— Такие дела сразу не бывают. Этого Левко я лет десять знал. Мужик за ум взялся, из ватажки ушёл. У него удачно получилось — к Вяземскому пристал. И вдруг сорвалось, хорошо, на меня вышел.

...С Нежданом всё шло нормально. Клим уже наводил справки о попутчиках до Вычегды, и вдруг... В предпразднество Введения (20 ноября) пришло страшное известие: скончался царевич Иоанн Иоаннович. Накануне будто бы прибил его отец, государь всея Руси. Он поболел слегка и умер.

Похоронно гудели колокола, по вновь преставившемуся служили панихиду, народ толпился на улицах — и верили и не верили случившемуся. Тогда на соборной паперти появился неизвестный юродивый, возглашавший принародно, что Господь покарал царя неправого, сделал его сыноубийцей.

Правда, юродивый вскоре исчез, а приказные и стражники вылавливали болтунов, непочтительно говорящих о государе.

Накануне отдания Введения из Москвы за Климом прикатила коляска. Борис Фёдорович Годунов пригнал за ним нарочного, узнав у Строгановых, что Одноглаз-лекарь во Владимире. Обратно мчались они на перекладных, и на второй день показались московские сорок сороков. Дорогой Клим узнал, что Годунов сильно избит государем. Будто он попал под горячую руку, защищая наследника.

...Десять лет назад, сразу после великого московского пожара, Клим приехал на пожарище с обозом строгановских плотников. В то время в Москву прибыли многие вельможи-погорельцы с подрядчиками-строителями. Жизнь у них была неустроенная, они болели, а Яков Аникиевич охотно расхваливал своего лекаря Одноглаза. Потому тогда Клим пользовал многих сильных мира сего.

Борис Годунов, заметный человек Опричного двора, любимец Ивана, в Москву послан царём как глаза и уши государя. В дороге занемогла его жена, Мария Григорьевна. Знахари определили болезнь, которая у взрослых редко случается — детское удушье (дифтерия). В Москву Марию привезли еле живой. Кремлёвский лекарь Бомелей горестно развёл руками — лечить опоздали. Борису шепнули о строгановском лекаре-целителе. Родион, дворецкий Бориса, помчался в их подворье.

Клим хорошо знал беспощадность детского удушья, болезнь частую и гибельную для детей. Английский лекарь, живущий в Соли Вычегодской, показал Климу, как можно бороться с удушьем. Способ тяжёлый, по существу, операция, притом легко можно было заболеть самому, и, к сожалению, не всегда спасающий ребёнка. Англичанин неохотно брался за лечение таких больных. Но Клим упросил его, как раз удушье косило детишек. Две операции сделал англичанин, три при нём — Клим, потом с десяток самостоятельно; при нём всегда — Гулька. После приходилось лечить не раз, а всегда на пяток поправившихся двоих-троих уносила смерть. Потери страшные, но если бы не лечить — погибли бы все. Сделал для себя вывод: если ребёнок хилый, сердечко слабенькое — он обречён...

Приезд дворецкого Бориса застал Клима в подворье Строгановых как раз в тот момент, когда Клим советовался со своими воями. Он принял решение ехать в стан князя Хворостинина и сейчас обсуждал, кого брать с собой, кого оставить в Соли Вычегодской.

Яков Аникиевич пожаловал с ухоженным старичком, вроде как дворянином большого достатка, и сказал, зачем приехал Родион Иваныч. Клим ответил, поклонившись одному и другому:

— Скорблю вместе с Борисом Фёдоровичем. Но, други мои, каждому известно, что от удушья, ежели оно запущено, нет лекарства. Остаётся надеяться на Господа Бога!

Яков заметно обиделся:

— Заставить тебя лечить Марию Григорьевну никто не в силах. Но просим тебя: спаси её! Ведь она ж — дочь Григория Лукьяныча! Жена любимого слуги государя!

— Во, во, Яков Аникиевич! Она помрёт — и отец, и муж с кого спросят?!

Тихо заговорил Родион Иванович:

— Клим Акимыч! Бомелей ещё с утра руки умыл. Обрёк: мол, до вечера ей жить осталось. И всё ж на тебя, Клим Акимыч, уповаем!

Клим тяжело вздохнул:

— Гуля, неси малый кошель!

Рысак мчался по улицам; два стражника сгоняли народ с дороги. Клим вцепился в поручни, Гулька на козлах держался за возницу, а Родион покрикивал:

— Наддай, Ефимушка, наддай!

