Невесёлые мысли отвлёк шум со стороны столовой. Я прислушался — топот сапог, крики. Надо пройти разобраться, что там происходит, но мне навстречу уже бежал Бартель с перекошенным лицом:

— Скорее, лейтенант, вы должны это сами увидеть!

Да что там могло случиться? Внезапная атака русских? Поймали кого-то из партизан? Возле избы-столовой царил хаос. Каспер сидел, согнувшись на ступеньках, и стонал от боли. Причём не он один — человек пять навскидку. Шнайдер, кривясь словно от удушья, пытался расстегнуть форменную куртку, санитары уже осматривали Вербински. Что, чёрт возьми, происходит? Неужели какое-то заразное заболевание? И тут я почувствовал это. Машинально расстегнул ворот мундира, стиснул зубы, не давая стону вырваться. Мои парни не должны видеть своего командира вопящим от боли. Что бы это ни было, надо сохранять трезвую голову и быстро брать ситуацию под контроль.

— Подготовьте машины для отправки пострадавших в госпиталь, — прошипел я ближайшему солдату, чувствуя, как жжение пожаром охватывало меня от груди, спускаясь ниже.

Мне только сейчас пришло в голову, что никакая это не болезнь. Больше похоже на массовое отравление. В деревне остались только дети, женщины и старики. Неужели кто-то из них осмелился на такое? Им это не сойдёт с рук. Придётся показать, что мы можем быть не только добрыми и снисходительными с побеждёнными.

Арина

— Карл, ты в порядке? — я непонимающе повернулась и наткнулась на встревоженный взгляд Фридхельма.

— Да, — огрызнулась и раздражённо выдернула рукав, за который он ухватил, пытаясь привлечь моё внимание. Пока что я в порядке, но вот насчёт дальнейшего не уверена. Мы всей толпой ехали в больничку и похоже мне конец. Не представляю, как смогу откосить от медосмотра, учитывая, что натворила. На душе было муторно и гадко от самой себя. До сих пор прокручивала в памяти события последних суток. Надо было либо травить всех, как тараканов, настойкой со стрихнином, либо вообще сложить лапки и признать своё малодушие. Но я же умудрилась отличиться. Вроде как и грех на душу не взяла, но по факту уделала немчиков с особым садизмом. Ещё и такую беду на свою задницу накликала.

— Приехали! — рявкнул Кребс. — быстро выгружайтесь, проходите и ждите доктора. Сначала он, конечно, поможет пострадавшим, но вы не смейте никуда расходиться без моего приказа!

Ну всё, кажись, приплыли. Я вяло поплелась за остальными солдатами внутрь, избегая внимательных взглядов Фридхельма. Единственное, что меня непонятно по какой причине радовало, то он сейчас шёл в числе тех, кто не пострадал. Больницу немцы обустроили подальше от линии фронта в тихом селе. Видимо, это бывший совковый клуб культуры или что-то столь же помпезное. На белых стенах были выбиты барельефы Ленина и прочих звёздных героев революции, мозаикой выложены неубиваемые пафосные призывы вроде «Дорогу светлому будущему!» Ага, шикарно смотрелось в комплекте с немецкими флагами и портретами Гитлера. Я притормозила на ступеньках и чуть отступила за мраморную колонну, пропуская солдат, которых уже ждал доктор. Старший Винтер с перекошенным от боли лицом. Бледный, как мел, Вербински. Жалобно постанывающие Кох и Каспер. Шнайдер, сквозь зубы обещающий все кары небесные тем, кто посмел такое с ними сотворить. О, смотрю и медсестрички подлетели, засуетились, как курицы, похватали бедняжек под белы рученьки, помогая идти. Да ладно, как раз-таки идти на своих двоих им ничего не мешает. Адски больно, это да. Ничего, подлечат немного шкуру и будут как новенькие.

— Майер, тебе особое приглашение надо? — рявкнул Кребс.

Как же я, наверное, его достала за столько дней своей полной неспособностью усвоить, что ходить, дышать и срать надо по приказу. Ладно, попробую затаиться, как мышь, и придумать, как сейчас буду объясняться с доктором. Судя по всему, это будет не так уж скоро — пока он осмотрит пострадавших, пока сообразит, что это и как лечится, пройдёт немало времени. Так что включаем мозги и ловим креатив.

