— Сего мне вовсе не понять! — тряхнул головой Воевода. — Если они шли грабить Польшу с Радзивилом, отчего тогда перебежали к боярину?

— Казачья честь! — развел руками молодой шляхтич. — Узурпатор потребовал от них развеять Милицу по ветру, а Щерба ответил, что не обагрит рук кровью мирного люда…

— Щерба — это еще кто? — прервал его вопросом Кшиштоф.

— Атаман казачьей сотни. Они с Дмитрием добрые знакомые!

— И почему я не удивлен? — хмуро усмехнулся Самборский Владыка. — Ладно, как бы там ни было, Милицу нужно спасать.

Со мной три сотни оружных людей. Чтобы разбить в чистом поле хоругвь Радзивила, этих сил недостаточно. Но если вода проредит татей, у нас может все выйти!..

Стоя на вершине ближайшего к Милице холма, Воевода и его племянник наблюдали за неприятельским станом. Холм порос молодым лесом, и схоронившиеся в нем жолнежи были неразличимы для врага.

— Только как люди Бутурлина узнают, что пришло время взорвать греблю? — осведомился у Флориана пан Кшиштоф.

— Щерба подаст сигнал, протрубив в рог, — пояснил ему юноша, — казакам сей звук ведом. Кстати, одним из людей, ждущих наказа, является наш старый друг Газда!

— Этот взорвет наверняка! — мрачновато усмехнулся старый шляхтич. — Хоть в чем-то я могу быть уверен!

— Не беспокойтесь, дядя! — заверил старика Флориан. — Дмитрий все рассчитал. Когда падет гребля, уже ничто не остановит реку!

А едва схлынет вода, мы вступим в сражение!

— Так-то оно так, — нахмурился видавший виды рыцарь, — только тебе не придется идти в бой вместе с нами!

— Это отчего же? — упавшим голосом вопросил дядю Флориан.

— Оттого, что у тебя есть дело важнее, чем махать мечом в бранном поле!

В плену у неприятеля томится княжна Эва. Твоя задача — вызволить ее раньше, чем за ней явится Радзивил.

Разумеешь меня, племянник?

Глаза юноши радостно сверкнули, и он с готовностью кивнул дяде. Мало за какое дело он взялся бы с таким рвением, как за это.

— Я тебе дам двадцать лучших бойцов, — продолжил мысль Воевода, — чтобы ты смог прорваться во вражий стан и перебить охрану шатра, гда держат княжну.

Надеюсь, тебе по силам выполнить сие поручение?

— Сделаю все возможное! — воскликнул Флориан. — Верьте, дядя, я не подведу вас!

— Главное — не подведи Эву! — улыбнулся старый шляхтич. — И вот еще что. Сменил бы ты броню. Твоя латная куртка совсем обветшала!

— Не время, дядя! — торопливо ответил ему Флориан. — Еще успеется! Главное — освободить Эву! Я тотчас отправляюсь за ней!

— Вперед, нукеры! Сожгите сие гнездо мятежа!

Повинуясь наказу Радзивила, татары, стоявшие на челе его войска, сорвались с мест и с душераздирающими воплями понеслись к засеке.

На тетиве у каждого лежала стрела с примотанной к железку горящей паклей. Разумея, что выстроенное московитом укрепление ему не взять с ходу, княжич решил предать весь огню.

От Дмитрия не укрылось, как побледнели лица миличан при виде бешенно несущихся навстречу татарских конников.

Расстояние между ногайцами и засекой стремительно сокращалось. Миг — и татары резко вскинули луки, готовясь обрушить на врага смертоносный ливень стрел.

— В укрытие! — зычно крикнул селянам Бутурлин.

Дважды просить защитников деревни не пришлось. Селяне и казаки спешно укрылись под навесы из досок и покрытых щитами телег.

С пронзительным свистом татарские стрелы устремились ввысь, дабы, пролетев по дуге, обрушиться небесной карой на головы бунтовщиков.

На какой-то миг стало тихо, но вскоре, вернувшись из поднебесья, они вновь тонко и зло завыли, разя все живое и неодушевленное на своем пути.

С надрывным хрустом стрелы впивались в тележные днища и бревна, за коими укрылись защитники деревни. Без потерь не обошлось. Двое миличан были ранены в руку, одному стрела насквозь пронзила бедро.

Убитых, к счастью, не оказалась. Вынырнув из-за дощатых настилов, казаки ответили татарам градом бронебойных стрел.

