17(30) августа 1923 «Проходи, босой и кроткий...» Проходи, босой и кроткий, По кремнистым тем путям, Где рассыпалися четки Рос, неведомых толпам. Общей молви не внимая, Жди того, что скажет Бог В день немеркнущего Мая На конце твоих дорог. Вместе с жизнью здесь ты сбросишь Зла и славы ветхий хлам. Что ж с собою ты уносишь В первозданный Божий храм? Для безжалостных чудовищ Все отдай, и плоть, и кровь. Изо всех твоих сокровищ Сохрани Одну Любовь. Чтобы там Ее ты встретил, Все забудь, и все прости, Безмятежно тих и светел На безрадостном пути. 17(30) августа 1923 «Наливаясь медвяною кровью...» Наливаясь медвяною кровью, Полумесяц глядит мне в окно, И скользит над безмерною новью, Где молчанье с тоской сплетено, Заплетает печальную радость, Обещает иные края, И медвяная сеется сладость В этот мир, где томлюсь еще я. И вечерние росы медвяны, И вечерняя радость горька, И мерцают далекие страны, И свернулась змеею тоска. 27 мая (9 июня) 1924 «Сердце мне ты вновь, луна, тревожишь...» Сердце мне ты вновь, луна, тревожишь; Знаю, чары деять ты вольна, Но моей печали не умножишь Даже ты, печальная луна. Ночь, свой белый гнет и ты наложишь, И с тобою спорить мне невмочь, Но тоски моей ты не умножишь, Даже ты, тоскуюшая ночь. 4(17) июня 1924 «Склонив к твоим ногам усталые глаза...» Склонив к твоим ногам усталые глаза, Ликуюшим избитые потоком, О всем, что было здесь, я верно рассказал, О всем пленительном, о всем жестоком. Стояла ты, светла, на светлых облаках, Внимала ты моей бесстрастной речи, И поднялась твоя надмирная рука, Храня покой обетованной встречи. И сохраненные два золотых кольца, С моей руки, с твоей десницы дивной, Гармонией небес звучали там в сердцах, Гармонией таинственно-призывной. И если с хохотом здесь шла передо мной Толпа босых, веселых комсомольцев, Твой непостижный взор, твой голос неземной Их обратил в смиренных богомольцев. И верил я тогда, – настанет день и час, Мгновенное заблещет в свете вечном, Ни судороги злой, ни безобразных спазм, Один восторг в пыланьи бесконечном. 4(17) июня 1924 «Чёт и нечет...» Чёт и нечет, Мутный взор. Обеспечит Этот вор! Рвет и мечет За укор. Изувечит, — Вот позор! Пусть хозяйка Мужа ждет. Ожидай-ка! Всё пропьет. – Негодяйка! — Заорет. Плюх немало Надает, И, усталый, Вдруг заснет. Что томило, Как стряхну? Вот как было В старину, — Очень мило, Ай-да ну! Рать ходила На войну, Дома ж била То жену, Tо прислугу, То детей, — С перепугу Всё смирней. 16 (29) июня 1924 «Еще гудят колокола...» Еще гудят колокола, Надеждой светлой в сердце вея, Но смолкнет медная хвала По слову наглого еврея. Жидам противен этот звон, — Он больно им колотит уши, И навевает страхи он В трусливые и злые души. Иная кровь, иной закон. Кто примирит меня, арийца, С пришельцем из других сторон? Кто смоет имя: кровопийца? Но будет день, – колокола, Сливаясь в радостном трезвоне, Нам возвестят: Русь ожила. Опять в блистающей короне. 30 июня (13 июля) 1924 «Дали стали очень жестки...» Дали стали очень жестки, Ноги туги, мало сил. В лавку здесь на перекрестке Заходить я полюбил. Проторил туда дорожку, И узнал уж скоро я, Что торгует понемножку Там актерская семья. Спички, хлеб, пшено, селедки, Папиросы, соль, лук, рис... Лица ласковы и кротки У актера и актрис. Нынче жарко, даже знойно. За прилавком лишь одна Продавшица так спокойна, Так румяна и стройна! Покупая папиросы, Под доскою откидной Вижу я, что ноги босы У хозяйки молодой. Низошло очарованье, Обратило дом в чертог Это светлое мельканье Из-под юбки легких ног. В сердце входит умиленье, Как молитва в тихий храм, И табачное куренье Облечется в фимиам. |
