– Давай, – протянул руку Яков.

Сагитай вложил кекс, который он называл печенькой, в руку и дождался, пока Яков откусит кусок.

– М-м-м… – протянул Яков. – С лимончиком? Годится.

– Жмот? – протянул руку с кексом Сагитай назад сидящему посередине заднего сиденья сталкеру.

Жмот поблагодарил и взял печенье, но даже не стал откусывать. Он ожидал момента, когда можно будет спросить что-то у бойцов, но считал, что сейчас, когда путь только начался, время еще не пришло. Сагитай достал кекс и себе. Надкусил и, чувствуя, что, кроме лимона, в кексе наверняка присутствовали и обжаренные тертые семечки подсолнечника, придающие уютный и густой аромат выпечке, пощупал ногой стоящий в холщовом мешке двухлитровый термос с горячим кофе. Их путь только начался, и время термоса, конечно, еще не пришло.

Сахарок сидел справа от водителя. Сержант вел машину ровно и уверенно. Придавивший заднюю часть армейского внедорожника ПР, уцепившийся манипулятором в бортину, сделал машину ленивой к разгону и к неровностям дороги. Фары со светомаскировкой освещали незначительный участок дороги, но для мертвецов этого было достаточно. На заднем сиденье сидел Хруст, крепкий, широкий в кости сталкер, еще при жизни покинувший группировку «Долг» и погибший в перестрелке с бандитами. Эмблемы черепа с крыльями, такие же бледные, как и их отстиранная в каком-то химическом реактиве или бензине одежда, украшали левую половину груди и правое плечо. Сахарок и сам был заражен некровирусом, как и большая половина сталкеров. Поэтому и не только поэтому, привыкший пристально смотреть смерти в глаза, он смотрел на белых как на свое будущее. Он не раз спускался в подземелье под Пепелищем, однажды разговаривал с Юрком, видел, как приходит в себя и начинает разговаривать их лидер Гипс, погибший при большом сражении с гнусом на Ростке. Это было жутковато, но это казалось истиной. Той истиной, страшиться и пытаться избежать которой было глупо. Они его братья. Однажды он встанет с ними. Однажды он заглянет за ту черту, которой боятся практически все… но не он.

Сахарок был профессионалом в деле жестокой партизанской войны. Той далекой войны между «Долгом» и «Свободой». Когда появлялось задание устранить командира квада или прикрыть свой отряд сталкеров, собирающих артефакты на спорной территории, он заходил очень далеко. Он убирал не только командира, но и, стремительно сместившись в позициях, отщелкивал отступающих или тащащих тело погибшего противников. Он рисковал и минировал убитых и подходы к ним, он ставил ловушки, призванные активировать аномалии при приближении, он делал так, чтобы черно-красные квады, имеющие задание всегда и везде отстреливать зеленых, никогда и нигде не чувствовали себя в безопасности. Его спинная бронепластина не раз ловила тяжелые, выгибающие ее удары ВАЛов и Громов, практически пробивавших броню. Он не брезговал переодеваться в броню «Долга», снятую с трупа, чтобы выйти из сцепивших свои тиски над его позицией квадов. Он знал, что такое война, и знал, что можно делать в Зоне, а что нет. За это Зона любила его той самой любовью, которая давала ему пробежать мимо аномалии, удержаться на тонком гнилом бревне над химкой, встретить его кабаном или плотью, заставляя сменить его гиблый маршрут. И он слушал ее. Он никогда не стрелял в зверей, никогда не зажигал огня в незнакомом месте, не подбирал артефактов, если чувствовал, что аномалия не хочет отдавать их. А сейчас, сидя в молчании в компании двух мертвецов, он чувствовал их холод и покой. Странный покой и тишину, которую хотелось слушать и понимать. Понимать ценность жизни, такой быстрой и наполненной открытиями. Вся жизнь казалась ему подготовкой к этой тишине и пониманию…

