Ее зовут Лиза, и она очень далеко, – слова вылетели неожиданно легко, и я буквально воспарил. Не просто гора с плеч свалилась, а целый континент.

Зину же, наоборот, придавило. Сникла, сгорбилась, плечи безвольно повисли, словно та самая материковая плита опустилась на ее плечи.

– Ты ее любишь? – спросила тихо, с отчаянной надеждой, будто хваталась за последнюю соломинку.

– Люблю.

– Устала я, Егор, пойду к себе. Прибери здесь без меня, хорошо? – сказала после долгого ковыряния ложечкой в варенье.

Поплелась в свою комнату, не дожидаясь ответа. Жалкая, униженная, будто оплеванная. Я опустился на землю, сердце облилось кровью. Но я крепился. Знал, что поступил правильно.

Время шло, жизнь в городе входила в более-менее спокойное русло. Но я не уходил. Меня что-то держало, и я не мог понять, что именно. Дабы избежать соблазна наплевать на тревожное предчувствие и сорваться немедленно, я даже в астрал стал заходить как можно реже.

Накануне дня экспертизы по поводу моей «амнезии» к нам, точнее, ко мне заглянул подвыпивший Серега. С Зиной после моего признания мы общались «здрасте – до свиданья». Хорошо хоть кормила. Но я подумывал о переезде, если мне, не дай бог, придется еще на неделю на Земле задержаться.

– Что это Зинка не ворчит? И вообще к себе ушла, не ругнувшись? – удивился он.

– Не обращай внимания, я признался, что женат.

– Это правильно! Переживет, – легкомысленно заявил он. – Думаешь, я просто выпить зашел? Компанию искал? Нет, не просто… Обмыть повышение! – торжественно провозгласил он, выдержав значительную паузу.

– У меня комиссия завтра!

– Возражения не принимаются! По маленькой. Зинка, не хочешь брата поздравить? – крикнул в направлении комнаты. В ответ слабое бурчание: «Поздравляю, но пить не буду», – безразлично пожал плечами. – Как хочешь. А ты не отвертишься. – Это уже мне. – Я теперь начальник следственного отдела, – хвастался Сергей, разливая очередные «чуть-чуть». – Должность майорская, так что скоро звездочки обмывать придется. Сопьюсь, – добавил, вздыхая с деланым сожалением.

На улице стемнело. Мы вовсю спорили. О политике вообще и о преступности в частности. Сергей уверял, что наказание у нас неимоверно мягкое, потому, мол, и насилие с коррупцией не переводится. Он двумя руками был за долгие тюремные сроки и смертную казнь. В принципе я с ним соглашался, что таки да, стрелять маньяков не помешает, но полностью правонарушения это не искоренит.

– А кто говорит о «полностью»? Нам бы уменьшить, Егор! На коллег, – это слово он произнес с отвращением, – смотреть тошно! Крышуют, за закрытие дел деньги вымогают! Тьфу! Собственноручно бошки поотрывал бы! Ну, я ими займусь… – сказал, пьяно сжимая кулак. В глубине его полуприкрытых, замутненных алкоголем глаз полыхал огонь негодования, отбрасывая на зрачки кровавые блики.

Я, с видом умудренного жизнью старика, тяжело и снисходительно вздохнул. Я был почти трезв: сегодня «девочки» работали, сильно расслабляться не хотелось.

– А предположи-ка, Серега, государство. Большое, с суровым климатом, со стойкими людьми. Назовем его, к примеру, Батвия. Порядки там серьезные установим. Воровство вычисляется на раз (допустим, детекторы лжи там не обманешь), убийства всякие – и разбойные, и бытовые, и случайные – раскрываются легко, и сразу тюрьма, откуда практически не выходят. Как тебе?

– Пока нормально, нравится. Но в глазах у тебя, вижу, черти резвятся, что-то там не так… Ну, и… продолжай.

– Продолжаю, – не стал томить я. – Судебная система там простая: любая провинность – и тебя за жабры, без вариантов. Тюрьма – что-то типа концлагеря. Не немецкий, конечно, кормят, как на убой, – здесь я невольно хмыкнул, – но конец один – смерть. Нравится?

– Я не живодер! Ты какой-нибудь другой порядок придумай. Судьи там, обвинение… на адвоката даже согласен. Только чтобы неотвратимо!

