Здесь на лесной поляне Поклонной горы стоит постоялый двор, немного поменьше, чем Праздничный, и пяток изб служителей двора. Раньше тут было оживлённое место — каждый, направляющийся во Псков, стремился покормить лошадей с тем, чтобы не искать становища в городе. Ну а нынешней зимой совсем замер Новгородский шлях — в великой беде великий град!

Поэтому и стар и млад с интересом следили, как под вечер в день преподобного Пафнутия (15 февраля) к пустующему постоялому двору подъехали четверо всадников, по виду — дворяне среднего достатка, но в шубах не местного покроя, скорее всего, московского. Всадники заехали во двор, спешились, поговорили с хозяином, и тот приказал всем работникам, задав корм скотине, разойтись по домам. С ними ушла и хозяйка, забрав сторожевого пса. Уже совсем ночью подкатил возок, его ждали — перед ним ворота сразу распахнулись. Возчик, не покидая козел, придержал коня. Из возка вышли двое дворян высшего достатка и пошли в избу, а возок укатил. Через несколько минут в окнах погас свет, и постоялый двор будто вымер.

На заре пришли работники, напоили скотину, задали корм и тут же ушли по домам. Проснулись и дворяне, завтрак готовили себе сами. Судя по тишине в избе — они завтракали. Хозяина в избу не пустили, к столу не пригласили. Он вышел в сени с краюшкой хлеба и кувшином кваса и уселся завтракать на перевёрнутой бочке перед окошком.

Дальше произошло всё, как во сне: дверь со двора в сени тихонько открылась и в неё сразу вошло столько человек, что в сенях стало тесно. Хозяин успел только вскочить, первый вошедший человек прижал саблей его голову к стене. Тут подошёл маленький седой воин и, отстранив саблю, прошептал:

— Ты хозяин? — Тот кивнул головой. — Гости где?

— Там. Завтракают, — еле-еле выдавил хозяин.

— Где стол? Как сидят?

— Вот так стол, — хозяин показал на стену. — За ним четверо. Двое отдельно в светлице.

— Ладно. Иди в избу, дверь оставь открытой. Сам — куда-нибудь в угол. Пошёл.

Появление хозяина удивило гостей, но в следующее мгновение они отвернулись от него, занятые едой, и тут около каждого из них оказалось по два воина, схватили за руки, подошёл третий, обыскал и отстегнул оружие и принялся связывать руки. Но за столом оказалось только трое гостей, четвёртый вышел из светёлки, его схватили несколько рук и оттащили от двери, в которую ворвались вои.

В светёлке за столом сидел пожилой дворянин, он даже не поднялся. Помоложе стоял около поставца со склянкой в руке. Бросив склянку, он прыгнул к постели, где лежали сабли и пистоли. Но, наткнувшись на саблю, опустился на пол, зажав рукой грудь. На рубахе начало расплываться красное пятно.

В светёлку вошёл воин в добротной шубе с седым чубом на правой стороне лица, распорядился:

— Гуля, посмотри, сильно наткнулся. — Он сел на скамью, стоявшую у постели. Гулька ножом вспорол на раненом рубаху, отстранил руку раненого. Клим подошёл, пальцами зажал рану, из которой, пульсируя, лились кровь. Держал он ранку несколько секунд, кровь остановилась.

— Гуля, чистую тряпицу намочи вином, — он указал на бутылку, валяющуюся на полу. Гулька уже протягивал мокрую тряпицу. Клим прижал ею рану и обратился к раненому: — Держи вот так. Чего дрожишь? Благодари Бога — легко отделался. Гуля, а ты перевяжи.

Пока Клим занимался молодым, Неждан подошёл к старшему. Тот продолжал сидеть, будто его ничего не касалось. Неждан приказал двоим ребятам отнести стол со всеми яствами в другой угол. Теперь под иконами открылся дворянин лет пятидесяти, голова брита наголо, борода русая, седеющая, стрижена на клин, удлиняя и так лошадиное лицо со злым взглядом серых глаз. Одет в расшитую розовую рубаху, подпоясанную широким поясом, суконные шаровары и добротные меховые сапоги.

Неждан поднёс небольшую скамейку и сел против пленника. Клим стоял несколько в стороне. Он спросил:

— Когда должны приехать гости к тебе?

— Кто ты такой? Как смеешь чинить насилие? — громко, почти закричал пленник. — Да ты знаешь ли, что ждёт тебя?!

Неждан, не вставая, наклонился к нему:

— Слушай, ты, как тебя там? Отвечай, когда спрашивают.

