Денег, ссуженных Орденом, Магнуссену с головой хватило, чтобы выкупить у поляка приземистую гостевую избу и несколько хибар для слуг, более похожих на хлев, чем на человеческое жилище.

Харальд не стал тратить время на их приведение в божеский вид. Снеся все прежние постройки, он возвел на месте избы двухповерховый дом и окружил его подворьем с конюшней и хижинами для небогатых гостей.

Для знати и именитых сановников, проезжавших через эти места, предназначались чистые, натапливаемые в мороз горницы на втором поверхе основного строения двора.

Датчанин не скупился на средства, чтобы придать своему заведению уютный вид. Впервые он занимался тем, о чем мечтал долгие годы. Но радости ему сие не доставляло.

Целью тевтонца, велевшего Харальду выстроить гостиный двор, было отнюдь не привлечение средств в Орденскую казну. По дорогам, близ коих располагалось его пристанище, проезжало немало польских и иноземных послов, а также иных вельможных гостей Унии.

Останавливаясь на постоялом дворе, гости нередко вступали меж собой в беседы, чему способствовали водившиеся у Магнуссена доброе вино и закуска. Прислуживая им за столом, Харальд вслушивался в речи знати, стараясь запоминать как можно больше подробностей.

Если какой-нибудь сановный постоялец был не слишком расположен к общению, датчанин подсыпал ему в питье особый порошок, побуждающий молчуна к откровенности. Услышанное от посетителей он переправлял фон Веллю, умудрявшемуся извлекать ценные сведения даже из застольных разговоров послов…

Но не только подслушивание чужих тайн входило в задачу бывшего пирата. Иной раз гонец, приезжавший к нему от Командора, передавал Харальду наказ отправить в небытие одного из его постояльцев.

Такие поручения Магнуссен не любил особо, но уклониться от них не мог. Невыполнение наказа расценивалось куратором, как бунт, и было равносильно подписанию себе смертного приговора.

Посему, скрепя сердце, датчанин брался за яды, изыскивая способ уничтожения тех, на кого указывал фон Велль. Большинство из смертоносных зелий обладали замедленным действием, чтобы не вызывать подозрений у отравленных гостей.

Как правило, нобили, получившие яд, умирали спустя пару недель или даже месяц, так что никому не могло придти в голову, что их отравил хромой содержатель гостинного двора.

Действовали яды по-разному. Одни причиняли желудочные колики, влекущие за собой смерть. Другие — останавливали сердце или вызывали разрыв какой-нибудь важной жилы в голове, от чего мозг пострадавшего заливало кровью.

Иное зелье отнимало у человека разум, а с ним и способность вершить державные дела. В припадке безумия кое-кто из отравленных даже бросался на собственный меч. Смерть неугодных Ордену лиц должна была казаться всем результатом обострения болезни, и Харальд в большинстве случаев давал жертве яд, усиливавший в ней тот или иной недуг.

Одна часть снадобий изготовлялась из веществ, привозившихся издалека, другая — из трав и корней местных растений. За годы службы на постоялом дворе Магнуссен досконально изучил их свойства и даже усовершенствовал Орденскую рецептуру.

Но однажды он сам едва не попал в уготовленную другому западню. Фон Велль наказал датчанину опоить ядом одного польского магната, направлявшегося командовать крепостью на границе с Ливонией.

Поляк слыл неплохим полководцем и фортификатором, и слугам Ордена, помышлявшим о грядущей войне, было невыгодно, чтобы такой человек возглавил оборону западных границ Унии.

Было известно, что новый Воевода страдает резью в желудке, посему Харальду следовало дать ему порошок, способствующий образованию язв. Магнуссен так и сделал, но бдительный шляхтич почувствовал недоброе и, прежде чем выпить пива, велел хозяину отхлебнуть из поданной ему кружки.

От смерти Харальда спасло лишь то, что яд был замедленного действия, и, вернувшись в свою коморку, он успел принять противоядие. Однако сей случай не прошел для него даром.