– Ну, с неотвратимостью там порядок. В определенных пределах, конечно, абсолюта нигде нет. – Я и сам не заметил, как перешел от предположительного изложения к утвердительному. – Зато везде есть вариации. Родственники суетятся, кого надо подмазывают. Есть богатые, есть бедные, есть по рождению влиятельные: семьи аристократов, торговцев, землевладельцев, провинциальных правителей. Закон вроде для всех одинаков, но по факту кое-кто «равнее равных». И чиновники, которые за наказание отвечают, трепещут, но берут! Беднякам, разумеется, не поможешь, но если у родни деньги имеются или власть, то из тюрьмы вызволить вполне реально. Сверху донизу тихий сговор…

– Да что ты все заладил – смерть да смерть! Сроки надо давать. Кому больше, кому меньше. Придумай что-нибудь помягче, а то расписал тут ужастик. «Большой брат» какой-то, в натуре. – Отравленный алкоголем мозг Сергея не разобрался в манере изложения. – Не такой я уж и тупой, – похихикал, хитро прищурившись, грозя мне пальцем. – Не передергивай!

– Хм. Это не гротеск, Серега. Там, понимаешь, нужны жертвы, много жертв… политика такая, – завершил я, опомнившись.

Не рассказывать же о чернокнижии – государственной религии царства Батвия, о поклонении Демонам и Верховному божеству – Вартараару. О том, как эта страна напала на «хранимые Спасителем земли», куда входило и баронство Комес, как мне с командой, с членами созданного мною магического сообщества «Стихия» пришлось совершить вылазку в столицу Батвии, в сердце чернокнижия. В общем, раскрыться полностью. Это уже перебор.

– Не бывает такой политики! Даже у фрицев было не так, как ты тут мне втираешь. Уголовники сидели сроки – выходили, политические… вроде, бывало, наверное… что ты меня путаешь? Жертвы! Как в Средневековье… О! – что-вспомнив, он оживился, быстро перескочив от теоретических размышлений к практике. – Слушай, раз ты такой весь из себя волшебник, может, подскажешь по поводу одного висяка? Там как раз предположительно речь идет о неком ритуале…

– В смысле? – Я напрягся. В уши ударила глухая волна…

– Понимаешь, год назад ездил я в командировку. Туда, – показал, неопределенно махнув рукой на запад, – в Красноярский край. Убили одного нашего урку, а он в розыске по одному делу был. Не важно по какому, главное, как убили. Жертвоприношение, в натуре, не иначе!

– Подробней. – У меня засосало под ложечкой. «Начинается…» – мысленно простонал я.

– Представляешь, кладбище. На могильной плите – пентаграмма с какими-то знаками, на ней лежит распятый урка. Рана единственная, колотая в сердце, предположительно кинжалом. И что самое интересное, труп постаревший. Еле узнали. По портакам и пальцам идентифицировали. Предположения есть?

– Знаки описать можешь? – деловито спросил я, подвигаясь к Сергею поближе. «Вот оно! Предчувствие, чтоб его…» – думал, сжимая зубы.

– Не могу. Какие-то иероглифы. Тебе лучше знать! Во! Вспомнил: «Серп и молот» там были! Мы с ребятами недоумевали еще. Только не перекрещенные, как на гербе нашем, в смысле, на старом, а разделенные: «серп» в головах трупа, а «молот» в ногах, да необычные: «серп» больше на кривой нож похож, а «молот» – на непонятно что. Это мы их условно «серп и молот» назвали.

– Этот самый «молот» на плиту, случайно, не похож? – уточнил я севшим голосом. «Квест» обрел ясность. Первая половина оказалась сущей ерундой: подумаешь, урок на уши поставил; вторая вырисовывалась более неприглядной, для ее выполнения придется напрячься, из шкуры вылезти и неизвестно еще, справлюсь ли…

– Не, я бы сказал – на наковальню. Поэтому «молотом» и обозвали.

Причуды возникновения названий я оставил в стороне. Важно другое: неужели точно чернокнижники? Очень похоже, очень.

Кровь билась в висках, в груди ныло, сердце ухало, как в железной бочке. «Нет, не может быть здесь «черной книги»… символ другой: ту их «могильную плиту», которая жертвенный алтарь изображает, не перепутаешь, образ сразу в мозги врезается… Однако сатанисты, вроде того скинхеда, видимо, силу брать научились. Старение это не с бухты-барахты взялось…» – мысли постепенно обретали четкость.