— А… Эрин? — если она мне не поверила, если была всё-таки заодно с ними… — Она тоже сбежала?

— Даже не знаю что вам ответить, — издевательски усмехнулся майор. — Дверь её камеры тоже оказалась открытой. Вы же так верите в её невиновность, вот и скажите, могла ли она сбежать с ними?

О чём думает человек, сидя в тюремной камере в ожидании своего приговора? Ну, например, о том, как он умудрился дойти до жизни такой. Я прекрасно понимала, что на этот раз попала по-крупному. Чего-то такого и стоило ожидать, если метаться между двух огней. Вот честно, ещё ни разу я не чувствовала такого отвращения к себе. Идиотка! Как всегда полезла «причинять добро» и ожидаемо поплатилась за это. Замутить заговор за спиной у Фридхельма — это уже перебор. Да ещё убеждать его, что невинна аки нежная ромашка. Хотя, если подумать, у меня как всегда имелся выбор лишь между двумя предательствами. И неизвестно ещё что хуже — отречься от своей страны или предать доверие любимого человека. Могла я поступить по-другому? Конечно, варианты есть всегда. Наверное дело в том, что есть непреложная простая истина — человек не может убежать от себя, от своей сути. Я всегда буду тем, кто я есть — русской. Вот только тогда назревает другая проблема — вопрос доверия между мной и Фридхельмом. Я в который раз задумалась: «А что бы было, решись я рассказать ему правду?» Вряд ли его напугало бы, что я русская, тем более из далёкого будущего. Глядишь, быстрее бы решился увезти меня отсюда, если бы знал исход войны. Почему же я так боюсь этого разговора? Я ведь люблю его. И доверяю. И знаю, что он ни за что от меня не отвернётся. Не поверит ли, что я из будущего? Так это легко доказать — напрячь память и предсказать парочку исторических событий. Возненавидит за то, что я русская? Конечно, нет. А вот то, что я столько времени молчала… Да, он конечно поймёт, что я боялась, и простит, но осадочек останется. Кому понравится, что любимый человек за твоей спиной живёт можно сказать тайной жизнью? Тем более примерно тоже самое он мне сказал вчера. А теперь поздно для таких разговоров. Теперь мне нужно думать, как выбираться из очередной задницы. Шварц мне все кости переломает, если нароет доказательства, что я виновна. А он уверен, что нароет, так что лайтовый вариант получить пулю в лоб мне не светит. Мои отпечатки сто пудово есть на грёбаном фотике, а если ещё начнут раскручивать, кто выпустил заложников, или расколется Катерина… Будем реалистами — пытки я терпеть не смогу. Спасибо, насмотрелась вдоволь, на что способны «доблестные арийские воины». Я не вынесу даже десятой части того, что видела на допросах. Остаётся конечно ещё один вариант — «врагам не сдаётся наш гордый варяг». Не зря же я прихватила с собой яд. Выпить содержимое ампулы и проститься с этой безумной реальностью. Интересно, а продолжение будет? Или на этот раз я действительно перейду в загробный мир? Вариант вернуться в своё тело и время я уже и не рассматриваю. Это было бы слишком шикарно, а нельзя сказать, что я особо везучая. Сволочи, хоть бы воды оставили. Я облизнула пересохшие губы. Я уж молчу о том, чтобы умыться или поесть. «Да что ж ты такая хлипкая?» — осуждающе вздохнул внутренний голос.

Мои соотечественники вытерпели куда больше страданий. Да, я не такая стойкая как они. Может, если бы война случилась в моё время, я бы так же возненавидела врагов и мужественно терпела лишения в ожидании победы. Но блин, это несправедливо, что меня вырвали из моей целиком и полностью устраивающей меня жизни и забросили в этот кошмар! Разве меня можно винить за то, что я хочу жить и желательно подальше от всего, что связано с войной? Услышав в коридоре чьи-то шаги, я торопливо села, поморщившись от боли в затёкшей шее. Долбаная койка! Так и инвалидом можно остаться.

— Доброе утро, фрау Винтер, — жизнерадостно улыбнулся Шварц. — Ну что, вы подумали о том, чтобы сделать чистосердечное признание?

Я мрачно уставилась на него.

