Мне не хотелось пользоваться гостеприимством ни одного из них. Вилли, потому что бесил невероятно, Штейнбреннера, потому что… Да потому что не верю в его бескорыстные мотивы. Мало ли, ещё явится утешать, но решать что-то нужно.

— Герр Штейнбреннер, я безусловно благодарна вам за заботу, — скромно проблеяла я. — Но выгнать вас из дома мне не позволит совесть. Раз уж лейтенанту всё равно предстоит бессонная ночь, я, пожалуй, приму его предложение.

Этот змей вроде как понимающе улыбнулся:

— Как хотите.

Мне пришлось подождать ещё наверное с полчаса, пока Вилли натрендится по телефону и отправит на позиции парней.

— Пойдём.

Ну наконец-то, а то я уже готова уснуть прямо здесь.

— С чего такая забота, герр лейтенант? — усмехнулась я, закрывая дверь. — Мы же оба знаем, что ты меня терпеть не можешь. Надеюсь, не надумал придушить меня по-тихому подушкой?

— Я стараюсь справиться с этим соблазном, — в тон мне ответил он.

По ходу морфий меня догнал — вроде идти всего ничего, а ощущение будто я разряжена в ноль. Голос Вилли то становился неестественно громким, то куда-то удалялся.

— … это не ненависть, Эрин. Я безумно устал… Ни с одним солдатом я столько не возился… Тебя не в чем обвинить, но ты постоянно встреваешь в какую-нибудь беду… Надеюсь, ты не передумала перевестись из моей части…

Моя злость постепенно перегорала. Он в общем-то прав. И в том, что меня подозревает, и в том, что мне не место на фронте, да и насчёт Фридхельма тоже. Вильгельм остановился перед крыльцом, нащупывая в кармане ключи, а я словила неслабую карусель. Ощущение было как в тот единственный раз когда я перепила и всю ночь ловила вертолёты.

— Что с тобой? — нахмурился Вилли. — Тебе плохо?

Не-е-ет, мне хорошо. Штырит так, что наверное скоро радужных единорогов из волшебной страны видеть начну. Может быть всё-таки последние месяцы — это одна большая галлюцинация, и я однажды проснусь в своем мире?

* * *

…Автоматная очередь, удушливый дым клубится между разрушенных домов. Тела… Так много окровавленных тел, беспорядочно лежащих на снегу. Солдаты продолжают расстреливать всех, кто пытается убежать, скрыться. Крики, стоны, хохот. Я держу в руках пистолет и тоже стреляю — молодой парень падает как подкошенный. Я медленно перевожу взгляд на свои руки, словно не веря, что только что застрелила беззащитного человека, и вижу, как с пальцев струйками стекает кровь. Я отбрасываю пистолет, давясь немым криком, пытаюсь вытереть кровь хотя бы об снег, но её все больше. Кровавые ручейки пачкают шинель, стекают на белоснежный снег, а дикая вакханалия продолжается.....

Сон был настолько реальным, что проснувшись я какое-то время тупила, пытаясь понять, где нахожусь. Последним, что я запомнила, была обалдевшая мордаха Вилли, когда я без предупреждения отключилась у него на пороге. Ну чё, молодец. В постельку уложил, одеялком укрыл. Представив, как он чертыхался, стягивая с меня шинель и сапоги, я улыбнулась.

Я поискала глазами часы. Ничего себе, проспала почти сутки! Пить хочу дико, да и поесть бы не помешало. Не говоря уже о том, что бы умыться и как-то привести себя в порядок. Мой ранец обнаружился на ближайшем стуле, и по пути к умывальнику я заметила на столе пол-булки хлеба и кувшин с молоком. Да уж, ответственность у Винтера видимо идёт встроенным девайсом.

Снова укутавшись как капуста, я выползла на крыльцо. Наверное надо явиться в штаб, узнать, что в мире делается, но в штаб я не дошла. Замерла на пороге, не в силах сделать ни шагу. Главная улица деревни была усеяна телами. Мужчины, женщины, дети. Что здесь произошло, и где все? Я медленно пошла по истоптанному окровавленному снегу и отшатнулась, наступив на тряпичную куклу. Чуть дальше лежала женщина, прижимая к себе маленькую девочку, а рядом тяжело привалился к забору старик. На его груди виднелись кровавые пятна, взгляд открытых глаз был устремлён в небо. Вскрикнув, я заметила подружек Нины. Девушки обнялись в напрасной попытке защититься от пуль.

— Фройляйн? — я вздрогнула, почувствовав, как на плечо легла чья-то рука.