На сей раз не повезло ногайцам. Немецкие стрелы, некогда добытые ВольнымиЛюдьми в стане Валибея, разили недругов насмерть, пробивая щиты и доспехи.

Уцелевшие степняки отступили, огрызаясь из луков, но особого ущерба казакам так и не нанесли. Не оправдались и чаяния Радзивила сжечь засеку зажигательными стрелами.

Еще до вступления в битву московит наказал подручным обильно полить укрепления Милицы водой, и горящая пакля угасла на них, так и не вызвав пожара.

— Проклятье!.. — процедил сквозь зубы Радзивил, созерцая крушение своих надежд. — Не думал я, что все так завершится!

— Мы только начали, княжич, — попытался утешить его Демир-Ага, — вели татарам вновь атаковать Милицу! Ну, а если они не пожелают идти в бой, ты знаешь, что делать…

Спустя мгновение к ним на взмыленном коне подлетел Илькер.

Щит Мурзы был пробит насквозь пятью стрелами.

Шестая стрела косо вошла в налобник его коня, и тот с жалобным ржанием тряс головой, пытаясь избавиться от причиняющего ему боль предмета.

— У бунтовщиков бронебойные стрелы, княжич! — вскричал он, потрясая щитом. — Треть моих людей пала, еще больше ранено!

— Однако уцелевшие все еще могут идти в бой! — равнодушно ответил Владислав, не удосужив взором осрамившегося Мурзу. — Хочешь завоевать мое уважение — разрушь засеку!

— Но тогда все мои воины полягут! — Илькер наконец заметил торчащую в налобнике коня стрелу и, вырвав ее, с остервенением бросил наземь. — Ты хочешь сего, княжич?!

— Делай, что велят! — бросил на него ледяной взгляд наследник Магната. — Иначе твои воины полягут от моих пуль!

Стоявший по правую руку от княжича Махрюта подал знак литовским стрелкам, и те выступили вперед, наведя на Илькера свои грозные пищали.

Лишь сейчас Мурза осознал, как жестоко обманул его Радзивил, призвав в поход за славой и добычей. Его нукеры, да и сам он, были для княжича лишь пушечным мясом, разменной монетой на пути к Литовскому Престолу.

Но выхода у Илькера не было. Собрав уцелевших татар, он возобновил натиск на укрепления мятежной деревни. На сей раз ему повезло больше.

Израсходовавшие львиную долю стрел, защитники были вынуждены вступить в ближний бой, и это дало возможность ногайцам вплотную подойти к засеке.

С криками ярости татары ринулись на приступ. Готовые к сему казаки и миличане обрушили на их головы самодельные палицы и унизанные гвоздями цепы.

Как и предполагал Бутурлин, крестьянские вилы и косы разили врага не хуже алебард, а щиты и панцири из досок недурно защищали хозяев от татарских клинков.

Дмитрий бился в первых рядах своего воинства. В его правую руку, некогда раненую отравленным клинком, вернулась былая сила, и боярин действовал сразу двумя саблями.

Рядом с ним отражал вражий натиск Северин, коему отсутствие глаза отнюдь не мешало сражаться. В пылу боя Дмитрий разглядел, сколь умелым бойцом оказался бывший ратник.

Держа в левой руке крестьянский серп, он ловко зацепал им клинок врага и, отведя удар, вонзал меч в чрево ошарашенного нукера.

Не уступал ему в сноровке и Щерба, крутившийся волчком в окружении недругов. Казалось, он действовал по наитию, не задумываясь о собственной безопасности.

Но его манера биться давала свои плоды. У ног казачьего атамана уже покоилось с полдюжины тел, а он без устали взлетал над врагами и вновь припадал к земле, продолжая свой танец смерти.

Отбросив пинком очередного недруга, Дмитрий огляделся по сторонам. На правой оконечности засеки крушил огромным топором нукеров Гуляй-Секира, с левого фланга держал оборону кузнец, чей тяжелый молот проламывал татарские шлемы не хуже его топора.

Трохим Щелепа носился по гребню стены, срубая врагам ноги и головы распрямленной косой и сталкивая их к подножию засеки.

Бормотавший при этом какие-то прибаутки, он выглядел со стороны безумцем, но его безумие пугало татей не меньше, чем гибельная коса в руках.

Вопреки их усилиям, татарам все же удалось прорваться на гребень засеки и Бутурлин лицом к лицу столкнулся с Илькером.