— Чтобы вернуться в Берлин, продолжить учёбу, — она нежно коснулась его руки. — Вспомни, какие это были дни. Кафе на углу, куда мы бегали после занятий выпить какао с булочками, цветущие липы, летний кинотеатр в парке. Разве не стоит это того, чтобы продать душу?

— Душу не стоит продавать ни за какую цену, — пора вмешаться, а то неизвестно куда их заведёт кривая дорожка «дружеских» воспоминаний.

— Добрый вечер, — сухо брякнула Ирма.

Я прошла мимо и уселась рядом с Фридхельмом.

— Ты голодная? — он повернулся, чтобы позвать Катю.

— Нет, обойдусь чаем, — я налила немного заварки в чашку и жизнерадостно улыбнулась Ирме. — Ну и как вам Союз?

— Эта поездка — довольно интересный опыт, но разумеется, жить бы я здесь никогда не хотела, — а тебе никто и не предлагает здесь жить.

— Да, здесь условия не сахарные, — посочувствовала я. — К счастью, вы не военнообязанная, и вам ничего не помешает в любой момент вернуться в Берлин.

— Мы как раз вспоминали институтские будни, — улыбнулся Фридхельм.

— Кстати, Эрин, — оживилась Ирма. — Всё хочу спросить, где вы учились?

— Нигде, — не очень вежливо отрезала я.

— Успела только окончить школу — началась война.

— О, вот как, — в её глазах мелькнул нехороший интерес. — А где же вы тогда так великолепно выучили русский?

— Я всё-таки скажу Кэти, чтобы подавала ужин, — Фридхельм улыбнулся Ирме. — Ты останешься?

— Благодарю за приглашение, но мне уже пора, — она торопливо поднялась. — А ты подумай над моим предложением.

— Над чем ты должен подумать? — спросила я, когда Фридхельм проводил её.

— Видишь ли, Ирма хочет сделать фотографии для журнала, — как-то напрягся он.

— Ну и в чём проблема? Или она предложила тебе сняться голым?

Это бы меня не удивило. Она же смотрит на него с щенячьим восторгом, чуть ли не облизывается.

— Нет, она хочет сделать фотографии карательных мероприятий.

— То есть ты с огнемётом в руках сжигаешь толпу женщин и детей?

— Ну, может, не совсем так, но идею ты поняла.

— Надеюсь, ты отказался?

— Конечно.

Я облегчённо выдохнула, но эта гадина не поленилась поднять тему постановочной фотосессии в штабе.

— Фридхельм, ты же станешь настоящим героем, — восторженно щебетала она. — Ну, почему ты такой упрямый?

— Я не стремлюсь быть героем с обложки, тем более сейчас нужно сосредоточиться на более важных задачах.

— Я вообще считаю, что ради фото расстрелять ни в чём не повинных людей это перебор, — вмешалась я.

— Фрау Винтер, вы снова проявляете недопустимое сочувствие к русским большевикам? — вкрадчиво спросил майор.

— У меня нет сочувствия к большевикам, — отпарировала я. — Но вот старики и дети ни в чём не виноваты. Кроме того, эти показательные расстрелы только подстёгивают подпольщиков к активным действиям. Вспомните, они недавно взорвали несколько складов.

— В ваших словах есть определённый резон, Эрин, но сейчас это необходимая мера, — небрежно вмешался в наш спор Вайс. — В городе орудуют подпольщики, и мы хотим подстегнуть местное население выдать их. Если они будут бояться за жизни своих близких, они не станут никого покрывать.

— Как бы там ни было, мне некогда в этом участвовать, — твёрдо сказал Фридхельм. — Вы же помните, мы собирались подогнать артиллерию в сектор, откуда идёт радиосигнал.

— Ирма, зачем вам этот скромник? — Шварц игриво приобнял её за талию. — Пойдёмте со мной, у меня как раз есть партия заложников, и я готов помочь, чтобы у вас получились отличные кадры.

— Ладно, — кисло улыбнулась недоблогерша.

Я проводила её неприязненным взглядом. Шварц, кажется, запал на эту корову, но к сожалению, если я права, у него нет никаких шансов. Я вздохнула, покосившись на кипу бумаг на столе. Опять на меня свалили всю корреспонденцию. Ещё и этот гауптман на меня так нехорошо пялится.

— Фрау Винтер, пройдёмте со мной.

