— Ты слишком маленький, — отмахнулся я, тем более он действительно никогда не проявлял особого интереса к играм в войну.

— Ты никогда не берёшь меня с собой, — обиженно протянул он.

— Ты не умеешь стрелять из рогатки, да и бегаешь слишком медленно, — я торопился уйти, Отто и Бруно меня уже наверное заждались.

— Ну и что? Зато я могу заметить, где они устроят засаду, и прикрыть тебя, если нападут сзади.

Мы давно выросли, и теперь я, уже не спрашивая, тащил его играть во взрослые «игры».

— Завтра придёт список утверждённых отпусков.

— Интересно, кто из нас раньше попадёт домой? — улыбнулся Фридхельм.

— Вот уж не знаю.

Домой, не спорю, хотелось подчас так, что где-то внутри всё сводило от острой тоски. Почувствовать, что в мире есть ещё что-то кроме бесконечных переездов, грохота артиллерии, рокота самолётов и стонов умирающих. За это можно даже продать душу, но если бы от меня зависело распределение, я бы уступил эту возможность Фридхельму. Ему это намного нужнее, да и мама бы немного успокоилась. Конечно она ждёт нас обоих, но его всё же немного больше.

— Там в Берлине совсем другая жизнь.

— Тысячи людей верят, что фюрер сделает всё, чтобы возродить былое величие страны. Только эта цель может оправдать всё, что сейчас происходит.

— Ты же понимаешь, что мы никогда не сможем забыть то, что было здесь?

— Если мы победим и вернёмся к прежней жизни, то возможно, со временем… — я помолчал, не став тешить его обманчивыми обещаниями. — Со временем эти воспоминания потускнеют и будут пылиться в потайном уголке нашей памяти.

— Хорошо если так, — грустно улыбнулся Фридхельм.

***

— Вы проявили себя как мужественные, преданные фюреру солдаты, но наши главные сражения ещё впереди. Хочу также напомнить, что мы в первую очередь солдаты, а не палачи и сражаемся с советской армией, а не с гражданским населением. Необоснованное насилие и мародёрство будет караться согласно действующему уставу.

По-моему, я нашёл правильные слова. Дал понять, что действовать как Штейнбреннер это не норма, но и не сказал ничего лишнего, что позволило бы неверно истолковать мои слова.

— Кох, Бартель, зайдите в штаб, получите отпускные документы.

— Так точно, герр обер-лейтенант, — Кох просиял, не скрывая улыбки.

Ну, а я собирался сделать то, о чём мечтал уже давно. Подхватив бумаги на получение медикаментов для аптечки, я решил сам съездить в госпиталь.

— Вильгельм, — увидев меня, Чарли торопливо спустилась с крыльца и обняла. — Что-то случилось?

— Почему обязательно должно что-то случиться? — я чуть крепче прижал её, понимая, как мне не хватало её сияющей улыбки. — Может, я просто соскучился?

— Сейчас такое время, что в любой момент готов к плохим новостям, — Чарли взяла меня под руку, и мы медленно пошли к летней беседке.

— Пока что всё хорошо, мы продвигаемся к Волге согласно плану, — я беспечно улыбался, надеясь вернуть ту беззаботно-лёгкую атмосферу, что всегда была в нашей компании. — А как поживаешь ты?

— О, всё хорошо. Сейчас раненых вроде поменьше, но многие вынуждены лечить старые болячки, полученные во время зимы, — Чарли приветливо улыбнулась молоденькому солдату.

— Эти мальчишки наверное пачками влюбляются в вас, медсестёр, — я вспомнил её поклонника.

— Скажешь тоже, — Чарли слегка покраснела и, глядя на мою улыбку, укоризненно сказала: — Ну, во-первых, романы запрещены правилами госпиталя.

Я вспомнил её бойкую подружку и скептически хмыкнул.

— Не смейся, — Чарли посмотрела на меня с наигранным возмущением. — А во-вторых, лично я отношусь к ним как к болеющим детям. Они жертвуют своей жизнью и здоровьем ради нашей страны и конечно нуждаются в моральной поддержке, но я никогда не стала бы крутить романы там, где это неуместно.

Да я в общем-то и не сомневался. Так, хотел её немного подразнить.

— А ты? — неожиданно спросила она. — Кто-то смог завоевать твоё сердце?

— Ну, разве только Кребс, — пошутил я.

