Мы едва успели рассредоточиться, прячась за чахлой растительностью, как в нас принялись палить со всех сторон. С уже привычным: «Да вашу ж мать, вы что творите, ушлёпки?» — я попыталась заползти в более-менее тихий уголок. Ибо попасть в чёртову мишень мне не светит ну никак.

— Карл, спрячься лучше, — услышала я тихий голос Фридхельма. — Они же стреляют боевыми.

— А ты куда?

Я не поверила глазам — никак синеглазка решил меня прикрывать? Смело высунулся из камышей, вскинул винтовку и сосредоточенно целится. А как же пацифизм и прочее?

— Тише, я не хочу ни в кого попасть, — не оборачиваясь, ответил он.

— Будь осторожнее.

Я пригнулась, проклиная в очередной раз чёртовых немцев, организовавших этот «тимбилдинг». Над болотом стоял грохот выстрелов, и изредка доносились команды Гальса.

— Есть, в одну я попал, — прошептал Фридхельм. — Сиди здесь, я немного проползу влево.

— Охота под пули? — у меня чесались руки схватить его за шиворот и притянуть обратно в более-менее безопасные камыши.

— Неохота, — он слегка улыбнулся. — Но чем быстрее мы попадем во все мишени, тем быстрее Гальс прекратит всё это.

— Так-так, что я вижу, мой лучший стрелок пытается отсидеться в камышах?

Вот же сука, ещё издевается. И главное, как этот медведь умудрился незаметно к нам подкрасться?

— Никак нет, герр фельдфебель, — попытался отмазаться Фридхельм. — Мы оба отстреливались.

Гальс окинул нас леденящим взглядом и кивком заставил перейти на самый открытый участок болота. Парни смотрели можно сказать с сочувствием, подозревая, что Гальс готовит нам особенно «сладкий» сюрприз.

— Ты покрываешь трусость своего товарища, — он кивнул на Винтера. — А давай проверим, сможет ли он тебя прикрыть на поле боя? Видишь во-о-он ту мишень? — Гальс обхватил пальцами-сосисками мой подбородок, разворачивая в нужную сторон. — Пока не попадёшь в неё, их будут обстреливать со всех сторон.

Он подтолкнул к Фридхельму Каспера, и ребята в лёгкой панике посмотрели на меня. Всем же известно, какой я херовый стрелок. Нет, ну он что, действительно позволит перебить нам друг друга, не дожидаясь, пока это сделают русские? Гальс отошёл в сторону, давая отмашку солдатам, а я чувствовала уже знакомую беспомощность. Убить-то нас может и не убьют, но вот подстрелить это запросто.

Как только пули снова засвистели над головой, парни без раздумий попадали в воду, пытаясь хоть немного замаскироваться. Я же целилась в эту проклятую мишень и особо не верила в успех. Ну не моё это совершенно! Винтовки, мишени, пули и прочее. В лоб кому-нибудь ещё попаду, но вот на такие расстояния я точно не стрелок.

— Мимо! — торжествующе озвучил мой провал Гальс. — Будь сейчас в роще русские, от тебя бы уже ничего не осталось! Давай соберись уже, размазня!

Снова сжимаю винтовку чуть подрагивающими от злости и бессилия пальцами, гипнотизирую взглядом маленький нарисованный белой краской среди веток кружочек. Стреляю и едва замечаю боль от отдачи. По насмешливому голосу немца понимаю, что опять промазала:

— Сколько ещё твоих товарищей застрелят, пока ты научишься хоть какой-то меткости, солдат?

Я оглянулась, не понимая, о чём он. Плохо дело — Каспер, кривясь, зажимает предплечье, зелёный камуфляж потемнел от крови.

— Не извиняйся, малыш, — попытался он пошутить.

— Продолжаем, — Гальс пригнал к нам в команду малость перепуганного Коха.

Я оглядела своих товарищей по несчастью — все всё понимают. Ну, то есть, что я их не спасу, и в конце концов мы все окажемся подбитыми «вражескими» выстрелами неудачниками. Хотя парни честно пытались меня подбодрить.

— Давай, малыш, соберись и покажи, что ты чего-то стоишь.

— Держи прицел немного левее цели и не торопись с выстрелом.

