— Фридхельм, да послушай же ты, — я всё-таки нашла в себе силы отпихнуть этого горячего финского парня. — Ты хочешь, чтобы нас обоих засунули в места гораздо похуже этого? Ладно я толерантнее некуда, а если бы сейчас кто-то зашёл и увидел эту порнографию?
— То есть в принципе ты не против, что я… — он словно и не слышал предупреждений, лыбился, словно дитё, которому купили ящик киндер-сюрпризов.
— То, что я тебе сразу не прописал в челюсть, ещё не значит, что я гей и буду крутить с тобой романы, — наконец-то ко мне вернулась привычная уверенность и ясность мыслей. — Ты не виноват что… такой, но я не по этой части, ясно?
— А по-моему, только что тебе всё нравилось, — снова разулыбался он.
— Да приди же ты в себя, кретин! — вот теперь уже я разозлилась по-настоящему. — Война идёт полным ходом, за гомосексуализм чуть ли не на костре сжигают, а ты тут мне не пойми что задвигаешь! Мы можем быть только друзьями, и если действительно что-то ко мне чувствуешь, прекрати эти тайные свиданки, ясно?
Жёстко конечно, учитывая, что сначала я особо не протестовала, но лучше вовремя включить мозги и предотвратить эпичное фиаско. Тем более я действительно злилась на него. Я была уже готова на многое закрыть глаза и замутить лёгкий романчик, а тут такое обломище! Сомнений в том, что он самый что ни на есть голубой гей, у меня больше не было. Ну и ладно, как говорится, не жили красиво и нечего начинать.
***
Самое смешное, что к концу второй недели почти все искренне восхищались Гальсом и мечтали стать таким же брутальными мужиками и супер-солдатами. Ещё гордились, что смогли чему-то научиться. Слушая разговорчики в казарме, я едва сдерживалась чтобы не завопить: «Да мы едва не погибли от его «отеческой» заботы!»
— Идиоты, — всё-таки пробормотала я, правда очень тихо.
— Ты не прав, Карл, — неожиданно прорезался синеглазка. — С точки зрения военной подготовки Гальс прав. Солдат должен быть настоящим мужчиной, сильным и крепким духом.
— Да ладно? — я невольно повысила голос, не ожидая такой перемены. — Неужто это говорит мне мальчик-нежная ромашка? Ты же вроде у нас пацифист?
— Я считаю, что война это в первую очередь зло, — тихо продолжал он. — Но если бы действительно пришлось защищать свою страну, то такие учения дают неплохой опыт.
— Всё равно я считаю идиотизмом всеобщее поклонение такому солдафону, как этот горилла фельдфебель.
Я недовольно подвинулась ближе к краю койки. Мало того, что не вижу его лица, так ещё приходится прислушиваться.
— Один из моих любимых писателей считает, что на войне мужчина обретает силу и величие, учится бесстрашию и мужеству. Так что кое-чему может научить даже такой, как Гальс.
— Это кто ж такой умник? — хмыкнула я.
Все книги на военную тематику — от Ремарка до Толстого, — которые читала я, явно не романтизировали войну.
— Эрнест Юнгер воевал в первую мировую, был ранен четырнадцать раз. Получив сквозное ранение в грудь, смог спасти свою роту из окружения. Они единственные не сдались в плен, — воодушевлённо рассказывал синеглазка.
Хм-м, как-то слишком уж позитивненько у мужика всё складывается.
— Хочешь сказать, ему не было страшно разгуливать под артобстрелами?
— Он считал, что постепенно любой страх притупляется, а жизнь и смерть есть бесконечный и естественный круговорот. Смерть сама по себе не такое уж значительное событие.
Всегда считала себя читающим человеком, но тут мы с синеглазкой почему-то мало в чём совпадали. Какой-то засранец-фанатик понтанулся, мол война это круто, и ты смотри, даже убеждённые пацифисты от него в восторге.
— Я не знаю, кто бы ещё писал о войне также пронзительно-правдиво, как Ремарк.
Я давно уже подзабила на конспирацию. Всем нам нужен кто-то, перед кем можно приподнять маску. Для меня уже давно этим кем-то стал пусть до конца и непонятный, но чем-то близкий Фридхельм.
— Война навсегда меняет людей, и даже если останешься жив, найти своё место заново в мирной жизни и примириться в призраками в душе сможет не каждый.
— Ремарк? — настороженно переспросил он.
Тьфу ты, всё время забываю сопоставить данные из своего времени с нынешними. Моё любимое «Время жить и время умирать» он естественно ещё не написал, но ведь книгу о первой мировой уже издавали? По-моему, даже фильм сняли.
