– Заглуши-ка мотор, – попросил Сагитай.
Яков еще раз сверился с детектором, кивнул и пошел на водительское место. По пути открыв дверь Доку, который отменил вылазку через заднюю дверь, вернулся и теперь нетерпеливо смотрел в правое окно.
– Выходи, Док, – сказал он.
Ключ был повернут против часовой стрелки, и двигатель, пару раз конвульсивно дернувшись, заглох. Благословенная тишина, натуральные звуки жизни, такие как шум хвои на ветру, шелест еще не уронивших листья кустарников неподалеку, запахи – все это возвращало людей к жизни. Капли крови гнуса на пластиковом лицевом щитке Сагитая превратились в черные точки, а на перчатках они же превратились в ломкую черную пленку, которую он без особого труда, потирая руки друг об друга, стряхнул на землю. То же самое с щитком и одеждой. Трофим, выйдя наружу, встал рядом с Яковом, а затем подошел к гнусу, который физически был жив, но лежал близко к людям и экранировался от остальной природы исходящими от их артефактов излучением.
– Одно хорошо, – сказал Сагитай, поднимая щиток. – Сохнет поганая кровь быстро. Видать, сама себя съедает.
Яков стоял теперь, закрыв глаза. Он подставил лицо ветру, откровенно наслаждаясь покоем. Гранатомет прикладом вниз стоял на земле.
– Да. Красивое время… Осень… Покой, – он вздохнул и оглянулся. Трофим, склонившись над гнусом, разглядывал голый торс, покрытый темными отметинами. – Смотри, наука не дремлет, наука работает, – улыбнулся он.
Сагитай кинул взгляд на Дока и продолжил очищать броню и одежду, тщательно проверяя элементы амуниции, разгрузку, ремешки, освещая их фонарем.
– Вот собаки! – раздался раздосадованный голос Якова.
– Что случилось? – на время сделав паузу, спросил Сагитай.
– Рюкзаки наши повытаскивали! Гады!
Яков сокрушенно стоял у разбитого левого заднего стекла, опершись рукой о крышу уазика. Сагитай вздохнул и продолжил осмотр своей тушки.
– По патронам у нас теперь не фонтан, – мрачно резюмировал он.
– Вот собачье племя! – никак не мог успокоиться Яков.
– На трассу возвращаться будем или своим ходом двинем? – спросил он, заканчивая осмотр.
– Нет. Своим ходом надо. Только определимся поточнее, где мы есть. Давай подождем, пока посветлеет, может, увидим что.
– Док? – позвал Сагитай зомби, замершего над телом гнуса.
Тот не ответил и даже не шелохнулся.
– Док вроде соображает что-то иногда. Интересно, как скоро его в чувство приведут? Вспомнит ли нас? – вслух спросил Яков.
– Те мертвецы, которые в Зоне, вроде по нескольку месяцев в себя приходят, так шеф говорит. Это, считай, еще смотря как их убьют сначала. В нашего-то аккуратно выстрелили, а сталкеров, небось, не всех так вежливо упаковывают. Потом они прочухаются, как получится, если их мутанты не сожрут, пока они ни то ни се, потом им еще ведь и это, питание нужно, чтобы процессы шли. Наш-то, наверное, за пару месяцев до нормы оклематься должен. Сейчас, может, и не запоминает ничего, вон даже статуэтку из руки не выпустит никак.
Действительно, рука Дока словно приросла к куску черного шлифованного камня. Мизинец, безымянный, средний и большой обхватили химеру за тело, а указательный удобно лег между головами каменного мутанта.
– Еды достать надо, – поставил для себя первоочередную задачу Яков. – Мы-то потерпеть можем, а Доку нельзя, у него процессы!
Сагитай улыбнулся.
– Соглашусь.
***
Из двадцати вертолетов, призванных распылить скопившийся у возведенной преграды гнус, развернуться и улететь до базы получилось только у половины. Другие упали пылающими корпусами в реку или по обе ее стороны. Невысокая пятиметровая стена вокруг города была подорвана еще в десятке мест, которые заполнили железные защитники, поливающие штурмующие их орды огнеметами. Казалось, что преодолеть сплошные потоки огня и летящие вместе с ним пули калибра двенадцать и семь десятых миллиметра невозможно. Валдарнийцы, горя и дымясь, хватались за раскаленный металл и душили сопла и пулеметы роботов своими телами, закрывая стену огня, создавая слепую непростреливаемую зону, в которой шел альфа-гнус. То, что казалось невозможным с человеческой точки зрения, не являлось невозможным для боевых порядков гнуса, которые, не чувствуя боли, не имея индивидуального инстинкта самосохранения, выводили из строя одну за одной автономные боевые единицы, но не имели возможности пройти дальше образовавшегося затора из горящей плоти и плотного, безошибочного пулеметного огня. Часть гнуса лезла через невысокую стену, подсвеченную изнутри мощными прожекторами, но ее постоянно контролировали стрелки с крыш, стальным и свинцовым роем, бронебойными и разрывными сметая любое тело, показавшееся над стеной. Конечно, убить окончательно гнус они в большинстве случаев не могли, просто сметая физически за стену, они сбрасывали его в слепую зону, по которой наощупь без остановки работали минометные расчеты. В случае с живой силой такой штурм потерял бы девяносто процентов атакующих в первый десять минут боя, но в случае с гнусом действительно погибали, не успев перехватить подпитки с гражданских, стоящих в качестве аптечек на берегу, в воде, под стенами, лишь единицы из состава альфа. Затор из тел непонятно живых или нет валдарнийцев, повисших на ДПР, не позволял другим биотанкам воспользоваться лазейкой, в итоге гнус делал новые подрывы в стене, прорываясь в бреши, но работающие с крыш «гарпуны» и встречающие буквально огнем и металлическим корпусом ДПР стопорили прорыв. Открытый оранжевый огонь полыхающих тел и техники, черная копоть, взрывы, осколки и ударные волны мин, дробные крупнокалиберные, накладывающиеся друг на друга звуки очередей на фоне подсвеченной с одной стороны прожекторами стены, именно так выглядела сейчас лобовая атака гнуса на защищающийся город, и живому человеку тут было не место. Тем не менее единицы штурмующих проскакивали за стену, что в общем хаосе, реве и грохоте, дыме и разрывах с шипением горящего радиоактивного мяса было хоть и заметно, но штаб и операторы, перекрикивая друг друга, посылая команды, сталкиваясь на всем ходу ДПРами, распределяя цели, как будто не обращали на это внимания. В том числе и командующий обороной города Самохвалов.
