5 сент. 1913 г. Тойла. «Две проститутки и два поэта...» Две проститутки и два поэта, Екатерина и Генриета, Иван Петрович Неразумовский И Петр Степаныч Полутаковский, Две проститутки и два поэта Сошлись однажды, – не странно-ль это? — У богомолки княжны Хохловой В ее уютной квартире новой. Две проститутки и два поэта Мечтали выпить бокал Моэта, Но богомолка их поит чаем, И ведь не скажут: «Ах, мы скучаем!» Две проститутки и два поэта, Как вам противна диета эта! Но что же делать? Княжна вам рада, В ее гостиной скучать вам надо. Две проститутки и два поэта, Чего вы ждете? Зачем вам это? Зачем в гостиной у доброй княжны Вы так приличны и тошно-важны? Две проститутки и два поэта, И тот и этот, и та и эта, Вновь согрешите в стихах и в прозе, И в ресторане, и на морозе. 15 сент. 1913 г. Спб. «По силе поприще едино...» По силе поприще едино Пройди со мной В пути, где яркая кручина И темный зной. Хотя одно пройди со мною, А сможешь, два. Юдолью бедственной земною Иду едва. А может быть, с тобой прошли бы До склона дней Мы вместе жесткие изгибы Моих путей Навстречу пламенному Змеею Рука с рукой? Но разве я просить посмею Любви такой! Не я ли выбрал эту долю И этот страх? Не я ли девственную волю Повергнул в прах? Пройди ж со мною хоть немного, Хоть малый круг, И это я, как милость Бога, Приму, мой друг. 15 сент. 1913 г. Спб. «Еврей боится попасть в шеол, как христианин в ад...» Еврей боится попасть в шеол, как христианин в ад. Сказать по правде, а я порой шеолу был бы рад. В докучной смуте, во тьме ночной, в мельканьи наших дней Напиток мерзкий и лжи и зла, хоть и не хочешь, пей. И разве горше или темней в безумных муках дна, Чем в этих жутких, немых на век силках земного сна? 16 сент. 1913 г. Спб. «Призрак моей гувернантки...» Призрак моей гувернантки Часто является мне. Гнусные звуки шарманки Слышу тогда в тишине. Bcе уже в доме заснули, Ночь под луною светла; Я не пойму, на яву-ли Или во сне ты пришла. Манишь ты бледной рукою В сумрак подлунный, туда, Где над холодной водою Тусклая тина пруда. Разве же я захотела, Чтоб разлюбил он тебя? В буйном неистовстве тела Что же мы знаем, любя? Помню, – захожий шарманщик Ручку шарманки вертел. Помню, – в беседке обманщик Милый со мною сидел. Мимо прошла ты, взглянула С бледной улыбкою губ... Помню смятение гула, Помню твой жалостный труп. Что же земные все реки? Из-за предельной черты В нашем союзе навеки Третья останешься ты. 18 сент. 1913 г «Любви томительную сладость неутолимо я люблю...» Любви томительную сладость неутолимо я люблю. Благоухающую прелесть слов поцелуйных я люблю. Лилею соловей прославить, – в прохладе влажной льется трель. А я прославлю тех, кто любит, кто любит так, как я люблю. Об утолении печалей взыграла легкая свирель. Легко, легко тому, кто любит, кто любит так, как я люблю. Плясуньи на лугу зеленом, сплетаясь, пляски завели. Гирлянды трель, влекомых пляской к лесным прогалинам, люблю. Улыбки, ласки и лобзанья в лесу и в поле расцвели. Земля светла любовью, – землю в весельи милом я люблю. 20 сент. 1913 г. Спб. «Продукты сельского хозяйства...» Продукты сельского хозяйства Не хуже поместятся в стих, Чем описанья негодяйства Нарядных денди и франтих. Морковки, редьки и селедки Годны не только для еды. Нам стих опишет свойства водки, Вина и сельтерской воды. Дерзайте ж, юные поэты, И вместо древних роз и грезь Вы опишите нам секреты Всех ваших пакостных желез. 22 сент. 1913 г. «Не снова ли слышны земле...» Не снова ли слышны земле Вещания вечно святые? Три девушки жили в селе, Сестрицы родные. И в холод, и в дождик, и в зной Прилежно работали вместе С другими над нивой родной, — Но вот, заневестясь, Оставили дом свой и мать, Босые пошли по дорогам, Отправились Бога искать В смирении строгом. Пришли в монастырь на горе В веселии тенистой рощи. Там рака в чеканном сребре, В ней скрыты нетленные мощи. Умильные свечи горят, И долгие служат молебны, Но девушки грустно стоять, — Ведь им чудеса непотребны. Обычность для них хороша, Весь мир непорочен для взора, Еще не возносить душа За скорбь и за слезы укора, Покров безмятежных небес Хранить их от вражеской встречи, — Зачем же им чары чудес, И ладан, и свечи! Покинули светлый чертог, Воскресшего Бога мы ищем. В тоске безконечных дорог Откройся же странницам нищим! И долго скитались они В томленьях тоски вавилонской. Не в сени церковной, а вне Им встретился старец афонский. Он был неученый простец, Не слышал про Канта и Нитче, Но правда для верных сердец Открылася в старческой притче. И миp для исканий не пуст, И вот наконец перед ними В дыхании старческих уст Звучит живоносное имя, Которым в начале веков, В надмирном ликующем дыме Воздвиглись круженья миров, — Святейшее имя! Святейшее имя, в веках Омытое жертвенной кровью, Всегда побеждавшее страх И злобу любовью. И снова пред ними миры Воздвигнуты творческим словом В блаженном восторге игры, В веселии новом. И радостны сестры, – в пути Нашли воплощенного Бога. Домой бы идти, — Но нет, бесконечна дорога. Просторам воскресшей земли Вещают святые надежды. Склоняйтесь пред ними в пыли! Лобзайте края их одежды! |