12 декабря l895 «Кинул землю он родную...» Кинул землю он родную И с женой не распрощался. Из одной земли в другую Долго молодец шатался. Наконец в земле литовской Счастье парню привалило И удачей молодцовской Вдосталь наделило. Был он конюхом сначала, Полюбился королеве, И она его ласкала, — А потом повис на древе, Потому что проследили, Донесли и уличили! Суд был строгий и короткий: Королеву заточили, Парня в петле удавили Под ее окном с решеткой. 7 января 1896 «Нa гулких улицах столицы...» Нa гулких улицах столицы Трепещут крылья робкиих птиц, И развернулись вереницы Угрюмых и печальных лиц. Пол яркой маской злого света Блестит торжественно глазет. Идет, вся в черное одета, Жена за тем, кого уж нет. Мальчишки с песнею печальной Бредут в томительную даль Пред колесницей погребальной, Но им покойника не жаль, 28 – 29 января 1896 «Вдали, над затравленным зверем...» Вдали, над затравленным зверем, Звенит, словно золотом, рог. Не скучен боярыне терем, И взор ее нежен и строг. Звенит над убитым оленем, Гремит торжествующий рог. Коса развилась по коленям, И взор и призывен, и строг. Боярин стоит над добычей, И рог сладкозвучен ему. О, женский лукавый обычай! О, сладкие сны в терему! Но где же, боярин, твой кречет? Где верный сокольничий твой? Он речи лукавые мечет, Целуясь с твоею женой. 1 – 2 февраля 1896 «Расцветайте, расцветающие...» Расцветайте, расцветающие, Увядайте, увядающие, Догорай, объятое огнем, — Мы спокойны, не желающие, Лучших дней не ожидающие, Жизнь и смерть равно встречающие С отуманенным лицом. 25 февраля 1896 «Дорогой скучно-длинною...» Дорогой скучно-длинною, Безрадостно-пустынною, Она меня вела, Печалями изранила, И разум отуманила, И волю отняла. Послушен ей, медлительной, На путь мой утомительный Не жалуясь, молчу. Найти дороги горные, Веселые, просторные, И сам я не хочу. Глаза мои дремотные В виденья мимолетные Безумно влюблены. Несут мои мечтания Святые предвещания Великой тишины. 9 – 10 марта 1896 «Вывески цветные...» Вывески цветные, Буквы золотые, Солнцем залитые, Магазинов ряд С бойкою продажей, Грохот экипажей, — Город солнцу рад. Но в толпе шумливой, Гордой и счастливой, Вижу я стыдливой, Робкой нищеты Скорбные приметы: Грубые предметы, Темные черты. 18 марта 1896 «Имена твои не ложны...» Имена твои не ложны, Беспечальны, бестревожны, — Велика их глубина. Их немолчный, темный шепот, Предвещательный их ропот Как вместить мне в письмена? Имена твержу, и знаю, Что в ином еще живу, Бесполезно вспоминаю И напрасно я зову. Может быть, ты проходила, Не жалела, но щадила, Не желала, но звала, Грустно взоры опускала, Трав каких-то все искала, Находила и рвала. Может быть, ты устремляла На меня тяжелый взор И мечтать не позволяла Про победу и позор. Имена твои все знаю, Ими день я начинаю И встречаю мрак ночной, Но сказать их вслух не смею, И в толпе людской немею, И смущен их тишиной. 19 марта 1896 «Грустные взоры склоняя...» Грустные взоры склоняя, Светлые слезы роняя, Ты предо мною стоишь. Только б рыданья молчали, — Злые лобзанья печали Ты от толпы утаишь. Впалые щеки так бледны. Вешние ль грозы бесследны, Летний ли тягостен зной, Или на грех ты дерзаешь, — Сердце мое ты терзаешь Смертной своей белизной. 20 марта 1896 «Запах асфальта и грохот колес...» Запах асфальта и грохот колес, Стены, каменья и плиты... О, если б ветер внезапно донес Шелест прибрежной ракиты! Грохот на камнях и ропот в толпе, — Город не хочет смириться. О, если б вдруг на далекой тропе С милою мне очутиться! Ясные очи младенческих дум Сердцу открыли бы много. О, этот грохот, и ропот, и и шум — Пыльная, злая дорога! |