— Что здесь случилось? — прохрипела я. — Почему всех гражданских расстреляли? Тут же дети.

— Успокойтесь, фройляйн, — незнакомый солдат подхватил меня под руку. — Давайте пройдём в штаб.

Штейнбреннер хмуро кивнул мне.

— Что происходит, герр штурмбаннфюрер? Где лейтенант Винтер?

— Ночью русские пересекли линию фронта, — коротко ответил он. — Мы готовимся к масштабной атаке.

— А эти люди? — не выдержав, спросила я.

— Здесь каждый второй связан с партизанами, я больше не могу рисковать, — он пожал плечами. — И потом, как там говорится… Око за око? Хотя конечно даже сотня этих жалких крыс не стоит моих лучших солдат.

Я молча смотрела, как он надевает шинель, фуражку, убирает в ящик бумаги. Теперь я ясно слышала где-то вдалеке залпы орудий. А вот наверное и историческая битва за село.

— Оставайтесь в штабе, Эрин, это пока самое безопасное место.

Он вышел, а я снова едва не разревелась. Это же какой идиоткой надо было быть, чтобы считать, что я смогу смыться «под шумок»? Если я сейчас сунусь в самый замес, меня пристрелят свои или немцы. Да и плутать по лесу, как показывает практика, чревато. Нарваться можно на кого угодно. Снова рискнуть и в случае неудачи расстаться с жизнью? Или сидеть, дожидаясь, пока Красная армия погонит отсюда немчиков, и сгинуть с ними?

Фридхельм

Штурм Москвы не удался. Наоборот, это русские выбили нас из Ершово, отбросив на много километров назад на Запад. Как можно было быть такими самоуверенными? Ведь Союз — огромная страна и на её защиту готов встать каждый. Мужчины, женщины, даже дети. Наши генералы планировали завершить эту войну за несколько месяцев и явно не учли, что мы абсолютно не готовы к русской зиме. На градуснике постоянно минус сорок, вода замерзает буквально за секунды. Нам пришлось бросить почти всю технику, которая просто не осилила сугробы высотой почти в человеческий рост. Вместо возвращения домой мы зарылись в мёрзлую землю, как дикие звери. Неизвестно как мы переживём эту зиму. Русские вывели из строя железную дорогу, и тёплое обмундирование, похоже, привезут нам не скоро. Стыдно признаться, но мы дошли до того, что рыскали по домам в разрушенных деревнях в поисках тёплых вещей. Рукавицы, валенки, даже шапки-ушанки — всё, что может помочь уберечься от обморожения. Штурмбаннфюрер увёл остатки своего отряда дальше, мы же получили приказ от Файгля не отступать любой ценой. Нас и так отогнали километров на сто. Линия фронта меняется каждую неделю. Основной состав вместе с нашим гауптманом расположились в паре километров. Им кажется даже удалось сохранить несколько машин и кое-что из артиллерии. Возможно, нам придётся провести в землянках всю зиму. Парни старались держаться, хотя наверняка каждый задает себе вопрос: «Увижу ли я новую весну?» Этот дикий холод медленно убивал, выпивая волю к жизни. Каждый раз, когда приходилось заступать в караул или идти в полевую кухню за обедом, я мысленно собирался с духом, зная, что как только покину более-менее тёплую землянку, холод тут же начнёт пробираться под шинель, а пальцы даже в шерстяных перчатках уже через час потеряют чувствительность.

Вчера русские снова раскидали с воздуха листовки с карикатурой фюрера. Поднимать и читать их было строго запрещено. Какая глупость. Сейчас это просто бумага, которую можно пустить на растопку и немного согреться, когда сидишь часами на морозе.

Однако бдительный Кребс тут же поспешил ко мне:

— Ну-ка, что это у тебя?

Я сжал листки в руке, вспомнив, что русские в подобных случаях не церемонились с провинившимися солдатами. Неужели меня отправят в лагерь или в штрафбат за такой пустяк?

— Проверьте посты, Кребс, — я услышал знакомый голос.

Снова брат пытается прикрыть мои ошибки. Вильгельм подошёл ближе, дожидаясь, пока Кребс отойдёт. При ярком дневном свете я увидел его другими глазами. Безупречно-аккуратный, словно с картинки, молодой офицер сейчас больше походил на разбойника с большой дороги. Замотанный в какой-то тулуп, на ресницах застыл иней, небритый — впрочем, как и я — в глазах многотонная усталость. По-моему, он даже не особо злится на меня.