На углежогов такой страх напал, что они сами детей ему выдали, лишь бы он всю деревню не истребил. Но Махрюте сего было мало.

Собрал он по лесам тварей отверженных, дал им в руки зброю, велел себе служить. А те, поганцы, и рады! Кем бы они были без Махрюты? Кучка уродов-кровосмесителей!

А теперь народ о них без дрожи не вспоминает!

Всю зиму глумился Махрюта над жителями лесных селений. Многих бед натерпелись от него старатели! Где девку молодую тати освежуют ради забавы, где ребенка съедят!

А рыжий ирод глядит на сие и гогочет. Весело ему!

В последнее время он, верно, приутих. Воевода местный, лишь сошли снега, взял конную сотню и двинулся в леса гвоздить сих нелюдей!

Да только разделаться с ними так и не сумел. Людоеды укрылись на болотах, откуда их никакой силой не выкурить! Все лето о татях не было слышно, а к осени, глядишь, вновь зашевелились!

То купца проезжего съедят, то бабу с ребенком! Сказывают, малых чад сии твари поедают с особой радостью!

Вот и скажи, боярин, как такую дрянь земля носит?..

— Да, удивил ты меня, Авдей! — тряхнул головой, отгоняя от себя страшные картины, Бутурлин. — Я и помыслить не мог, что подобное на земле творится!

Только при чем здесь мое отечество? Дивные вы люди, литвины. Грабят да насилуют вас местные тати, а виноватой всегда выходит Москва!

— Ты не серчай, боярин, — промолвил Авдей, заметив в глазах Дмитрия боль, — речь ведь не о Москве в целом.

Так уж сталось, что сей Махрюта — твой земляк. Говор у него московский, хоть и отличный чуток от твоего. Старики поговаривают, что он — Антихрист, и, глядя на его деяния, в сие легко поверить!

— Почему же вы не соберетесь всем миром и не изловите ирода? — едва придя в себя от потрясения, вымолвил Бутурлин. — Нельзя же сидеть и ждать, когда он придет за вашими детьми!

— За нашими не придет! — вновь вступил в разговор Северин. — Милица далече от сих мест. К тому же, она стоит на открытом месте, а Махрюта больше по лесам промышляет.

Есть, правда, у нас лесок поблизости, но он не сообщается с бором, в коем обитают тати. Коли рыжий дьявол решит к нам нагрянуть, ему придется выйти из леса. А он не столь храбр, чтобы покидать укрытие…

Окрестные мужики пытались противиться нелюдям. Но без оружия много не навоюешь, а зброей обзаводиться власть не велит. Паны молвят: «Ныне вы на татей с мечами пойдете, а завтра — на сборщиков оброка!»

Мне самому, как бывшему ратнику, разрешили держать дома меч. Да что в том проку, коли он на гвозде висит?

Брать его с собой в дорогу запрещено. Покажись я с мечом на улице, меня тотчас примут за бунтовщика.

Вот и выходит, что я могу воспользоваться клинком лишь при нападении татей на деревню. А в пути я и вовсе беззащитен! Из всего оружия селянину дозволено носить только нож! А им от сабли да топора не отобьешься!..

И что дивно! Купчишки и прочий городской люд без страха ходят с мечами, а крестьянам на клинки запрет! Словно проклятие какое на нас лежит!..

— Ты, братец, меньше веди крамольные речи! — оборвал зятя Авдей. — Гляди, как хмурится боярин. Не ровен час, осерчает!

— Я хмурюсь по другой причине! — развеял опасения войта Дмитрий. — В голове не укладывается, что на христианских землях могут вот так просто угнездиться людоеды…

Но ничего! Дайте срок, обещаю вам разобраться с сим Махрютой!

— Да на что он тебе, боярин? — искренне изумился Авдей. — Али своих дел мало?

— Хватает и своих! — кивнул ему Бутурлин. — Но нельзя оставлять зло безнаказанным. Тем паче такое…

— Что ж, удачи тебе! — привстав, поклонился ему в пояс бородач. — Я вижу, ты торопишься, посему мы не станем набиваться тебе в попутчики.

Мир тесен, может, когда еще свидимся! Храни тебя Бог!..

Расставшись с селянами, Дмитрий погнал коня на восток, туда, где его ждали Харальд и Газда. Солнце еще высоко стояло в небе, и он надеялся вернуться к друзьям до заката.

Проскакав еще версту, Дмитрий узрел на обочине приземистую избу, походившую на харчевню или трактир. Едва боярин подъехал к ней, из ворот питейного дома вышла коренастая старуха с повязанной платком головой.