— Вы, наверное, проголодались, — как ни в чём ни бывало продолжал он. — Как насчёт кофе и бутербродов?

— Может, хватит издеваться? — буркнула я.

— Зря вы так плохо обо мне думаете, — «дружески» попенял Шварц.

Дверь снова скрипнула, пропуская солдата с подносом. Ну надо же. Похоже, действительно расщедрились на завтрак. Я почувствовала, как желудок предательски заурчал — кофе пах просто одуряюще.

— Прошу вас, — он кивнул на грубо сколоченный стол. — А пока вы завтракаете, внимательно меня выслушайте.

Я поколебалась. Это же классика — коварный немец пытается за жрачку склонить на свою сторону русскую партизанку. Но с другой стороны, он прекрасно может попытаться склонить меня и другими способами, так почему я должна отказываться от горячего кофе? Может, это последняя чашка в моей жизни.

— Как я и предполагал, ваши отпечатки нашли на фотоаппарате Ирмы, — задушевным тоном поведал Шварц. — Кроме того, вас подозревают в освобождении заложников. Сами понимаете, этого достаточно, чтобы вынести приговор.

Я невозмутимо пожала плечами.

— У меня нет весомых доказательств, что я этого не делала. Так же, как и у вас, что виновна именно я.

— Не думаю, что эта девчонка долго продержится на допросах, — ухмыльнулся Шварц.

Раз «не думает», значит, Катя пока ещё не раскололась. Значит, я могу немного потянуть время, утверждая, что не при делах.

— А вот сообщник девушки оказался не таким стойким. Он рассказал, что встречался с разведчиком. Кто бы это мог быть? Учитывая, что полицай видел в ту ночь, как стрелял мужчина в форме офицера?

— Откуда же мне знать? — я невозмутимо допила кофе. — Вы сами видели, сколько времени я проводила в штабе. Чем в это время занималась моя домработница, не имею ни малейшего понятия.

— Бросьте, Эрин, — снова улыбнулся он. — Вы влипли. Причём крупно. Есть у меня подозрения, что загадочный офицер перебежчик — ваш муж.

— Вы не можете обвинять его, основываясь на одних подозрениях, — отпарировала я.

— Завтра я привезу этого сопляка, и мы проведём очную ставку, — Шварц с вызовом смотрел мне в глаза. — Вот и проверим, подозрения это или нет. Я последний раз предлагаю вам признаться во всём, тогда умрёте без лишних мучений. Мне бы не хотелось причинять вам ненужную боль, всё-таки вы не одна из этих еврейских крыс. Хотя, как выяснилось, и не чистокровная арийка.

— Мне нечего сказать вам, кроме того, что вы ошибаетесь, — уверенно ответила я.

Как же хотелось хотя бы раз бросить в лицо «эпичное» признание, рассказав заодно, какой конец светит их Вермахту, фюреру и тысячелетнему Рейху. Но нет, так нельзя. Этот мудак ни за что не поверит, что Фридхельм ничего не знал, и немало попортит ему крови за связь с предательницей.

— Я всё равно докопаюсь до правды, — Шварц медленно двинулся ко мне.

Я также медленно отступала, пока не уперлась в стену. Масляно заблестевшие глазёнки не оставляли сомнений, что задумал этот мудила. Гадство! Никогда ещё я не чувствовала себя такой беспомощной. Даже когда Хольман пытался меня зажать, я была не так напугана. По крайней мере я могла дать отпор, да и желающих защитить хватало.

— Что, теперь ты уже не такая самоуверенная? — развязно спросил Шварц, прижимая меня к стене.

— Уберите руки, — прошипела я, пытаясь его оттолкнуть.

— А то что? — он с силой толкнул меня на койку.

Вот теперь я почувствовала настоящую панику, пытаясь отбиться от этой туши и понимая, насколько это бесполезно. Шварц с силой заломил мне руки, удерживая над головой, другой лапищей пытаясь задрать юбку.

— Я же предупреждал — со мной лучше не ссориться. Посмотрим, что ты запоёшь, когда тебя поимеет каждый солдат в этой казарме… Тяжесть его тела, боль в заломленных запястьях, мерзкие пошлости, которые он бесстыдно бормотал, довели меня до истерики.

— Отвали от меня, урод! — я продолжала отбиваться как бешеная.