— А теперь к бою! — зычно выкрикнул Болеслав, потрясая над головой знаменем предков. — Покажем Ягеллонам, как бьется вольная Литва!

— Одной головной болью у меня стало меньше! — улыбнулся своим мыслям Хоэнклингер. — Надеюсь, с двумя другими Курт тоже справится!

С самого утра пан Рарох испытывал смутное беспокойство. Шляхтичу казалось, что он оставил незавершенным какое-то важное дело, и Болеслав полдня тщетно пытался вспомнить, в чем оно заключалось.

Как часто бывает, искомое вынырнуло из глубин памяти с трагическим опозданием. Заслышав донесшийся из польского стана сигнал к бою, внук Недригайлы вздрогнул, осознав сколь злую шутку сыграла с ним проклятая забывчивость.

Не желая подвергать опасности княжну Корибут, рыцарь еще с вечера решил отправить ее к Князю Сапеге, и, идя утром на встречу с Канцлером, собирался ему об этом сказать.

Но весть о разгроме союзных сил оглушила рыцаря и стерла в его памяти намерение дать Эве свободу.

— Как же я мог забыть о княжне! — в сердцах хлопнул себя по лбу железной перчаткой Рарох. — Не голова — казан дырявый!

Ему захотелось исправить оплошность, но изменить что-либо шляхтич был уже не в силах. С оглушительным грохотом самое мощное из польских орудий обрушило на замок свой каменный снаряд.

— Господи, что это, пан Ольгерд? — прошептала Эвелина, ощутив сотрясший крепостные стены толчок.

— Наше войско пошло в наступление, княжна! — сообщил ей, прислушавшись к звукам канонады, Ольгерд. — Едва падут ворота, поляки овладеют Самбором!

— Значит, нашим бедам пришел конец? — робко улыбнулась княжна.

— Я бы на это не рассчитывал, моя госпожа, — покачал головой рыцарь, — у меня дурное предчувствие.

Рарох, похоже, намерен биться до конца, однако тевтонец не из той породы людей, что станут жертвовать собой ради чужих интересов. Чутье мне подсказывает, что он постарается улизнуть из замка, но перед этим сделает попытку убить нас.

Едва ли ему будет в радость, если Государь узнает о помощи Тевтонского Братства мятежникам. Так что сидеть в заточении становится опасно. Пока до нас не добрались убийцы, мы должны покинуть сие место!

— Но как? — вопросла его Эвелина. — Мы же заперты снаружи…

Она была права. Прежде дверь в покои Воеводы запиралась изнутри, но чтобы превратить их в узилище для пленников, люди Хоэнклингера вынули из петель внутренний засов, заменив его крючком на внешней стороне.

Пока за дверью топтались воины Рароха, о побеге нечего было и мечтать. Но едва начался обстрел, стражники покинули пост, чтобы помочь товарищам в обороне замка.

От свободы узников теперь отделяла лишь крепкая дубовая дверь. Крюк, на коий она была заперта, отличался добротной ковкой, и выбить его рывком изнутри не представлялось возможным.

Будь у Ольгерда меч или кинжал, он бы попытался просунуть лезвие в щель между дверью и косяком и снять крючок с петли. Но оружие у него было отнято неприятельскими солдатами еще при въезде в Самбор.

Шляхтич оглянулся по сторонам в поисках предмета, способного заменить ему клинок. Однако ничего подходящего на глаза не попадалось.

— Господи, пошли хоть что-нибудь, чем бы я мог отворить дверь! — воззвал к Всевышнему Ольгерд. — Спица, ложка — сгодится все!

— Это подойдет? — Эвелина расстегнула сумку на поясе и извлекла оттуда гребень для расчесывания волос. — Он мне достался от матушки…

В первое мгновение шляхтичу не поверилось, что безделушка из черепахового панциря способна вызволить их с княжной из заточения. Но, приглядевшись к вытянутым зубцам гребешка, шляхич решил, что они могут пройти в зазор между дверной створкой и косяком.

Просунув гребень в сию щель, он попытался поддеть зубцами крючок. Два из них с хрустом сломались, не выдержав давления, но благодаря возникшей в гребешке бреши Ольгерду удалось зацепить крюк и вытащить его из петли. Дверь распахнулась.