— Сейчас? — я отложила карандаш.

— Конечно сейчас.

— А что за срочность?

— Я собирался проводить допрос подозреваемого подпольщика.

— Но разве для этого мало полицаев?

— Мы подозреваем утечку информации, и мне нужен переводчик, которому можно целиком и полностью доверять.

Чёрт, опять мне придётся смотреть на очередной трешняк. Не дай бог когда-нибудь попасть сюда — тёмная камера с заляпанными кровью стенками, тусклый свет лампочек в коридоре, запах сырости и чего-то ещё мерзкого.

— Ну и где ваш заключённый? — я резко повернулась к Вайсу.

— А его нет, — ответил гауптман с иезуитской усмешкой.

Я вздрогнула, услышав щелчок ключа в замке.

— Что происходит, гауптман Вайс?

Я старалась не поддаваться панике. Наверняка этому беспределу есть какое-нибудь внятное объяснение. Ага, блядь, какое?!

— Вы боитесь, фрау Винтер? — он невозмутимо указал мне на шаткий стул.

Нет уж, я пешком постою.

— А у меня есть для этого повод?

Будем блефовать до конца. В конце концов, ему действительно нечего мне предъявить.

— Пока нет, — он протянул мне портсигар. — Сигарету?

Давай, а заодно бы не помешала и стопочка текилы.

— Эрин, скажите как вы относитесь к русским? — вкрадчиво спросил он.

Я едва не поперхнулась дымом.

— Как и положено истинной арийке, — осторожно ответила я. — Для меня они в первую очередь враги. Я имею в виду большевиков и тех, кто им помогает.

— То есть мирное население у вас вызывает сочувствие?

— Как у любого более-менее гуманного человека. Вряд ли пятилетние дети и старики могут считаться полноценными врагами.

— А ваша домработница?

— А что с ней не так? Я выбрала эту девушку, потому что она услужлива, почтительна. По крайней мере, я уверена, что она не станет плевать в мой кофе. Честно говоря, я не понимаю, откуда такие вопросы?

Вайс загадочно улыбнулся.

— Дело в том, что до меня дошли слухи, что вы не раз заступались за этих крестьян.

Это кто же распустил языки? Наверняка ребятки Файгля. Наших-то осталось всего ничего. Я уверена, что даже Шнайдер не стал бы перемывать мне кости.

— Это сложно назвать «заступаться». Меня возмутило, когда солдаты повально стали вступать в интимную связь с девушками из деревни. Разве это не запрещено уставом? За связь с неарийкой можно в два счёта вылететь в штрафбат.

— По-моему, вы слишком строги к ним. Разумеется, такие связи порицаются, но война есть война, а у мужчин свои потребности. К тому же, я имел в виду не только этот случай. Насколько я знаю, вы частенько отказывались проводить допрос пленных партизан.

Холера! Он что под меня копал?

— Да, это так, — медленно ответила я. — Но лишь потому что от вида крови и других… увечий мне становится плохо. Почему по-вашему я переводчица, а не медсестра? Ведь в госпитале гораздо спокойнее, чем на фронте.

Вайс прищурился, разглядывая меня словно сейф, который позарез необходимо вскрыть.

— А что вы скажете по поводу вашего неоднократного попадания в плен?

— Позвольте напомнить вам, что я девушка. Да, обращаться с оружием умею, но я не закалённый боец с безупречной реакцией. И давайте прекратим этот разговор, который больше походит на допрос. Вы не поленились раскопать обо мне это, а попутно вам разве не рассказали, что во время этого «плена» меня чуть не повесили и тяжело ранили?

Вайс задумчиво кивнул и, не отводя взгляда, небрежно сказал:

— Вашу домработницу подозревают в том, что она и есть загадочная радистка. Солдаты на посту не раз видели её, идущую якобы из деревни.

— Я же говорила, что разрешила ей навещать бабушку.

— Эрин, я понимаю, вы попали в сложную ситуацию. Пожалели молодую девчонку, — от его задушевного тона у меня по спине пробежали ледяные мурашки. — Искренне надеюсь, что вы не связаны с подпольем и поэтому предлагаю честно рассказать мне всё, что знаете. Я вам помогу. По-тихому приведите мне девчонку, и никто ни о чём не узнает. Все в плюсе. Вы избавитесь от проблемы, а уж я сумею её расколоть.