Целый месяц датчанин мучился болью в утробе и ломотой суставов, доводившей его до исступления. Спустя какое-то время у Магнуссена стали выпадать волосы, отчего на макушке образовалась плешь.

Наученный горьким опытом, он стал принимать меры предосторожности и, прежде чем подать отраву очередной жертве, загодя принимал зелье, сводящее на нет действие яда. За все пережитые им страдания Харальд еще больше ненавидел фон Велля и ждал случая, чтобы отомстить ему.

Но тевтонец вел себя осмотрительно, и застать его врасплох было непросто. Люди, коих он дал в подчинение Магнуссену, зорко следили за его действиями и доносили своему господину обо всем, что творилось на постоялом дворе.

Сделай датчанин неверный шаг, фон Велль без колебаний отдал бы наказ убить его вместе с сыном. Рисковать жизнью единственного наследника Харальд не решался.

Но сидеть сложа руки он тоже не мог. Втайне ему с Олафом удалось прорыть подземный ход, ведущий от постоялого двора к лесу. Бывший пират надеялся воспользоваться им для бегства с опостылевшего гостинного двора, где ему всякий день приходилось ходить по лезвию бритвы…

Возможно, Магнуссен и осуществил бы свой замысел, но как-то январской ночью к нему на подворье нагрянул с конной полусотней Самборский Воевода. Его сопровождали дивные люди, никогда прежде не виданные пиратом.

Один из них, невысокий, крепко сбитый парень со следами оспы на лице, был московитом. Трое его спутников, судя по гуннским прядям на выбритых головах, принадлежали к какому-то кочевому племени с юга.

Но больше всего на Харальда произвел впечатление их пленник, связанный по рукам и ногам. Тощий и в то же время жилистый, он был, по-видимому, очень силен. В память датчанину врезалось его лицо, наполовину изуродованное ожогом.

Единственный зрячий глаз татя глядел взором загнанного хищника, и, встретившись с ним взглядом, Магнуссен почуял за спиной дыхание смерти. Но худшее его ожидало впереди.

Вслед за Самборским Владыкой на постоялый двор явился фон Велль. Не нужно было обладать пророческим даром, чтобы понять: его приезд напрямую связан с поимкой Воеводой разбойника.

И Харальд не ошибся. Едва они остались наедине, Командор дал подчиненному два новых задания. Одно заключалось в том, чтобы освободить пленного татя, другое — в том, чтобы отравить московского боярина.

Если над первым поручением тевтонца Магнуссен тут же начал думать, то исполнять второе он не спешил. Фон Велль, ни перед кем не испытывавший страха, явно опасался рябого московита, что не укрылось от глаз датчанина.

«Враги моих врагов — мои друзья» — любили некогда говорить готландские морские добытчики. Всплывшая из глубин памяти поговорка натолкнула Харальда на мысль, что боярину нужно сохранить жизнь.

«Может, он сумеет избавить меня от тевтонца? — подумалось бывшему пирату. — Неспроста же фон Велль так крепко его ненавидит! Похоже, московит и впрямь опасен для Ордена!»

Но возражать куратору Харальд не смел. Это было равносильно самоубийству, и, чтобы оправдать отказ травить московита, Магнуссен пошел на хитрость.

Как это ни дивно, фон Велль сам облегчил ему задачу. В ночь, когда пленный тать должен был обрести свободу, тевтонец велел опоить постояльцев гостинного двора сонным зельем, дабы никто из них не смог воспрепятствовать побегу.

Что касается московита, то посланник Ордена велел подлить ему в питье медленно действующую отраву вместе со снотворным. Харальд знал, что не все снадобья сочетаются меж собой и зачастую одно из них сводит на нет действие другого.

Воспользовавшись сим знанием, он обосновал перед Командором невозможность дать Московиту сонный порошок и яд одновременно. По его словам, отрава и снотворное, смешавшись в крови московита, уничтожат друг друга, из-за чего он не только не умрет, но будет всю ближайшую ночь проявлять неуместную бодрость.

Тевтонцу это не подходило. Бодрствующий московит мог помешать побегу пленного татя, и, поразмыслив, фон Велль отказался от убийства боярина.