— Но ведь он со скандалом покинул страну. Его запретили издавать, а книги принародно сожгли.
Ох, ты ж блин, я и не в курсе таких горячих фактов. Ну то есть знала, что Ремарк не фанат режима усатого психа, ещё читала его переписку с Марлен Дитрих, утирая сопли, и на этом всё. Даже не рискну спрашивать, видел ли он одноимённый фильм — скорее всего при таком раскладе нет. Ботан притих, и я чуть не задремала под мерное сопение своих соседей, как вдруг услышала тихое:
— Карл… И всё-таки кто ты? Если ты попал в беду и, не подумав, сунулся в армию, мы что-нибудь придумаем.
Н-да, он похоже решил, что я какой-нибудь подпольный революционер, сбежавший на фронт, чтобы избежать ареста гестапо. Вот только что тут придумаешь? Бежать в другую страну без денег и документов мы не сможем, а скрываться в Союзе на пару с ним я по-прежнему считала безнадёжной идеей.
— Спи давай, побегушник, — я раздражённо подтянула повыше одеяло, укрываясь с головой. — Зря что ли тебя в суперсолдата готовили?
***
Наше обучение в «Великой Германии» закончилось, а вот мои хрен пойми какие отношения с синеглазкой становились всё непонятнее и запутаннее. Он похоже либо обиделся, либо действительно включил мозги, но больше не делал попыток как-то сблизиться ни физически, ни как-либо вообще. И нет бы мне порадоваться этому факту, но я почему-то чувствовала смутное раздражение. Хотя думать мне бы стоило совсем не о том. Мы снова были под крылышком у Вилли и Кребса и жить стало в разы спокойнее. Без особых происшествий догнали роту гауптмана и теперь зависли в какой-то деревеньке, дожидаясь приказов куда и когда выступать. Благодаря учениям мы благополучно проебали все битвы за Смоленск, и, насколько я помню историю, теперь немцам требуется очистить дорогу на Москву. Значит вот-вот должны разыграться нешуточные бои. К сожалению, я знала, что Красной армии придётся отступить и, увы, изменить историю не могла никак.
И вот как назло именно сейчас и вспоминался наш с Винтером поцелуй и прочие романтичные шалости. То ли недотрах начал достигать полного объёма, то ли ещё что, но при взгляде на синеглазку в голову лезли весьма фривольные фантазии. А предательские мурашки исправно маршировали по мне табуном, стоило вспомнить его горячие руки на своей коже. Такие страсти и пропадают зря — технически секс между нами невозможен, раз он всё-таки мальчик-гей. В общем, мои эмоции нашли выход — я приметила, что он настороженно присматривается, когда я слишком уж тесно общаюсь с парнями, и вовсю этим пользовалась. Некрасиво и не очень умно, согласна, но пусть тоже помучается, не одной же мне страдать.
— Эх, Карл, даже как-то жалко стричь твои волосы, — Кох с грубоватой лаской взъерошил мои критически отросшие локоны. — Такие мягкие, словно у девушки.
— Ты давай стриги, а не лапай, — прикрикнула я на этого сентиментального дурика и снова перехватила ревниво брошенный взгляд Фридхельма.
Ух, как смотрит, словно действительно Кох собирается подкатить ко мне. При трезвом раскладе можно было бы заподозрить нехорошую и крайне нездоровую ревность. Надо поосторожнее дразнить. Я же не хочу, чтобы доведённый и подогретый гормонами ботан реально нагнул меня на ближайшем сеновале? Ум-м, не представляю его в такой роли, но фантазия интересная. Хотя нет, учитывая, что он гей и считает меня парнем, нагибать будет, скажем так, нетрадиционным способом. Но если серьёзно, я иногда думала, а если бы я рассказала ему правду? Ну, ту её часть, что я девушка. Сбежал бы он тогда со мной или напрочь забыл бы о своём предложении? Но проверять естественно не буду, слишком рискованно.
Утром я встала в отвратном настроении — синеглазка по-прежнему держался на пионерском расстоянии, даже поболтать не подходил. По нашему общению я тоже скучала, но что поделать — я же сама оттолкнула его. Я выползла на утреннюю тренировку и поискала глазами ботана. Похоже муштра Гальса пошла кое-кому на пользу. Вон с каким рвением отжимается и выполняет команды Кребса. День выдался тёплый и кое-кто из парней поскидывал форменные куртки, щеголяя в беленьких «алкоголичках». Нет, ну, это форменное издевательство — на дворе война полным ходом, а я, как последняя озабоченная малолетка, пялюсь на полуодетых мужиков.
