– Ну, ты не понимаешь, что ли, что это настоящие катаны?! – наконец громко и возмущенно сказал Зима.

– Понимаю. Я их из Японии заказал. Две штуки из набора…

На лице сталкера появилось мученическое выражение. Казалось, его голова сейчас взорвется от непроходимой тупости Якова. Он с трудом продавил вдох и выдох.

– Я тебя прошу, мил человек, ну отдай ты мне ее! Она у меня сохраннее будет, а? Это же настоящая работа мастера. Таких больше нигде нет и не будет! Ты понимаешь?! Такие катаны под стеклом в музеях хранят, а ты ее, даже не протирая, в ножны положил! Тут даже полировать ее страшно, а ты на ней разлегся! И Сага тоже хорош! А? Ну, Сахарок, ну, скажи им, а?

Наконец и до Якова, и до Сагитая, и, чего греха таить, до Сахарка дошло, в чем тут дело. О прошлом Зимы известно немного. Занимался ушу с холодным оружием, учил этому делу сталкеров, прожил сколько-то там лет в Китае или в Японии, или в них обеих… есть у него на теле и татуировки в виде иероглифов, и вроде ни до чего ему дела не было никогда, так, поди ж ты, нашлось.

– А мы чем рубить будем? – спросил Яков.

Зима негромко матюгнулся вполголоса.

– Да что я вам, меча, что ли, не найду? Я свои мечи уже несколько лет собираю, у меня и хонсамай, и гомаи, и шихоцумэ, и мару есть. Я тебе такую катану подберу – закачаешься! – он с жаром кивнул, не давая вставить Якову ни слова. – Приладим тебе на спину, будешь как белый человек, сел, присел, упал, пополз – ничего не мешает! По длине подгоним. Все сделаем! Согласен?!

Яков перевел дух, удивленно глядя на сталкера.

– Ну… ладно.

– Вот молодца! – Зима протянул ему руку и крепко и счастливо пожал ее, тотчас бесцеремонно садясь на середину сиденья, притесняя Якова и целиком направляясь на Сагитая. – Сагитай, дружище! – начал было он…

– Да отдам, отдам, – поняв, что теперь придет его черед, поднял обе руки Сагитай.

– Вот молодец! Вот человек! Да и ты, Яков, человечище! Да и все вы молодцы! Дай краба, Сага!

Сагитай протянул руку, и сталкер радостно и энергично затряс ее, сверкая дальним золотым зубом и кивая головой.

– Только я не понял, – сказал Яков, – что такое, как их… мару… хомару?

Зима снова отсел на свое место, испытывая радостное волнение.

– Сейчас расскажу.

Его голос стал ровным и красивым, он словно стал легче и возвышеннее того сталкера, которым он был все время. Не тем красновато-смуглым, небритым, с татуировками, выползающими с тела уже на лицо, человеком. Вдруг вся суета исчезла из его движений, расслабившись и одновременно приосанившись, он начал:

– Катана – это оружие воина, оружие самурая. Ни один самурай не выйдет из дома без двух мечей. Вся суть настоящего японского меча – красота и смерть. Чем дороже клинок, тем более скромным и незатейливым он выглядит, в этом и есть его красота. Дай мне свой меч! – потребовал Зима. Яков спешно, хоть и неловко отвязал меч с ножнами и передал сталкеру. Зима осторожно вытащил катану из ножен и направил острием вверх, почти касаясь крыши салона, а режущей частью направляя меч к себе. – Полированный клинок нельзя трогать голыми руками. Даже простой отпечаток может оставить на нем след, который устраняется только полировкой. Настоящую полировку может сделать только настоящий мастер, – сталкер замолчал, любуясь переливами стали в тех местах, где они еще не были залапаны и загрязнены. Таких мест было немного. – Вот это хабаки, – он указал на муфту на месте соединения рукояти и клинка. – Видишь, на ней царапины?

Яков осторожно нагнулся и разглядел ничего не значившие для него метки.

– Вижу.

– Они ровные и гладкие. Их называют «кошачьи царапины». Не каждый мастер может сделать настоящие «кошачьи царапины». Здесь они очень хорошие.

– И что? – не понял Яков.

– Они улучшают крепление меча в ножнах. Здесь хабаки из серебра. Клинок, посмотри, какой! Почти прямой, но есть изгиб – сория. Он всегда получается при ручной ковке. Это ручная работа. Смотри, какое четкое ребро – синоги. Ровное, глубокое, идеальное.

