20 октября 1896 «Бывают дивные мгновенья...» Бывают дивные мгновенья, Когда насквозь озарено Блаженным светом вдохновенья Все, так знакомое давно. Всё то, что сила заблужденья Всегда являла мне чужим, В блаженном свете вдохновенья Опять является моим. Смиряются мои стремленья, Мои безбурны небеса, В блаженном свете вдохновенья Какая радость и краса! 21 октября 1896 «Я – бог таинственного мира...» Я – бог таинственного мира, Весь мир в одних моих мечтах. Не сотворю себе кумира Ни на земле, ни в небесах. Моей божественной природы Я не открою никому. Тружусь, как раб, а для свободы Зову я ночь, покой и тьму. 28 октября 1896 «Просыпаюсь рано...» Просыпаюсь рано. Чуть забрезжил свет, Темно от тумана, Встать мне или нет? Нет, вернусь упрямо В колыбель мою, — Спой мне, спой мне, мама: «Баюшки-баю!» Молодость мелькнула, Радость отнята, Но меня вернула В колыбель мечта. Не придет родная, — Что ж, и сам спою, Горе усыпляя: «Баюшки-баю!» Сердце истомилось. Как отрадно спать! Горькое забылось, Я – дитя опять, Собираю что-то В голубом краю, И поет мне кто-то: «Баюшки-баю!» Бездыханно, ясно В голубом краю. Грезам я бесстрастно Силы отдаю. Кто-то безмятежный Душу пьет мою. Шепчет кто-то нежный; «Баюшки-баю!» Наступает томный Пробужденья час. День грозится темный, Милый сон погас, Начала забота Воркотню свою, Но мне шепчет кто-то: «Баюшки-баю!» 1 – 2 декабря 1896 «Поднимаю бессонные взоры...» Поднимаю бессонные взоры И луну в небеса вывожу, В небесах зажигаю узоры И звездами из них ворожу, Насылаю безмолвные страхи На раздолье лесов и полей И бужу беспокойные взмахи Окрыленной угрозы моей. Окружился я быстрыми снами, Позабылся во тьме и в тиши, И цвету я ночными мечтами Бездыханной вселенской души. 2 декабря 1896 «Никого и ни в чем не стыжусь...» Никого и ни в чем не стыжусь, — Я один, безнадежно один, Для чего ж я стыдливо замкнусь В тишину полуночных долин? Небеса и земля – это я, Непонятен и чужд я себе, Но великой красой бытия В роковой побеждаю борьбе. 8 декабря 1896 «Никого и ни в чем не стыжусь...» Вижу зыбку над могилой, Знаю, – мать погребена, И ребенка грудью хилой Не докормит уж она. Нет младенца в колыбели, Крепко спит в могиле мать, Только зимние метели Станут зыбку подымать. Эта зыбка и могила, — В них мой образ вижу я: Умерла былая сила, Опустела жизнь моя, — Кто-то вынул сон прекрасный Из души моей больной И томит меня безгласной, Бездыханной тишиной. 9 декабря 1896 «Надо мною жестокая твердь...» Надо мною жестокая твердь, Предо мною томительный путь, А за мною лукавая смерть Всё зовет да манит отдохнуть. Я ее не хочу и боюсь, Отвращаюсь от злого лица. Чтоб ее одолеть, я стремлюсь Расширять бытие без конца. Я – царевич с игрушкой в руках, Я – король зачарованных стран. Я – невеста с тревогой в глазах, Богомолкой бреду л в туман. 14 декабря 1896 «Я лицо укрыл бы в маске...» Я лицо укрыл бы в маске, Нахлобучил бы колпак И в бесстыдно-дикой пляске Позабыл бы кое-как Роковых сомнений стаю И укоры без конца — Всё, пред чем не поднимаю Незакрытого лица. Гулкий бубен потрясая Высоко над головой, Я помчался б, приседая, Дробь ногами выбивая, Пред хохочущей толпой, Вкруг литого, золотого, Недоступного тельца, Отгоняя духа злого, Что казнит меня сурово Скудной краскою лица. Что ж меня остановило? Или это вражья сила Сокрушила бубен мой? Отчего я с буйным криком И в безумии великом Пал на камни головой? l7 декабря 1896, 15 декабря 1896 «Злое земное томленье...» Злое земное томленье, Злое земное житье, Божье ли ты сновиденье Или ничье? В нашем, в ином ли твореньи К истине есть ли пути, Или в бесплодном томленьи Надо идти? Чьим же творящим хотеньем Неразделимо слита С неутомимым стремленьем Мира тщета? |