Фридхельм молча смотрел мне в глаза с таким выражением, словно мы действительно идём в последний бой. Причём с заранее известным летальным исходом. Ну, в общем-то отчасти так и есть. Что там ещё придумает Гальс в наказание, лучше даже не гадать. Я снова прицелилась, не без удовольствия представляя, что целюсь в филейную часть фельдфебеля. Так, что там мне советовали парни, не торопиться? Ох, попробую, и что там может ещё сработать? Точно, попробую представить, что судьба всего человечества зависит от моей меткости. Не обращая внимания на редкие звуки чужих выстрелов, я выбирала нужный прицел, затем плавно нажала на курок.

— Ты это сделал, малыш, поверить не могу! — радостно завопил Кох.

— Да уж, неплохо было бы конечно, чтоб ты попал в неё до того, как мне продырявили руку, — Каспер потрепал меня по голове здоровой рукой.

— Отставить! — заорал позади нас Гальс.

Окинул меня взглядом людоеда — в его маленьких глазках светилось какое-то свирепое торжество. Неожиданно «дружески» он приложил по плечу своей здоровенной ручищей:

— Ну вот видишь, всё оказывается ты можешь, если захочешь!

***

Вечером я на удивление удачно выбрала момент перед отбоем и спокойно помылась. С лёгкой усмешкой вспомнила, как раньше одевалась с неторопливой ленцой, долго зависая перед зеркалом, придирчиво меняла что-то в последний момент. Ха! Сейчас я натягиваю эти осточертевшие шмотки со скоростью звука. Прикрыв стратегически важные места, я уже более спокойно стала натягивать носки, как вдруг услышала тихий стук. Ну и кто там скребётся? Среди этой оравы простых, как сибирские валенки, солдат я знала только одного человека, заморачивающегося подобной деликатностью. — Заходи уже, — позвала я синеглазку.

Какой-то он весь вечер слегка пришибленный что ли. Оно то понятно, сегодня нам досталось как никогда. Фридхельм протопал поближе, и я слегка опешила от его взгляда. Такая будоражащая воображение смесь из тревоги, усталости и тёплой нежности.

— Паршивый выдался денёк, — грустно улыбнулся он.

Вот удивил, Капитан Очевидность.

— По-моему, здесь каждый денёк паршивый, — согласно покивала я, засовывая в ранец мыльно-рыльные причиндалы.

Ботан аккуратно перехватил мою ладонь, и я только вздохнула — сейчас мои ручки явно далеки от совершенства. Кожа местами содрана, сплошь чернеют синяки, которые мне наставил Гальс, половина ногтей безжалостно ободраны под корень. Он нежно погладил пальцем эти отметины и тихо сказал: — Ты совсем не годишься для войны, Карл. Маленький, хрупкий…

— Кто бы говорил? — я беззлобно поддела его. — Сам-то тот ещё цветочек.

Он не спешил выпускать мои пальцы, и я слегка зависла, пытаясь понять в чём дело. Неужто снова решится на целовашки-обнимашки?

— Ну что, идём? — беззаботно предложила я, предпочитая не доводить дело до греха.

Точнее, хрен бы с ним с тем грехом, а вот разоблачение мне явно ни к чему. Вместо ответа он притянул меня к себе, обнимая вроде пока по-дружески.

— Иногда я совсем не понимаю тебя, — тихо прошептал он.

Да я тебя, собственно, тоже.

— Ну вот что ты опять творишь? — устало выдохнула я.

Вместо ответа он потянулся к моим губам. Я утонула в осторожной нежности. Он мягко разжал мои губы языком и плавно скользнул внутрь. Честно говоря, всю жизнь я предпочитала более решительных партнёров. Сейчас мои губы никто не терзал, не сминал, не прикусывал. Фридхельм целовал в меру пылко, медленно, не спеша, но так нежно, что я почти забыла о том, кто мы и где находимся. Почему-то опять не смогла от него отбрыкнуться, возразить. Не смогла ничего вообще — поддалась, отвечая на эти ласковые нежные прикосновения. Ухватилась пальцами не за дверь, а за приносящие странное успокоение ладони Фридхельма, мягко поглаживающие мою талию. Видимо его сумасшествие было заразным, потому что я сейчас думала не о том, как всё это прекратить, а о том, что его поцелуи словно вплавляются в биение обезумевшего пульса. Он всё теснее прижимался ко мне. Я снова ощутила бедром его стояк и как-то быстро спустилась с небес на землю. Так, всё, пора прекращать этот изврат. Если поначалу я и считала, что ботан подурачится да перестанет, то сейчас понимала — а хрена с два. Отрезвляюще пришли мысли о том, что будет, если мы попалимся. А если это будет продолжаться, то мы попалимся.