А вообще сейчас был бы неплохой шанс объясниться, но я лишний раз убедился, что не вправе связывать её обязательствами. Если я когда-нибудь женюсь, то не собираюсь ничего скрывать от своей жены. Я не хочу, чтобы Чарли знала, что сейчас происходит у меня в душе. Пусть пока всё остается так, как было до войны. Дружеская симпатия, затаённая нежность и окрыляющая уверенность, что у нас всё впереди.

— А если серьезно, то я считаю, не стоит мешать в одну кучу любовь и войну.

— Понятно, — Чарли отвела взгляд, но быстро взяла себя в руки. — Расскажи, как там Фридхельм и Эрин?

Окажись на моём месте оптимист, может, он бы и порадовался возможности увидеть живую историю, но поскольку я пессимист, а точнее реалист, я видела лишь кромешный пиздец. Если бы кто-то всё же додумался изобрести хрень для обнуления как в «Мстителях», я бы не задумываясь туда залезла. Слишком много всего хотелось распомнить. До сих пор потряхивает при мысли, что мог сделать со мной Штейнбреннер. Он-то конечно вроде как слопал лапшу, что я навешала по ушам, но тут ключевое слово «вроде». Я прекрасно понимала, что моя жизнь теперь висит на волоске. Мало ли, вдруг ему вздумается пробить мою личность. Как-то же у них это делается? Надеюсь мне больше не «повезёт» столкнуться с ним ни на фронте, ни где-либо ещё. Вообще конечно это был тот ещё треш — выпутываться из очередной ловушки, что так любит подкидывать мне боженька. Хотя чего уж, сама виновата. Поддалась минутному порыву, это при том, что должна сидеть как мышка, тише воды ниже травы. А тут ещё отбитый на всю голову Хольман. Единственное, в чём мне повезло, что меня первым допросил Вилли. Я не стала изобретать велосипед — пошла по накатанной версии. Безупречный нацист герр Майер, полностью разделяющий идеалы партии, естественно стыдится дочери-полукровки. Сбагрил её вон из страны и больше слышать ничего не желает, тем более особой любви у нас и до этого не наблюдалось. С этим вроде разобрались. Со Штейнбреннером было конечно сложнее, но мне сыграло на руку, что Вилли когда-то сам придумал для него приемлемую сказочку. В общем, импровизация — наше всё. Главное, чтобы теперь штурмбаннфюрер не захотел в гости ко мне нагрянуть, я же девушка вежливая, пригласила его знакомиться с родителями. Вряд ли конечно сие событие станет реальностью, но всё же… Ладно, вопрос с идентификацией моей личности худо-бедно закрыли, но я же ещё и оказалась первой подозреваемой в загадочной смерти Наташи. Хольман открыто заявил, что её смерть моих рук дело. Пришлось без малейших колебаний подставить его. Этот крысёныш заслужил! Я и так подозревала, что его издевательства не ограничивались тем, что он вылил на неё воду, а в ходе допроса выяснилось ещё много чего интересного. Так что пусть идёт под трибунал, мы с моей совестью уж как-нибудь это переживём. Главное, мне поверил Штейнбреннер, а Вилли… Может, конечно и подозревает, что я чего-то не договариваю, судя по немного настороженным взглядам, но видимо старается убедить себя в обратном. А куда ему деваться? Наверняка же боится, что брат натворит делов, если очертя голову ринется защищать меня. Осмелев, я подкинула ему логичных аргументов в свою пользу:

— И не стыдно вам, герр обер-лейтенант, подозревать меня? Будь я диверсанткой, уже давно бы расправилась по-тихому со всеми ещё в той землянке.

Вилли, беднягу, аж передёрнуло, когда он представил эту картину. Оттачивать сарказм на том, от кого во многом зависит твоя жизнь, однозначно плохая идея, но с другой стороны я интуитивно чувствовала, что всё делаю правильно. Слезливые оправдания убедили бы его в том, что я играю, пользуясь женскими уловками, а вот такие доводы логики, пусть и приправленные иронией, как ни странно всегда работали. Главное не перегибать, скатываясь в откровенный стёб и хамство. Фридхельм конечно не сомневался в моей невиновности, а я уже привычно отмахнулась от лёгких угрызений совести и облегчённо выдохнула. Проверять на прочность его доверие и выяснять, на что он готов ради меня, на этот раз не придётся.