Родион провёл Клима через три светлицы, везде толпился народ; в одной — монашки и священники в облачении, готовые к таинству соборования. В последней было народа поменьше, воздух свежее, пахло хвоей.

У больной в головах по одну сторону сидел Годунов, по другую — Бомелей. По стенам жались приживалки, монашки, одна из них читала у аналоя. Родион остался у двери, Клим подошёл к больной. Годунов поднял на него глаза и слегка кивнул.

Мария лежала на спине, закинув голову назад. Посиневшее худое личико ребёнка. Пряди тёмных волос выбивались из-под туго затянутого головного платка. Её шея была укутана белыми тряпками. Полуоткрытым ртом она ловила воздух долгим прерывистым вздохом и долгим натужным хриплым выдохом. Рука была холодной, но сердце старательно проталкивало кровь — болезнь мало ослабила его работу.

Будто кто-то подтолкнул Клима, подсказал: «Сердце сильное — спасёшь! Действуй!» И, повинуясь этому голосу, Клим обратился к Годунову:

— Борис Фёдорович, буду лечить! Дай человека, кой будет делать, как скажу.

— Родион, — глухо отозвался Борис. Родион подошёл к ложу.

— Мне — две знахарки, не старых. Сюда: белого вина, тёплого щёлока, горячей воды и свечей побольше. Вот ему, — Клим указал на Гульку, — двух уток, и помочь делать, что он скажет. Ступай!.. Да, пришли белой рухляди... Борис Фёдорович, отсюда должны все уйти. — Борис повёл рукой, стайка тёмных женщин столпилась в дверях, мешая вносить шайки с горячей водой и щёлоком.

Клим пришедшим слугам приказал открыть все окна и, повернувшись к Годунову, сказал:

— Тебе, Борис Фёдорович, оставаться тут нельзя. — На протестующий жест Годунова добавил: — Ты любишь её. Смотреть на наши действа будет очень тяжело. Прошу, ступай.

Годунов послушно встал, указав на Бомелея, произнёс:

— Он останется тут. — И ушёл.

Бомелей продолжал сидеть на старом месте. В его руках была склянка и кожаная груша; то и другое он подносил к полуоткрытому рту больной и нажимал грушу. Клим спросил:

— Что это? — Из объяснения понял, что освежает, приказал: — Дунь на меня. — Почувствовал на лице прохладу и запах леса, согласно кивнул головой. Знахарок, стоящих в ожидании, спросил: как звать? Ответили: Фёкла и Дарья. Бабы лет по сорок с настороженными глазами и крепко поджатыми губами.

— Фёкла, развяжи платок больной.

— Помилуй, батюшка! Как можно!

— Сказано, делай! А то... А ты — снимай эти тряпки с горла.

Теперь рванулся немец:

— Это спирт-компресс со льдом! Нельзя!

— Снимай, снимай. Горло не сжёг?.. Вот гусиное сало, смажь, да рубашку расстегни.

Пока препирались, немец перестал освежать лицо больной, она почувствовала это и начала задыхаться ещё сильней. Лекарь успокоил её. Клим поправил ей голову.

Вошёл Гулька с большой склянкой. Протянул Климу деревянный клин. Клим спросил знахарок:

— Полукляп как делать, знаете?.. Готовьте. Да руки щёлоком...

Сам показал пример. Из принесённой склянки вынул ребристую трубку горла утки ещё со следами крови. Из кошеля вынул шёлковую ленту, просунул её через горловую трубку и на одном конце трубки связал головку-куколку, окунул в водку и смазал салом.

Далее действовал Гулька, знахарки понимали его... Бомелей, поняв, к чему готовится Клим, поставил свою склянку с грушей на скамью, отошёл в самый дальний угол...

Теперь всем действом управлял Гулька, знахарки охотно подчинялись ему, безошибочно угадывая, что надобно делать. Клим сел на кровать, его накрыли простыней. Марию положили на правый бок, головой — на колени Клима. Во всех светильниках зажгли свечи. Мария задыхаясь, трепетала умирающей птичкой. Ей разжали рот и вложили полукляп; Гулька с помощью зеркала направил пучок света ей в рот. Клим, наклонившись над ней, глубоко ввёл в рот два пальца левой руки, а правой быстро с усилием пропихнул куколку с гусиным горлом. Больная предсмертно захрипела. Клим выдернул из трубки ленту, лёгкие со свистом втянули воздух. Страшный кашель начал бить Марию. Кровь и гной брызнули во все стороны, обдав простыню и лицо Клима...