«В те времена носили барды…» В те времена носили барды носы, чулки и бакенбарды, но Исаак и Эдуард не признавали бакенбард. Они, чужие в мире этом, где звери бьют друг друга в пах, предпочитали петь дуэтом для говорящих черепах — тех самых, что шагали в ногу и с горьким криком «Облегчи!» наперебой молились Богу в лубянской стиснутой ночи. В те времена большой идеи Россией правили злодеи но Эдухард и Исабак любили бешеных собак. Жевали истину в горошек, не знали, что Господь велик, на завтрак ели рыжих кошек и в чай крошили базилик. Интеллигент – не просто педик. Сорока спит, попав впросак, от злостной астмы умер Эдик, от пули помер Исаак. Но мы-то помним! Мы-то знаем! Нам суждена судьба иная! Как Афродитин сын Эней, мы просвещённей и умней, и, заедая пшённой кашей прожжённый панцирь черепаший, на кровь прошедшую и грязь глядим, воркуя и смеясь. «меркнут старые пластинки…» меркнут старые пластинки мёртвым морем пахнет йод вася в каменном ботинке песню чудную поёт и вампир, и три медведя, эльф, ночное существо, — грустно ловят все соседи бессловесную его Ах, любители распада! Обнимать – не целовать. Умоляю вас, не надо друга васю убивать. Он певец и безутешен, а среди его алён — кто расстрелян, кто повешен, кто при жизни ослеплён. Умоляю вас, не стоит! Погодите, он и сам полумузыкой простою долг заплатит небесам До-ре-ми! Соль-ре! На хлипкой почве мира, как малы те, что стали хриплой скрипкой в жёлтых капельках смолы «в херсоне, где яд отвергал митридат…» в херсоне, где яд отвергал митридат, где сосны шумят без кальсон, шерстистые звёзды, взвывая, твердят о смерти, похожей на сон в херсоне, где одноладонный хлоп́ок истлел, как египетский хлопок, старуха рахиль продаёт черепок беззвучных научных раскопок а я малахольный считаю что зря рука в золотых волосках чрезмерные цены за череп царя вещавшего на языках давно позади копьещитовый труд в обиде бежал неприятель на камне горилку свинцовую пьют сильфида и гробокопатель грешил и военную суллу крошил меч вкладывал вкривь а не вкось но слишком усердно суглинок сушил его серебристую кость верёвка протяжная с детским бельём в прокуренной фильме феллини и пьющие (спящие) плачут вдвоём от запаха крымской полыни «печальна участь апельсина…»
печальна участь апельсина в мортирной схватке мировой расти без мрамора и сына качая римской головой его сжуёт девятый пленум и унесёт река Ловать евгений проданный туркменам не мог страстнее целовать как муэдзины льстят авгуры зловещим судьбам овощей моржа крещатика лемуры и вообще других вещей а под рукой мадонна осень и сон дневной орденоносен и мещанин на букву «ща» не ищет тайного борща amigo брось тянуть резину страховка проза а не вред я сам подобен муэдзину как древнеримский минарет а в небе крыс сменяют мыши и типографские клише но как же я его услышу и потолкую о душе «уходи без оглядки кручина…» уходи без оглядки кручина ты беспочвенно плачешь жена есаул настоящий мужчина и виагра ему не нужна но как только станица уснула и поёжились звезды звеня нет милее душе есаула чем седлать вороного коня он поскачет почти без ансамбля в окружении гусь и ворон захватив воронёную саблю в трёхлинейке последний патрон понесётся в степные просторы жарко в зеркало неба смотрясь берегитесь татарские воры эфиопы и прочая мразь как давид опасался саула так трепещет чеченский аул предвкушая визит есаула направляйся же к ним есаул дай же волю весёлому гневу и услышав как плачет дитя защищай свою родину деву безрассудною шашкой свистя «в подлеске фресок и мозаик…» в подлеске фресок и мозаик один пронзительный прозаик алкая славы и молвы шептал заветные словы ему по полной ночь вломила два метра тьмы и стенка мира где в раме словно холст миро висит московское метро бывало по утрам в охапку вагон заезженный металл безбедный швед роняя шапку глазел и горько пьедестал и пел и вспоминал невольно могилы милого Стокгольма недавний выстрел в молоко но им до наших далеко от лёгкой мысли средиземной сочились толпы в храм подземный краснознамённый и тп как и положено толпе и в промедлении высоком питались кто к чему привык багульником вишнёвым соком журналом древний большевик вставать прозаике на котурны точить мушкет спешить на ют где бомбы в мусорные урны шахиды сущие суют и в духоте пододеяльной под гладиаторскую сеть скорбеть о ветке радиальной о ветхой юности скорбеть |