Машину тряхнуло. Негромко скрипнули жесткие соединения ходовой. Едва слышно булькнула фляжка со спиртом в разгрузке. Скорее привычка иметь его с собой, чем необходимость. Спирт был полезен. Всегда можно протереть от крови нож и лицо, протереть рану, перед тем как использовать артефакт. Если залечить ранение артефактом без дезинфекции, то потом оно долго чешется, а рубец становится жестким и болючим при надавливании. Вот только устраняется спиртом некровирус или нет, Сахарок не знал. Было принято считать, что спирт устраняет все, но вряд ли это касалось некровируса. Эта частица жизни могла годами сидеть в земле, не сдаваться в кислотных лужах, не погибать под лучами редкого, но настоящего солнца. Некровирус, будучи в живом человеке, осваивался очень долго и не причинял никаких неудобств своему хозяину, пока тот был жив, после смерти активируя мышечные клетки и клетки мозга, функции и строение которых он копировал еще при жизни носителя. А вирус гнуса заменял человеку сознание, убивая его и меняя в течение двух суток, и только потом, если тот был достаточно силен, реанимировал его, полностью подстраивая под себя, становясь его хозяином. Вирус гнуса не цеплялся к мертвецам, а вот некровирус, оказывается, цепляется как тузик в грелку в перерожденного гнуса, являющегося ни живым, ни мертвым… полуживым телом. Мысли Сахарка текли свободно, появляясь словно из глубины, из тишины подсознания. Он чувствовал, что каким-то образом, находясь рядом с белыми, слышит их и будто понимает их состояние. Они были именно в состоянии. Они не думали безостановочно как живые, они просто были. Иногда кто-то из них поворачивал голову, смотря в бесконечную ночь за стеклами внедорожника, но они не спешили говорить слова.

Машину качнуло вновь, и находящийся в коротком кузове позади ПР скрежетнул гусянками, показывая, что нужно выйти на контакт.

– Тормозни, если чисто, – сказал Сахарок.

Внедорожник, едущий на небольшой скорости по полевой дороге, остановился. Сталкер вышел. Холодный октябрьский воздух взъерошил волосы и провел свежей рукой по лицу, возвращая в реальный мир. В трех метрах позади остановилась вторая машина, и из нее выскочил возбужденный Жмот с автоматом, на ходу застегивая шлем.

– Что случилось? – начал он, создавая излишнюю, так не любимую Сахарком суету.

Сталкер поднял руку, призывая к молчанию.

– Оператор? – обратился через робота сталкер.

Через динамики донеслись отдаленные раскатистые звуки удара по железу, которые вдруг прекратились.

– Оператор на связи, – голос был неуверенным. Откровенный страх был слышен в нем. – Хочу сообщить код от двери нашего бункера.

Жмот повернулся и резко помахал рукой бойцам, сидящим в машине, призывая их выйти. Яков и Сагитай, похватав оружие, появились у робота.

– Код от дверей хочет сообщить, – громким шепотом повторил Жмот.

Сагитай выступил вперед.

– Что случилось, оператор?

На фоне в динамиках снова раздался удар в железо и жуткий крик, даже через динамики вызвавший неприятный озноб.

– Нас тут взломать пытаются, – сообщил оператор. – Да только кишка у них тонка. Двери железные и прочные.

– Ну и хорошо, что железные. Сидите себе спокойно, часов через пять-шесть приедем, – сказал Сагитай.

– Двери-то железные, а нервы нет. Уже сутки нам по дверям какая-то тварь стучит и орет. Не одна, – на фоне послышался еще один пронзительный и мерзкий крик. – Нас четверо оставалось живых. Сейчас трое. Над нами проходит воздушный коридор для подачи воздуха в шахту. Мы не знаем, где именно коридоры, но тезка мой пошел в сортир и не вышел, – оператор кашлянул. – Высох там на толчке. Одна штука над толчком оказалась. У воздушного рукава коридоры и ответвления. Неизвестно, как они над нами проходят, но теперь мы с места не двигаемся и открыть вам изнутри при таком раскладе не сможем. Воздушный рукав по-любому над воротами бункера проходит, так что запоминайте. Ноль семнадцать сорок четыре. Повторяю: ноль семнадцать сорок четыре.

– Запомнили, – сурово сказал Сагитай. – Держитесь там.

Бойцы разошлись по машинам, и те снова двинулись в путь, чуть быстрее и напряженнее. В первой машине Сахарок коротко скомандовал «вперед», и сидящий за рулем Сержант понял, что скрывалось за этим словом. Бросив короткий взгляд в зеркало заднего вида, где виднелась узкая полоса фар второй машины, он придавил газ. Операторы были ценными кадрами. Мало того, что они могли усилить позиции живых управляемыми роботами, они могли предоставлять информацию в реальном времени, охватывая многие квадратные километры площадей, давая людям возможность перегруппироваться, отступить, выступить. Конечно, до определенной степени. Когда гнус начнет возвращаться из выжженных земель тысячами, десятками, сотнями тысяч, количество живых и мертвых, количество управляемых и автономных роботов, встающих у них на пути, уже не будет иметь значения. Но до тех пор сталкеры будут биться за каждого живого как за себя.