— Ваша матушка защищает вас с небес! — благоговейно молвил рыцарь, возвращая Эвелине сломанный гребень. — Видит Бог, мы обретем свободу!

Отворив дверь, он выглянул в коридор. Убедившись, что там их не поджидают убийцы, Ольгерд дал знак княжне следовать за ним. Узкий проход вывел беглецов на замковую стену, откуда открывался вид на лагерь осаждающих.

Там все тонуло в сизом пороховом дыму. Не желая полностью разрушать замок, поляки обстреливали из самого мощного орудия крепостные ворота.

Первые два выстрела не смогли проломить окованный железом подъемный мост, и теперь жолнежи закатывали в пушечное жерло третье ядро. Ожидая падения ворот, польские воины выстраивались в колонны, коим предстояло штурмовать Самбор.

Но с противоположной воротам стороны замка осада не велась. Численность королевской дружины была недостаточной, чтобы атаковать крепость с нескольких направлений.

Желая вложить все силы в один мощный удар, предводители осаждающих стянули свою рать к воротам. Беглецам сие оказалось на руку.

Рарох и Тевтонец были вынуждены отвести большую часть своих людей со стен, дабы с большим успехом противостоять штурму ворот. Это давало шанс шляхтичу и княжне, незаметно покинув узилище, затаиться в каком-нибудь укромном уголке замка.

Но полумеры Ольгерда не устраивали. Мысли рыцаря были нацелены на спасение княжны, и он искал малейшую возможность вырвать ее из плена.

В глаза шляхтичу бросилась лебедка на крепостной стене, служащая для быстрого подъема в замок лазутчика или груза, не столь значимого, чтобы отворять ради него ворота.

К лебедке была привешена бадья, способная вместить двоих человек, и при виде ее Ольгерд смекнул, что Небо дает им с Эвой шанс обрести свободу.

— Мы спасены, княжна! — бросил он Эвелине. — Сия машина поможет нам спуститься со стены!

Не теряя времени, он усадил девушку в бадью, висящую над крепостным парапетом, и, взобравшись следом, положил руку на стопорный рычаг лебедки. Но покинуть замок вместе с Эвой ему не удалось. На крепостной стене показались люди Зигфрида, спешащие к беглецам с мечами.

Не обнаружив пленников в покоях Воеводы, тати ринулись на крепостную стену. Ольгерду хватило мига, чтобы принять единственно верное решение.

Спрыгнув с бадьи на парапет, он рванул на себя рычаг, освобождающий механизм лебедки, и двинулся навстречу недругам. Вскрикнув от изумления, княжна попыталась удержать своего паладина, но ей не хватило сил.

Надрывно взвизгнули шестерни подъемного механизма, и бадья с княжной, влекомая силой тяжести, устремилась вниз.

Поступить по-иному шляхтич не мог. Окажись они с Эвой оба в бадье, тати бы застопорили лебедку и втащили их обратно на замковую стену.

Уйти на свободу мог лишь один из узников, и Ольгерд, спасая княжну, пожертвовал собой. Зная, что жить ему осталось считанные мгновения, рыцарь отдал их на спасение любимой.

Уклонившись от меча ближайшего татя, Ольгерд перехватил его запястье и, ударив кистью о колено, заставил выпустить оружие.

Швырнув супостата под ноги другим нападавшим, он поднял вражеский клинок и занес его для удара. Видя, сколь сильного противника послала им судьба, убийцы на миг замерли в нерешительности.

Но долгим их смятение не было. Сняв со спин щиты, тати стали теснить ими шляхтича к парапету.

Ольгерд рубился, как одержимый, не давая врагам приблизиться к механизму лебедки. Он знал, что обречен на смерть, и думал лишь о спасении Эвелины.

Но силы были неравными. Ловко подставив щит под удар поляка, Курт, возглавлявший татей, выбил из его пальцев меч. В одно мгновение рыцарь был прижат к зубцам крепостной стены.

В последнее мгновение жизни, отпущенное ему Господом, он успел перегнуться через парапет и взглянуть вниз. Княжна благополучно достигла земли, и, видя это, Ольгерд улыбнулся ей на прощание.

Ничего больше он сделать не успел. Четыре меча одновременно вонзились в его тело, и глаза шляхтича заволокло кровавым туманом.

— Будь счастлива, Эва!.. — теряя от боли сознание, прошептал он. — Ты, как никто, достойна любви и жизни!..