— Что здесь происходит? — Шварц нехотя сдвинулся.

Господи, Вилли, как же ты вовремя! Надо сказать, братец отреагировал зачётно. Резво подскочив к Шварцу, он схватил его за шкирку и отправил в полёт до ближайшей стенки. Пока они переругивались, я сидела словно в прострации. Из этой ловушки нет выхода. Насколько я поняла, выпускать меня отсюда никто не собирается. Ладно, сейчас вмешался Вилли, но Шварц рано или поздно вернётся и выполнит свои угрозы. Я бы, может, смалодушничала и, чтобы избежать насилия, сдала Вайса. В конце концов, кто он мне такой? Но раз этот мудила подозревает Фридхельма, значит, придётся молчать. Чем я думала раньше?

! — Я настаиваю, чтобы вы прошли со мной, — Вилли распахнул дверь камеры, прожигая неприязненным взглядом майора. — Генерал приказал срочно собраться всем в штабе.

Я знаю, как это решить так, чтобы никто, кроме меня не пострадал. Главное — не тянуть и опередить Шварца. На секунду меня обожгло мыслью, что если я выпилюсь, то вроде как получится, что признаю свою вину. А значит, Фридхельма всё равно затаскают на допросы. Но тут есть маленький бонус. Если Вайс не соврал, моя смерть будет выглядеть естественной. Мало ли, сердце у меня отказало, или Шварц не рассчитал и приложил головушкой об стену.

Я достала злосчастную ампулу. Блядь! Я никогда раньше даже в самые тяжёлые минуты не задумывалась о самоубийстве. Считала, что выход можно придумать всегда. Как же дико осознавать, что сейчас его у меня нет. Я не хочу умирать вот так… Мне бы ещё хоть раз увидеть Фридхельма, попрощаться, поговорить. Но видно не судьба. Нет у меня этого времени, просто нет. Я вдруг осознала, что сейчас живу последние минуты. Что потом не будет уже ничего. Как же, оказывается, тяжело решиться вернуть Богу билет. И чем больше я буду тянуть, тем труднее мне будет это сделать. Ну, хватит уже рефлексировать! Решилась — так действуй…

— Эрин, что это?

Вилли вернулся? Но зачем? Я запоздало сжала кулак, надеясь, что он не дотумкал, что происходит. Впрочем, тормозом он был лишь с Чарли, а вот военную точность и скорость реакций у него не отнять. — Ты что задумала? Совсем рехнулась?

Я намертво сжала пальцы, вяло пытаясь отбиться.

— Отдай немедленно.

Я обмякла, почувствовав, что не осталось больше сил ни на борьбу, ни на слёзы, вообще ни на что.

— Хочешь отобрать у меня возможность безболезненно умереть?

— А о Фридхельме ты подумала? — сердито ответил он, разжав наконец мою ладонь. — Как он переживёт это?

— По-твоему, ему будет легче, если Шварц продолжит трясти из меня признание?

— Мы делаем всё возможное, чтобы вытащить тебя отсюда, — он встряхнул меня за плечи. — А вот если ты наглотаешься яда — признаешь тем самым, что виновна.

Я что, должна сыграть в русскую рулетку? Получится ли у него меня оправдать или нет? Но я-то прекрасно знаю, что стоит только Кате заговорить — и мне уже ничего не поможет. И вообще, с чего это осторожный Вилли вздумал рисковать своей задницей? Неужели действительно верит в мою невиновность?

— А как же твоя карьера? Что, если твои попытки меня спасти окажутся напрасными? — я не решилась признаться, что обвинения против меня вполне могут оказаться доказуемыми.

— Ты когда-то сказала, что главное, чему я должен верить, что ты никогда не предашь Фридхельма, — в его взгляде мелькнуло что-то, чему я не смогла подобрать определения. — Так вот, я тоже люблю своего брата. А значит, буду до последнего защищать свою семью, — он притянул меня в осторожном объятии.

—Спасибо, — почти беззвучно прошептала я.