— Не проезжайте мимо, Вельможный Пан! — гнусаво окликнула она Бутурлина. — Отведайте моих яств!

У нас есть все, чего душа пожелает: луковая похлебка с мясом, жареные цыплята, вино! А может, пан желает немецкого пива?

— Благодарствуй, хозяйка, но я спешу! — ответил старухе Дмитрий. — Как-нибудь в другой раз…

Однако трактирщица вцепилась жилистой рукой в уздечку его коня и не собиралась отпускать боярина.

— Вы не пожалеете, что отобедали у меня! — упрашивала она Дмитрия, заискивающе глядя ему в глаза. — Моя кухня — лучшая на восточной дороге! Все проезжающие хвалят стряпню матушки Гоготуньи!

Сказать по правде, содержательница харчевни не вызывала у московита добрых чувств. Неопрятный вид Гоготуньи, скорее, мог отпугнуть проезжающих, чем разжечь в них аппетит.

Ее глаза болотного цвета смотрели с выражением старой блудницы, утратившей молодость, но не хватку. Кривой же нос, ставший причиной гнусавости, и выбившиеся из-под платка седые космы придавали ей сходство с ведьмой.

— Кваску испить не желаете, Вельможный пан? — не сдавалась трактирщица. — У меня добрый квас! И всего за один грошик! Го-го-го!!!

Она рассмеялась, открыв не по возрасту крепкие зубы, из коих клыки чуть возвышались над своими соседями. Дмитрий понял, что от Гоготуньи ему так просто не отделаться.

— Что ж, неси квас, добрая женщина! — кивнул он хозяйке трактира. — Испробуем, так ли он хорош, как ты о нем молвишь!

Квас оказался нежданно вкусным, хотя и отдавал незнакомыми боярину пряностями. Осушив кружку сладковатого бурого варева, Дмитрий почувствовал усладу.

— И впрямь легко пьется! — не удержался он от похвалы. — Воистину ты знаешь толк в своем деле!..

— Может, еще желаете? — угодливо вопросила его Гоготунья.

— Хорошего понемногу! — боярин бросил трактирщице медный грош, коий та поймала с небывалым проворством. — Прощай, добрая женщина! Не поминай лихом!..

Бутурлин вновь пришпорил коня, но сладкая истома вдруг овладела им, лишая боярина сил и желания куда-то ехать. Ему подумалось, что все, к чему он доселе стремился, — жалкая, не заслуживающая усилий суета. Любовь, дружба, поиски правды — все куда-то исчезло, сменившись полным умиротворением.

Проехав еще немного, он склонился к конской шее, затем мягко сполз наземь, глядя в сереющее вечернее небо. Без гнева и удивления боярин видел, как из придорожных кустов вышло коренастое существо, дивно сочетавшее в себе черты зверя и человека.

Оглядев Бутурлина, лесная тварь подняла его с земли и, взвалив поперек седла, повела коня вглубь чащобы. Что было дальше, Дмитрий уже не сознавал, впав в глубокое забытье.

Не слышал он также конского топота и лязга оружия на дороге, по которой возвращались в город так и не сумевшие догнать его Сарматы…

…Эвелина вскочила с ложа, не помня себя от стаха. Ей давно уже не снились подобные кошмары. Во сне ее возлюбленный висел на вбитом в потолок крюке, и к нему со всех сторон сползались хищные твари, желающие Дмитрия съесть…

Девушка никак не могла отдышаться, по ее челу струился холодный пот. Видение казалось столь явственным, что Эва не сразу поверила в его нереальность.

Но даже убедившись в том, что это был сон, княжна не смогла окончательно придти в себя. Жуткие картины расправы над Бутурлиным не отпускали сознание Эвы, побуждая девушку ежечасно молить о его спасении Пречистую Деву…

Уже третий день воинство Радзивила продвигалось к границам Великого Княжества Литовского. Владислав мыслил, что, когда он явится на Литву, местные Магнаты сами пожелают объединить с ним силы.

Весть о гибели Короля, должно быть, уже разнеслась по землям Унии, а это значило, что силы, жаждущие ее разрушения, вот-вот должны заявить о себе…

День выдался хмурый и ветреный, с небес накрапывал мелкий дождь. Это казалось вдвойне дивным, поскольку вчера на небе не было ни облачка. Кутаясь в дорожный плащ, Эва покинула шатер и двинулась вдоль рядов однообразно-серых палаток, служивших приютом для жолнежей княжича Владислава.