3 июня 1878 «Желанье страстное – сорвать...» Желанье страстное – сорвать На мне лежащую печать, Печаль и страстное томленье, Удел безрадостный – молчать, Надежда – тяжкого мученья Принять святую благодать, Боязнь жестокого мученья, Тоски холодная игра, К чему-то смутное влеченье, — Вот чем наполнен день с утра. 24 июня 1878 Яр-хмель Земля покрыта мглой холодной, Обвита снежной пеленой, Бездушной, мертвенной, бесплодной. В лесу не воет волк голодный, И не бежит своей тропой. И леса нет, одна пустыня, Ветров безгласная рабыня. По ней блуждает ветер злой, И мрачно-тихих гор твердыня Его не сдержит пред собой. По всей поверхности унылой Везде и всюду мрак унылый, Повсюду холод гробовой, И спят глубоко в недрах силы, И странный царствует покой. Но Солнцебог прогнал туманы, Оковы холода разбил, И вихри, бури, ураганы Лучами солнца он сразил, И зиму взором победил. Яр-Хмель дохнул, – весна настала, Природа вышла из оков, Вода разбила свой покров, И хлынула и побежала, И залила снега лугов. Земля покрылася цветами, И воздух жизнью задышал, И над зелеными лугами, И над долами, над горами Природы голос прозвучал. Лес вырос днем, и золотые Лучи в нем весело прошли. За днями ночи хмелевые, Тихи, загадочно-немые И нежно-страстные текли. Земля пылает страстью тихой, Любовью чистой и святой, И страстный царствует покой, Забавой не нарушен дикой, Храним живою тишиной. В кустах горячее дыханье. Поет так сладко соловей. Здесь нет тоски и ожиданья, Веще и шепот, и лобзанья, И блеск неведомых очей. Они так скоро пролетели, Часы тех сладостных ночей, В лесу уж листья пожелтели, И птицы вольные не пели, И становилось холодней. Яр-Хмель уж землю покидает, И опечалилась она, И слезы светлые роняет, И Бога тихо упрекает, Пред ним недвижна и бледна. Не плачь, сказал ей бог могучий, — Возьми подарок от меня, Из всех даров природы лучший, И помни бога, дар храня. К тебе, подруге темноокой, Вернусь; лаская и любя, Весною посещу тебя. — И он припал к груди высокой, Ее руками он обвил, И улетел он в путь далекий; Но пробежал огонь глубоко, И грудь земную наводнил. И с той поры огонь сокрытый Всех обитателей живит, И, мощным гением открытый, Природу он животворит, Глаза поэта отверзает, И силу в грудь его вливает. 27 июня 1878 «На лестнице не видно никого...» На лестнице не видно никого, Бутылку с водкой в рот я опрокинул. Нельзя сломать сургуч, да ничего, Лизнул я пробку, но ее не вынул. Попала только капля на язык, Но эта капля сладкой мне казалась. Я водки не пил, к ней я не привык, Но так была приятна эта шалость. А Дмитриев из рюмки водку пил, Он офицер, и очень любит водку. Вчера, как и всегда, он скромен был, А всё ж луженую имеет глотку. 2 июля 1879 «Обширен русский Пантеон...» Обширен русский Пантеон, Богов чужих вмещает он, А наш святой, великий Бог Давно покинул свой чертог. 28 сентября 1879 «Застенчив я, и потому смешон...» Застенчив я, и потому смешон. Моей неловкости мне часто стыдно. Когда ж в задор бываю вовлечен, То говорю и дерзко, и обидно. Я б никому понравиться не мог, Кто знает, что застенчивость – причина? Молчу, молчу, но слов прорвется ток, И будто бы раскрылася причина. Когда бы я спокойным быть умел, Я говорил бы кротко и учтиво, И правду в комплименты б завертел, И улыбался б вежливо и льстиво. Но не могу, волнует все меня, И долго я в себе таю обиду. Иной подумает: «Вот размазня!» Когда, сконфуженный, я тихо выйду. Всем кажется, – я, как тростник, дрожу, И никуда я в жизни не гожуся, Но я порой внезапно надержу, Или с мальчишками вдруг подеруся. Тогда бранят меня, стыдят, секут, Как будто бы со мной нельзя иначе, Как будто бы березовый лишь прут Мне нужен так, как кнут упрямой кляче. 9 ноября 1879 Муза Муза – не дева, не резвый ребенок, Муза – не женщина, стройно-развитая, Муза – не ангел, не гений небесный, Муза – не тайна, от века сокрытая. Честь и невинность давно потерявши, Всё же ты манишь, богиня прелестного, Но я бегу тебя в страхе и ужасе, И удаляюсь от ложа бесчестного. Эти позорны объятия музы, Гениям праздности вечно открытые, И порождает конфектные куклы Лоно твое, широко плодовитое. Но, гражданин и служитель народа, Я убегаю от храма напрасного, И поклоняюсь труду вековому, Музе невинной труда и прекрасного. |