Тут дверь отворилась, кто-то сказал:

— Попы у ворот.

— Пойду с ними поговорю, — сказал Неждан, поднимаясь.

Теперь Клим сел на его место.

— Ты хочешь знать, кто мы? Ладно. Тебя в народе и в Разбойном Извергом называют. Этого хватает, меня не интересует, кто ты на самом деле. А я — вой, поклялся поймать и обезвредить тебя. И вот ты в наших руках. Слыхал, монахи приехали. Говори: когда пожалуют опричники государевы, чтобы накрыть твоих гостей?

— Вой, отвечать тебе не стану. Я есмь великий князь Юрий Васи...

Клим сорвался и гаркнул:

— Замолчь, скотина! Назовёшься ещё раз самозваным именем, останешься без языка! — В дверь заглянули вои. Клим обратился к ним: — Ребята, крикните Котю. — В дверь протиснулся лохматый человечище. — Вот, Котя, покажи свою длань этому.

Котя враскачку прошёл в передний угол и сунул под нос Извергу кулак величиной с ведёрную бочку, поросший рыжей шерстью. Изверг в испуге отодвинулся. Клим усмехнулся:

—«Значит, понял. Так отвечай, когда пожалуют опричники?

— К обеду.

— Ладно, время пока есть. Спаси Бог тебя, Котя. Иди.

Вернулся Неждан:

— Объяснил я им, умчались. Сказал: пусть государя поджидают по своим местам да язык за зубами держали б. Один, видать, сумасшедший, попробовал спорить... А этот сказал?

— К обеду, говорит.

— Разъезды я выслал и за Медведем послал. А с этим что?

Изверг, наверное, только сейчас понял свою безысходность. Он тоскливо спросил:

— Чего от меня хотите?

— Ты саблей хорошо владеешь? — спросил Клим.

— Не обижаюсь.

— Вот и ладно. Слушай моё решение: за то, что ты назывался чужим именем, за то, что из-за тебя погибли тысячи тверчан, новгородцев и других, я вызываю тебя на суд Божий. Пусть Господь решит, кто из нас заслуживает смерти!

— Не согласен! Не хочу! Против моей чести! — застрекотал Изверг.

— Значит, предпочитаешь дыбу и смерть на Лобном?

— Государь не допустит, чтоб меня пытали!

— Ага! Очень много знаешь! — обрадовался Неждан. А может, нам плюнуть на всё, увезти в лес подальше, да поговорить с пристрастием? Много чего узнаем. А? И нам никакой опасности.

— Пусть сам решает: либо суд Божий, либо дыба, можно и в лесу, Коте поручить...

— А ежели на суду Господь дарует мне жизнь, ведь этот, — Изверг кивнул на Неждана, — живьём меня не выпустит.

— Смотри! — Клим и Неждан перекрестился на иконы. — Перед Богоматерью жизнью клянёмся отпустить тебя на все четыре стороны.

Неждан горестно добавил:

— Будем знать, что не все положенные тебе грехи совершил. Живи другим на гибель!

— Согласен на Божий суд! Однако ж я хочу знать, с кем биться стану.

— Так и быть, скажу на ристалище. Теперь о твоих соратниках.

— Жив останусь, отпустите со мной.

— Ладно, — неохотно согласился Неждан. — Жалко мне их, ведь ты всех на плаху вёл.

...Тут же оговорили условия ристалища: биться на саблях без кольчуги, но со щитом. К тому времени привёл свой отряд Медведь, а из леса подошло с полсотни лыжников, нанятых Нежданом. Одеты они кто во что, вооружены так же, потому их вид навёл страх — все жители посёлка попрятались. Но Клим хотел, чтобы суд наблюдали все. Пошли по избам уговаривать. Кроме местных тут оказались купцы, их уговаривал сам Неждан, который предупредил: сразу после суда пусть бегут отсюда чем дальше, тем лучше, но не в сторону Новгорода.

Посреди улицы образовали обширный круг, зрителей пеших и конных было под две сотни. Из постоялого двора вышел Клим в накинутой на плечи шубе, за ним Изверг в сопровождении Неждана и пять дворян, спутников Изверга; их развязали, но позади каждого вой с саблей наголо. Клим громко возвестил:

— Други, и вы, гости! Я вой по имени Клим вызвал на Божий суд вот того дворянина, который назвался князем Георгием. Я клянусь, — Клим достал нагрудный крест, перекрестился. — Клянусь вечной загробной жизнью на сим кресте: этот дворянин не князь и не Георгий! Он вор и предатель, он погубил тысячи людей!