10 сентября 1890 «Навек налажен в рамках тесных...» Навек налажен в рамках тесных Строй жизни пасмурной, немой. Недостижимей звезд небесных Свободной жизни блеск и зной. Одной мечтою в час досуга Я обтекаю вольный свет, Где мне ни подвига, ни друга, Ни наслаждений бодрых нет. Томясь в завистливой печали, Слежу задумчиво тогда, Как выплывают из-за дали Деревни, степи, города, Мелькают лица, платья веют, Смеются дети, солнце жжет, Шумят стада, поля пестреют, Несутся кони, пыль встает... Ручья лесного нежный ропот Сменяет рынка смутный гул. Признания стыдливый шепот В базарных криках потонул, 25 сентября 1890 Негодование Душою чистой и незлобной Тебя Создатель наделил, Душой, мерцанью звезд подобной Иль дыму жертвенных кадил, Хотя дыханьем чуждой злобы Не раз мрачился твой удел, — Нет человека, на кого бы Ты темной злобою кипел, Но каждый день огнем страданья Тебя венчали ложь и зло, — В твоей душе негодованье, Как семя в почве, проросло. 4 апреля 1891 «Тепло мне потому, что мой уютный дом...» Тепло мне потому, что мой уютный дом Устроил ты своим терпеньем и трудом. Дрожа от стужи, вез ты мне из леса хворост, Ты зерна для меня бросал вдоль тощих борозд, А сам ты бедствовал, покорствуя судьбе. Тепло мне потому, что холодно тебе. 25 мая 1891 «Безочарованность и скуку...» Безочарованность и скуку Давно взрастив в моей душе, Мне жизнь приносит злую муку В своем заржавленном ковше. 7 июня 1891 «Уйдешь порой из солнечной истомы...» Уйдешь порой из солнечной истомы В лесной приют, Но налетают жалящие гномы И крови ждут. Лесной тиран, несносная докука, Комар-палач! Твой тонкий писк томителен, как скука, Как детский плач. 3 июля 1891 «Стоит пора голодная...» Стоит пора голодная, Край в лапах нищеты. Отчизна несвободная, Бездомная, безродная, Когда ж проснешься ты? Когда своих мучителей Ты далеко сметешь, И с ними злых учителей, Тебе твердящих ложь? 18 ноября 1891 «Небо желто-красное зимнего заката...» Небо желто-красное зимнего заката, Колокола гулкого заунывный звон... Мысли, проходящие смутно, без возврата, Сердца наболевшего неумолчный стон... Снегом занесенные улицы пустые, Плачу колокольному внемлющая тишь... Из окошка вижу я кудри дымовые, Вереницы тесные деревянных крыш. Воздух жгучим холодом чародейно скован. Что-то есть зловещее в этой тишине. Грустью ожидания разум очарован. Образы минувшего снова снятся мне. 20 марта 1892 Восьмидесятники Среди шатания в умах и общей смуты, Чтобы внимание подростков поотвлечь И наложить на пагубные мысли путы, Понадобилась нам классическая речь. Грамматики народов мертвых изучая, Недаром тратили вечерние часы И детство резвое, и юность удалая В прилежном изученьи стройной их красы. Хирели груди их, согнутые над книгой, Слабели зоркие, пытливые глаза, Слабели мускулы, как будто под веригой, И гнулся хрупкий стан, как тонкая лоза. И вышли скромные, смиренные людишки. Конечно, уж они не будут бунтовать: Им только бы читать печатные коврижки Да вкусный пирожок казенный смаковать. 8 августа 1892 «Стоит он, жаждой истомленный...» Стоит он, жаждой истомленный, Изголодавшийся, больной, Под виноградною лозой, В ручей по пояс погруженный, И простирает руки он К созревшим гроздьям виноградным, — Но богом мстящим, беспощадным Навек начертан их закон: Бегут они от рук Тантала, И выпрямляется лоза, И свет небес, как блеск металла, Томит молящие глаза. И вот Тантал нагнуться хочет К холодной, радостной струе, — Она поет, звенит, хохочет В недостигаемом ручье. И чем он ниже к ней нагнется, Тем глубже падает она, И пред устами остается Песок обсохнувшего дна. В песок сыпучий и хрустящий Лицом горячим он поник, И, безответный и хрипящий, Потряс пустыню дикий крик. l2 августа 1892 «Вот у витрины показной...» Вот у витрины показной Стоит, любуясь, мальчик бедный. Какой он худенький и бледный, И некрасивый, и больной! Блестят завистливо и жадно Его широкие глаза. Порой сверкнет на них слеза, И он вздыхает безотрадно. Вот нагляделся он, идет. Вокруг него шумит столица. Мечтаний странных вереница В душе встревоженной растет, |