Мне пофиг, почему он это делает — из страха что я потяну его за собой, если всплывёт неприятная правда, или из-за любви к брату. Главное, он преодолел свои принципы, ведь защищать человека, в котором сомневаешься, куда более сложно, чем рубиться за того, в кого безусловно веришь. Время тянулось медленно, словно резина. Желающих меня посетить больше не нашлось, и с одной стороны я этому радовалась, а с другой — ломала голову, что сейчас происходит в штабе. Если бы было всё так радужно, как говорил Вилли, меня бы уже выпустили. Ведь так? Но если всё так плохо, тогда Шварц уже давно должен был вернуться по мою душу. Когда стемнело, дверь открылась, и меня снова отвели в «комнату для дам», затем принесли ужин. Вполне кстати приличный, сомневаюсь, что русских пленных кормят так же. На таком стрессе есть естественно не хотелось, но я заставила себя съесть немного каши и бутерброд с сыром. Ладно, в конце концов отсутствие плохих новостей — вполне неплохо. Моя жизнь сейчас висит на волоске и зависит от того, сколько Катя сможет продержаться, но даже если она и будет молчать, ещё остаются вещдоки в виде моих отпечатков. Вайса они сроду не смогут вычислить, значит… Значит, рано или поздно мне светит расстрел. Как же я устала бояться, устала следить за каждым словом, притворно улыбаться всяким мерзавцам вроде Штейнбреннера. Может, и к лучшему, если это наконец закончится…

Только жаль, если Фридхельм узнает обо мне правду вот так. Я в сто пятьсотый раз пожалела, что в своё время не открылась ему. Не заслуживает он узнать с чужих слов, что его любимая оказалась фальшивой насквозь. Я надеюсь, он сможет верить единственной правде, которую я смогла ему дать, — что люблю его.

Я проснулась от скрежета ключа в замочной скважине. Кого это принесло среди ночи? Мелькнула безумная мысль, что это Фридхельм пришёл за мной. Вот только вряд ли мы сможем далеко убежать под перекрёстным огнём русских и немцев, которые объявят на нас охоту.

— Эрин? — вот уж кого не ожидала увидеть, так это Вайса.

— Не переживайте, гауптман, я вас не сдала, — криво усмехнулась я.

— Я знаю.

Следом за ним вошла Катя. Бедняге досталось побольше, чем мне. Щёку девушки «украшал» здоровенный синяк, правая рука перемотана.

— Как ты?

— Я им ничего не сказала, — вымученно улыбнулась она разбитыми губами.

Так, стоп, но если она сейчас стоит здесь, значит, Вайс…

— Я больше не могу оставаться в штабе, тем более мы должны передать новости на фронт, — подтвердил он мои догадки.

— Пришли попрощаться? — хмыкнула я.

— Тебе тоже нельзя здесь оставаться.

Я снова ощутила укол совести, глядя в глаза Кати, в которых по-прежнему была какая-то детская доверчивость. Неужели они действительно пришли, чтобы спасти меня? Вот так, без особых на то оснований поверили, что я своя? Впрочем, я как раз-таки никогда не была доверчивой.

— Серьёзно? Вы вернётесь как герой-разведчик и отважная радистка. А в качестве кого появлюсь я?

Вайс посмотрел мне в глаза сканирующим расчётливым взглядом, в котором мелькнуло что-то нечитаемое.

— Эрин, я же обещал, что к вам проявят снисходительность. Тем более ваши знания немецкого всегда пригодятся на фронте.

Начать новую, правильную жизнь? Пару лет назад я бы с радостью ухватилась за такую возможность. Где же вы раньше были, товарищ разведчик? Сейчас я уже не верю, что советские бойцы примут меня как свою, или что какой-нибудь особист вроде Громова закроет глаза на то, что я болталась в армии Вермахта.

Я прикинула — если откроется, что предатель Вайс, с меня по идее должны будут снять обвинения. А если я, очертя голову, кинусь бежать куда глаза глядят, это подтвердит мою виновность. И тогда они примутся за Фридхельма. Конечно, я рискую, если останусь, мало ли, вдруг что-то пойдёт не так, но мне не привыкать рисковать.

— Так что вы решили? Нужно поторопиться, — Вайс торопливо оглянулся, прислушиваясь.

— Я остаюсь, — пробормотала я, с удивлением почувствовав, что где-то в глубине души немного сожалею о своём решении.

Всё-таки мы были неплохой командой. Странной, конечно, но как оказалось, вполне надёжной.

— Как хотите, — Вайс коротко кивнул Кате. — У нас нет времени.

— Стойте.

Получается, они передадут на фронт неверную информацию. Но ведь история должна идти своим чередом. Я не раз уже задумывалась, влияет ли на что-то моё появление? Кого-то я спасла, кто-то погиб по моей вине. Но что, если я нарушу ход истории, умолчав о правильном направлении? Я не хочу гибели «своих» немцев, но также я не желаю победы Германии. Это будет настоящий трэш.