– Какое ребро? – осторожно спросил Яков. Его глаза разгорались с каждым новым словом.

– Ребро жесткости, – спокойно сказал сталкер, чуть наклоняя лезвие, показывая его Якову. – Сикиба – линия закалки. Видишь рисунок? Такая линия получается, только если металл охлаждался верной рукой, ровно и с правильной скоростью опускаясь в воду.

– А если неправильная скорость будет? – затаив дыхание, спросил Яков.

– Каждый мастер знает, какой его меч в сечении. Он использует разные типы стали. Мягкие, твердые и с твердостью посередине. С добавлением золы, с перековкой опилок. Каждый раз получаются разные полосы. Например, сечение – макури. Если у тебя меч макури, то мягкая полоса стали по наружи заковывается в твердую. Такой меч прочен на изгиб и на удар. Он может выдержать один очень тяжелый бой, но он не предназначен для многочисленных заточек. Если мастер использует сечение мару, такой меч сделан целиком из твердой стали. Он может выдержать сотни боев. Его можно точить многие десятки раз, но он может переломиться от сильного бокового удара. Мару надо закаливать очень осторожно. Если меч в сечении – кобусэ, он имеет мягкий мунэ. Обух, – пояснил сталкер и для зависшего Якова добавил: – Мягкую затылочную часть. Ты всегда можешь уверенно парировать верхний удар. Если у тебя гомаи или сосу китаэ, то тут листы мягкого металла перекрываются твердым. Закаливать такие мечи надо очень осторожно. Разный металл любит разные температуры. Кто-то просто шипит, а кого-то без звука уводит в сторону. Меч может повести, и тогда вся работа насмарку.

– Е-мое, – прошептал потрясенный Яков. – Это же сколько с ней фокусов.

– Это ты еще до фокусов не дошел, – кивнул ему Зима. – Я тебе назвал всего несколько вариантов компоновки металла внутри катаны, а их десятки, и на каждый металл своя закалка, которую надо не только знать, но и чувствовать. Один меч можно ковать несколько лет. Настоящий меч – ценность целых поколений, – Зима сокрушенно покачал головой. – От уцури почти ничего не осталось. Хотел бы на них посмотреть, когда они были в своей красе.

– Да они и сейчас острые, как сам сатана, – возразил Яков, немного расстроенный, что некая уцури исчезла с его катаны, пусть и бывшей, но его.

– Да не в остроте дело. Он еще сотню гнуса разрубит вместе с костями и не затупится. Я про другое, – отмахнулся сталкер.

– Да ладно, Зима, не убивайся, – подал голос с переднего сиденья Сагитай. – Может, это машинная ковка. Чего ты? Сейчас у японцев, знаешь, какие технологии? Мечи хорошие, спору нет. Легкие, удобные, режут как масло, даже кости не чувствуешь. Но мы-то их за деньги купили. Шеф наш по просьбе Якова достал. Не могут же такие ценные мечи продавать каждому встречному?

– Не могут. А на артефакты поменять – легко. Дай свой, – потребовал он. – Я его почистил, как мог, но темно было и времени посмотреть не было.

Сагитай осторожно передал свой меч. Теперь ему было немного стыдно, что он так бессовестно и действительно без должного уважения обращался с ним. Сталкер аккуратно вынул его из ножен и взял параллельно первому мечу. Медленно одновременно поворачивая мечи, он сравнивал их. Действительно, сейчас вроде бы чистый меч Сагитая просто красиво блестел, очищенный от крови гнуса, а катана Якова, не очищенная должным образом, но все еще хранящая полировку мастера на некоторых местах, буквально светилась. Сталкер, уловив взглядом что-то видимое только ему, уверенно произнес:

– Ручная. Идеальных мечей у настоящих мастеров не бывает, иначе это подделка. Настоящий мастер оставляет свою отметину даже на видимой части клинка. Он допускает ее. Она называется ки-дза. Ее невозможно подделать, потому что только мастер может оставить дефект, который невозможно устранить, но который не несет для меча никакой опасности. Вот, смотри, – он указал кончиком пальца на небольшую как будто трещинку на обухе. Но это была не трещина. Блестящий металл немного расходился, и под ним темным синим цветом проявлялся другой слой. На этом мече ки-дза здесь, а на этом вот тут. Видишь?