– Закрыть дыру! Четыре танка на подходе! – кричал он, указывая рукой в монитор, в котором по всей почти шестикилометровой полосе обороны кишело движение.
Беспилотники, зависшие на своих местах, беспрестанно транслировали картину боя с той стороны стены. Дыры еще не было, но научившийся читать планы противника по движениям биотанков, он уже понимал, где будет взрыв и образуется новый проход. Тут же по цепочке приказов разделенная на секторы стена бралась под прицелы гарпунов, туда стягивались ДПР, которых все еще было достаточно. Через какое-то время на том экране коротко вспыхивал взрыв, разлетаясь обломками материала, а в брешь устремлялись биотанки, достаточно медленные на старте на подъем. Но к дыре подъезжало несколько ДПР и, закрыв собой проход, обрушивали огненный смерч на все, что приближалось к ним. В городе в сотне метров дежурили заряжающие для роботов. Постоянно пустеющие пулеметные коробы и баки с горючей смесью выдергивались и заменялись на полные, после чего ДПР, дымящий от температуры, покрытый копотью и брызгами больной крови, гнал обратно в жар и пламя. Гнус безуспешно боролся со стеной, которая оказалась слишком горячим пирожком для его пасти. Войтенко тоже следил за событиями и время от времени указывал на что-то командиру, после чего тот, как правило, кивал и отдавал указания. Подземный штаб кричал командами, стучал сапогами бегающих связных в обе стороны, стрелки с крыш постоянно запрашивали боеприпасы, которые доставляли им как снизу, так и с воздуха.
– Мы держим их, генерал! – крикнул Самохвалов, уже давно стоящий на ногах, растрепанный и красный от возбуждения.
– Так точно! – отозвался Войтенко.
– Еще полчаса, и им придется сползти в реку!
В общей суматохе они перестали обращаться друг к другу по званию и часто обходились тычками и междометиями, довольно быстро понимая друг друга. Цифры погибшего и общего прибывшего гнуса, конечно, приблизительные, выводились на экран, но число погибшего или, по объективным данным, не проявляющего активности гнуса неизменно росли, в то время как общее число участвующих в атаке как будто практически не менялось. Войтенко на мелькании камер несколько раз замечал фигуры, перевалившиеся через стены, упавшие уже на внутреннюю сторону. Дежуривший рядом ДПР располосовывал его очередями, после чего оно замирало, но продолжало добиваться прикрывающими робота пулеметами с дальних зданий и улиц, дальше камера переходила на другой объект. Еще и еще подобные случаи происходили с некоторой регулярностью. Один из них Войтенко запомнил. Невысокого роста в странном шлеме гнус, уже прыгая вниз со стены, подсвеченный прожекторами, получил прямое попадание «гарпуна» в бронежилет. Гарпун пробил обе пластины, переднюю и заднюю, и пригвоздил его к стене. Тут же по телу отработал ДПР127, разбив тому бронежилет и шлем. Тело безвольно повисло на красной машине, которая была вмурована в стену. Это Войтенко помнил очень хорошо. Именно на красном цвете машины вид тела, впереди которого торчал тонкий «лохматый» трос, врезался ему в память. Это было одно из первых тел, перелезших на внутреннюю сторону. Но сейчас, глядя на один из бесконечных мониторов, транслирующий картинку с камеры ДПР, он видел красную машину, вмурованную в бетон, видел вмятину от гарпуна, провалившегося внутрь, и трос, болтающийся внизу, но самого гнуса не было. Несколько раз он отвлекался от этой мысли, потому что всегда происходило что-то более серьезное в общем бою обороны, но чертов червячок сомнения, снова закрутился в голове, выталкивая какую-то нездоровую и страшную мысль. Войтенко сел на стул, который стоял рядом с креслом генерала армии, и уставился в пол. Общая шумиха в штабе, крики, приказы, доклады, постоянные окрики Самохвалова, орущего и взмыленного, все это мешало сосредоточиться. Войтенко закрыл уши руками. Что же это… Что? Надо проверить. Он встал и решительным шагом подошел к одному из столиков.
