А вообще этот день показал мне насколько я уязвима. Возможно, стоит всё-таки решиться и поговорить с ним. Если он меня любит, то поймёт, что нужно валить из армии, пока меня не разоблачил кто-нибудь более хитрожопый, чем Хольман. В этот раз можно сказать удачно сложились звёзды, но всё время везти мне так не будет.

На следующий день поднялся кипиш. Пропали ребятки Штейнбреннера. Я не считала себя особо кровожадной, но испытала мрачное удовлетворение, увидев зарубленных словно свиньи Альфреда и белобрысого гада. Будь моя воля, пусть бы с ними сделали тоже самое, что они с Наташей. Ублюдочный Штейнбреннер приказал повесить её тело чуть ли не посреди деревни. В чём смысл этого варварства, мне не понять. Глядя на его перекошенную от злости морду, я предчувствовала ответный ход, но то, что он вытворил превзошло всё, что я здесь видела до этого. Тем утром я не торопилась в штаб. Дел, требующих моего присутствия, особо не было, так что я могла лишний час поспать.

— Мурка, кыс-кыс-кыс! Иди же сюда.

Я улыбнулась. Котейка так и продолжала шастать в родной дом. Пускай девчушка спокойно её выловит, подумала я и снова закрыла глаза, но поспать не удалось. Я услышала во дворе чьи-то голоса.

— Быстрее, шевелитесь!

Метнувшись к окну, я увидела, как незнакомые солдаты подталкивают отца Татьяны, а сама она, испуганно озираясь, стоит, на пороге флигеля. Не знаю, что за хрень происходит, но знаю, что сейчас должна сделать.

— Лиза, иди сюда, — девочка вздрогнула, увидев меня, но послушно подошла. — Бери Мурку и спрячься в подвал. Сиди, пока я не разрешу выходить, хорошо?

— Меня же мамка будет искать, — растерянно ответила девочка.

— Так это просто игра. Ты же играешь с ребятами в прятки?

Она кивнула. Я открыла крышку подвала, но тут, как назло, с улицы донеслось жалобное:

— Да что ж вы творите, он ведь старик…

Девочка тут же побежала к двери.

— Мама…

— Тише, — я едва успела закрыть ей рот и, увидев перепуганные глазёнки, как можно спокойнее добавила: — Мама скоро придёт, а твоя задача сидеть тихо, чтобы эти дядьки тебя не нашли.

Девочка кивнула и, подхватив кошку, полезла вниз. Я поморщилась. Никогда не умела толком разговаривать с детьми. Она ведь поняла, что происходит что-то страшное.

— Фройляйн? — в хату без стука вошёл солдат. — Здесь никого нет кроме вас?

— Конечно нет, — я почувствовала дикое раздражение — стою тут в одной ночнухе, и прикрыться как назло нечем. — Можете пройти и сами убедиться.

— Ну что вы, нам достаточно вашего слова, — он вежливо улыбнулся и вышел.

Я тут же наскоро оделась и почти бегом бросилась к штабу. Похоже, действительно затевается какая-то дрянь. Со всех дворов солдаты выводили жителей и как стадо погнали их в местную избу-читальню.

— Солдатики, миленькие, мы же ни в чём не виноваты, — какая-то бабуля упала на колени. — Детишек пожалейте Христа ради…

— Отстань, дурная баба, — солдат отпихнул её носком сапога и подтолкнул прикладом. — Быстро встала!

— Куда вы их ведёте? — спросила я.

— Мы выполняем приказ герра штурмбаннфюрера, — охотно ответил он. — Шли бы вы отсюда, фройляйн. Сейчас тут будет нечем дышать.

— Почему? — затупила я.

— У нас приказ казнить этих варваров. И чего спрашивается тратить на них пули? Сжечь всех сразу — и дело с концом.

Это кто же у них такой практичный, что решил сэкономить? Ну нет, я заставлю Винтера вмешаться. В конце концов он тоже командир, и мы раньше заняли эту деревню. Вилли преспокойненько сидел в штабе, и я без всяких предисловий выдала:

— Ты в курсе, что приказал устроить Штейнбреннер? Сделай хоть что-нибудь!

— Я не вправе оспаривать его приказы, — промямлил он.

— Ты такой же командир, хотя иногда я в этом начинаю сомневаться! Слова поперёк никому не скажешь!

