Февраль 1905 «В день Воскресения Христова...» В день Воскресения Христова Иду на кладбище, – и там Раскрыты склепы, чтобы снова Сияло солнце мертвецам. Но никнут гробы, в тьме всесильной Своих покойников храня, И воздымают смрад могильный В святыню праздничного дня. Глазеют маленькие дети, Держась за край решетки злой, На то, как тихи гробы эти Под их тяжелой пеленой. Томительно молчит могила. Раскрыт напрасно смрадный склеп, — И мертвый лик Эммануила Опять ужасен и нелеп. 17 апреля 1905 «Я к ней пришел издалека...» Я к ней пришел издалека. Окрест, в полях, прохлада. И будет смерть моя легка И слаще яда. Я взоры томные склонил. В траву роса упала. Еще дышу. Так мало сил. Так жизни мало. Туман восходит, – и она Идет, так тихо, в поле. Поет, – мне песнь ее слышна, — Поет о воле. Пришел. Она ко мне близка, В ее очах отрада. И смерть в руке ее легка И слаще яда. 25 апреля 1905 «Белый мой цветок, таинственно-прекрасный...» Белый мой цветок, таинственно-прекрасный, Из моей земли, из черной ты возник, На меня глядишь ты, нежный и безгласный, И понятен мне безмолвный твой язык. Ты возник из тьмы, моей мечте навстречу, Ты зовешь туда, откуда вышел ты, — Я твоим вещаньям не противоречу, К твоему дыханью наклонив мечты. 6 июля 1905 «День сгорал, недурно бледный...» День сгорал, недурно бледный и безумно чуждый мне. Я томился и метался в безнадежной тишине. Я не знал иного счастья — стать недвижным, лечь в гробу. За метанья жизни пленной клял я злобную судьбу. Жизнь меня дразнила тупо, возвещая тайну зла: Вся она, в гореньи трупа, мной замышлена была. Это я из бездны мрачной вихри знойные воззвал И себя цепями жизни для чего-то оковал. И среди немых раздолий, где царил седой Хаос, Это я своею волей жизнь к сознанию вознес. 15 июля 1905 «В чародейном, темном круге...» В чародейном, темном круге, всё простив, что было днем, Дал я знак моей подруге тихо вспыхнувшим огнем. И она пришла, как прежде, под покровом темноты. Позабыл я все вопросы, и спросил я: «Кто же ты?» И она с укором кротким посмотрела на меня. Лик ее был странно бледен в свете тайного огня. Вкруг нее витали чары нас обнявшего кольца, И внезапно стал мне внятен очерк близкого лица. 15 июля 1905 Швея Нынче праздник. За стеною Разговор веселый смолк. Я одна с моей иглою, Вышиваю красный шелк, Все ушли мои подруги На веселый свет взглянуть, Скоротать свои досуги, Забавляясь как-нибудь, Мне веселости не надо. Что мне шум и что мне свет! В праздник вся моя отрада, Чтоб исполнить мой обет. Всё, что юность мне сулила, Всё, чем жизнь меня влекла, Всё судьба моя разбила, Всё коварно отняла. «Шей нарядные одежды Для изнеженных госпож! Отвергай свои надежды! Проклинай их злую ложь!» И в покорности я никла, Трепетала, словно лань, Но зато шептать привыкла Слово гордое: восстань! Белым шелком красный мечу, И сама я в грозный бой Знамя вынесу навстречу Рати вражеской и злой. 5 августа 1905 Шут Дивитесь вы моей одежде, Смеетесь: что за пестрота! Я нисхожу к вам, как и прежде, В святом обличии шута. Мне закон ваш – нe указка. Смех мой – правда без границ. Размалеванная маска Откровенней ваших лиц. Весь лоскутьями пестрея, Бубенцами говоря, Шутовской колпак честнее, Чем корона у царя. Иное время, и дороги Уже не те, что были встарь, Когда я смело шел в чертоги, Где ликовал надменный царь. Теперь на сходке всенародной Я подымаю бубен мой, Смеюсь пред Думою свободной, В Пляшу пред мертвою тюрьмой. Что, вас радуют четыре Из святых земных свобод? Эй, дорогу шире, шире! Расступайтесь, – шут идет! Острым смехом он пронижет И владыку здешних мест, И того, кто руку лижет, Что писаля манифест. |