* * *

Я ведь вчера уже решилась отомстить немцам за подлый расстрел командира. Остальных пленных куда-то увели, я так до сих пор и не знаю отправили их в лагерь или тоже расстреляли. Припрятав заветную бутылку в столовой, я привычно помогла Коху раздать суп. Есть от волнения не могла — ждала удобного момента подсунуть свою отраву. Как назло, после обеда предстояли тактические учения, и значит выпивон откладывался до вечера. Я ещё раз прикинула последствия своего поступка. Ясное дело немцы все до одного не сдохнут. Значит, будут разбирательства что да как, и либо перебьют всю деревню, либо мне придётся во всем признаться. Я порылась в архивах памяти — партизаны в таких случаях с гордостью признавались в содеянном и принимали мученическую смерть. Я поёжилась, вспомнив когда-то прочитанную «Молодую гвардию» — выколотые глаза, ожоги, перебитые конечности, отрезанные части тела. Даже если Винтер и не станет маньячить, перспектива быть повешенной или расстрелянной тоже не особо радовала. Снова кольнула совесть за такое малодушие и жажду выжить, но, увы, я дитя своего времени. Поколение сороковых годов было закалено бесконечными гражданскими войнами и революциями, а чуть позже — репрессиями. Плюс грамотная пропаганда морального воспитания. И то далеко не все жаждали умереть героями. В моё же время, да, чтили подвиги дедов, но кто реально был готов их повторить?

Я всегда считала, что обладаю достаточно сильным характером — поступала с людьми в соответствии со своими принципами, а не следуя общепринятым нормам. Когда коллега прикрывала косяки в работе бесконечными детскими больничными и проблемами, я заявила шефу, что те, у кого детей нет, не обязаны пахать за неё, доделывая то, что она не успевает. Уволить её, конечно, не уволили, зато здорово сократили премию, распределив между теми, кто работал, пока она убегала то на школьное собрание, то на утренник. Я отказалась материально поддерживать сестру, несмотря на мамины жалобы, что бедная Полиночка сидит в декрете, а её непутёвый муж опять вылетел с работы. Ну, я могу понять, что такое может случиться раз, ну, два. Но не так же, чтоб за год сменить семь мест работы и везде сплошные гады и сволочи, не способные оценить гения. Почему я должна на свои кровно заработанные кормить семейку взрослых безответственных инфантилов, которые, не думая башкой, наделали детей? Так что жесткости и цинизма, я считаю, у меня вполне хватало, но вот чтобы убить кого-то?

Возможно, я и могла бы выстрелить, защищая свою жизнь, но втихаря травить? Бабушка рассказывала, что даже вернувшиеся с войны мужчины не любили рассказывать, как там всё было. Потому что первый раз убивать, пусть даже и врага, наверное, нелегко никому. Дело даже не в жалости, я думаю, это что-то бесповоротно меняет в человеке, остаётся с ним до конца жизни.

«Так, как было, обратно уже не станет», — вертелось почему-то у меня в голове.

От тяжких мыслей как ни странно помогла отвлечься ударная тренировка. Кребс, раздав мотивирующих пиздюлей, гонял нас бесконечными манёврами по пустырю. Затем был мой «любимый» час позора — стрельба. Я опять ни разу не попала даже в ближний к центру мишени круг.

— Ничего, малыш, научишься, — добродушно потрепал меня по плечу Кох. — А если нет, будешь на подхвате. Я уже привык к твоей помощи.

Я криво улыбнулась — сил постоянно злиться на каждого немца просто не было. Тем более этот обычно вполне добродушно поддерживал недотёпу Карла.

— Смотри, что я нашёл, — из небольшой рощи за пустырём вывернул Бартель, протягивая руку.

Краем глаза я увидела какие-то ягоды. Кох сразу же цапнул пару штук.

— Дяденька, не ешь! — какой-то совсем мелкий пацанёнок метнулся к ним.

Интересно, а в чём дело? Они ядовитые?