— Зато ты слишком много говоришь, — вспылил он и рявкнул мне вдогонку. — А ну, стой! Не хватало ещё, чтобы ты опять начала вмешиваться…

Выбежать-то я выбежала, а вот что делать дальше, честно говоря, не знала. Просить Штейнбреннера о милосердии бессмысленно. Это ясно, как и то, что Винтер вряд ли сможет остановить казнь. Оставалось только позорно сбежать, но ноги словно приросли к земле. Я снова попала в какой-то кошмар из жёсткого военного фильма. Я собственно никогда не могла спокойно смотреть такое и на экране. Какой-то старик, споткнувшись, упал и не реагировал на тычки прикладом, пока его просто не поволокли дальше. Мальчишка лет двенадцати у самых дверей вдруг развернулся и попытался бежать в сторону. Далеко конечно не убежал — его уложил чей-то меткий выстрел. Женщины надрывно плакали, пытались разжалобить этих уродов, умоляя отпустить хотя бы детей.

— Позвольте выйти хотя бы детям, — надо отдать должное, Винтер попытался вмешаться.

— С детей всё и начинается, — ответил Штейнбреннер, невозмутимо наблюдая за этим беспределом. — Их вообще не должно быть, этих русских дикарей. Мы освобождаем стратегически важные территории для процветания нашей великой страны.

Винтер сжал губы в жёсткую линию, словно боялся не сдержаться, но здравый смысл как всегда победил, и он резко развернулся, не собираясь наблюдать за этим геноцидом. Мне давно следовало поступить также, но я продолжала стоять, словно приклеенная. Даже не представляю, что чувствовали сейчас эти несчастные внутри горящего сарая. Стыд калёным железом жёг меня изнутри осознанием, что это происходит не в далёком прошлом, а в живой, раскалённой реальности. А что же делаю я? Пытаюсь сохранить жизнь, которая давно уже не моя, и словно оборотень притворяюсь своей для этих выродков. Ладно, пусть я трусливая овца и не присоединилась к партизанскому движению, но ведь можно было сбежать. Хотя бы куда-нибудь.

Чья-то ладонь мягко легла на моё лицо, закрывая глаза, и я вздрогнула от тихого голоса Фридхельма:

— Не смотри.

Закрыть глаза… Как будто это поможет. Истошные крики и детский плач надолго останутся в моих кошмарах.

— Пойдём.

И плевать, можно или нельзя солдатам покидать такие мероприятия без разрешения, больше я не выдержу. Вспомнив про девочку, которая так и сидела в подвале, я быстро откинула крышку:

— Вылезай.

Фридхельм, казалось, нисколько не удивился, увидев Лизу, прижимающую к себе кошку, которая невольно спасла её.

— Лиза, пока не выходи на улицу, хорошо? — ребёнка нужно покормить и как-то понятно объяснить, почему она вынуждена и дальше прятаться. — Ты голодная?

Девочка молча наблюдала, как я режу хлеб, выкладываю в тарелку тушёнку и наконец тихо спросила:

— А где мама? И дедушка?

— Послушай, — я едва не выругалась, просто не зная, что ей ответить. — Твои мама и дедушка… им пришлось уехать.

— Они вернутся? — девочка не притронулась к еде, продолжая пытливо смотреть на меня.

— Я пока не знаю, — честно ответила я. — Твоя мама уехала на фронт, чтобы помогать папе. Детей брать нельзя, вот и оставила тебя.

— Как же я буду одна… — захныкала девочка.

— Ну, почему же одна? — Фридхельм вовремя пришёл на помощь. — Поживёшь пока с нами.

— А почему вы меня прятали от солдат? — подозрительно вскинулась Лиза.

— Так они собирались всех детишек отвезти в детский дом, — нашлась я. — Знаешь, что это такое?

— Да-а-а, — протянула девочка. — Мне мамка говорила, там сироты живут, у которых нет родителей, и что там все воруют. Я не хочу становиться воровкой.

Логика конечно железная.

— Так, садись кушать, — скомандовала я. — А потом соберём твои вещи, хорошо?

Вечером в штабе по идее никого не будет, попробую кое-что провернуть. Девочку конечно придётся оставить в каком-нибудь селе, но я хочу попробовать узнать, что с её отцом. Штейнбреннер же сунул мне кучу военников, скорее всего этих бойцов уже нет в живых. Пробью, нет ли там товарища Дёмина. Это самое малое, что я могу сделать. Девочка ведь потеряла почти всю семью.