Среди разношёрстной толпы солдат, настороженных местных, хихикающих девушек, стаек оборванных детей внезапно я наткнулась взглядом на высокую знакомую фигуру. А этот мудила что здесь делает? Хохляцкий полицай куда-то вёл трёх женщин, подталкивая их штыком винтовки. Как загипнотизированная, я медленно пошла за ними. Перед глазами стоял светловолосый мальчишка с измазанным землёй и кровью лицом. Детский рот беззвучно открывался в протестующем крике, а в голубых глазах обвиняющие горел упрёк. Горячая обжигающая ненависть к этому гаду вспыхнула с новой силой. Скольких ещё он погубит просто так, ни за что, желая выслужиться перед новой властью? Полицай свернул в какой-то переулок, и я услышала тихий плач:

— Ну, будь ты человеком, отпусти нас. Вот возьми, — одна из женщин торопливо вынимала из ушей серёжки.

— Больше давайте, — грубо ответил он. — А то я не знаю, сколько вы, жиды, в кубышках золота прячете.

Откуда-то пришла мысль, что он их всё равно не отпустит — заберёт всё, что есть, и загонит в гетто. Я оценивающе осмотрелась — переулок тупиковый. С одной стороны пустое здание с выбитыми окнами, с другой — глухая кирпичная стена. Я не очень понимала, что творю. Руки словно действовали отдельно от моего сознания. Трусоватая, осторожная я, не желающая пачкать руки в чужой крови, сейчас медленно расстегнула кобуру, доставая маузер, и щёлкнула предохранителем. Полицай, видимо, что-то почуял — медленно обернулся и, пока ещё ничего не понимая, услужливо заговорил:

— Я вести этих жидовок в комендатуру. Быть приказ поймать всех, кто ускользнул…

Это было легко. Нажать на курок, и в то же время свинцовая тяжесть от неотвратимости совершённого заставила опустить руки. Я не почувствовала ничего, кроме этой тяжести и пустоты, глядя, как медленно стекленеют глаза убитого мной человека. Неважно плохой он или хороший, я стала убийцей, безвозвратно перейдя невидимый рубеж. Сдавленные всхлипывания словно переключили какой-то тумблер, возвращая меня к реальности.

— Уходите и быстро, — по-русски приказала перепуганным женщинам.

— Вы… Нас отпускаете? — недоверчиво спросила одна из них.

Другая же подбежала ко мне и бухнулась на колени, порываясь поцеловать руку, бормоча:

— … Храни тебя бог, сынок…

— Не надо, — я попыталась поднять тётеньку. — Вам нужно уходить как можно быстрее…

И мне кстати тоже. В принципе отмазаться, если даже попадусь, я попробую. Всегда можно сказать, что полицай был двойным агентом. По идее должны поверить солдату вермахта, но всё же лучше не рисковать.

— Карл? Что тут произошло?

«Мать твою, — мысленно выругалась я. — И чего теперь?»

Я чуть было не ляпнула: «У нас проблемы, Хьюстон!» — но язык сковала странная немота. Медленно обернулась, перехватывая потрясённый взгляд Фридхельма. Пинать соображалку сейчас было бесполезно — кроме мрачных прогнозов ничего подсказать мне она не могла. Зато интуиция нашёптывала, что синеглазка на моей стороне. Ну хотя бы потому, что ещё не принялся орать как блаженный и бежать в сторону комендатуры. В распахнутых глазищах читалось зашкаливающее охренение, растерянность и какое-то странное понимание. Я зависла, прислушиваясь к ощущениям. С одной стороны нас уже роднило немало приключений, но хватит ли его симпатий, чтобы похерить патриотизм, покрывая такое? Смогу ли я довериться немцу, хрестоматийному нацисту?

— Его надо куда-то спрятать и быстрее, — судорожно сглотнув, сказал Фридхельм, подходя ближе к убитому полицаю.

— Тут и думать нечего.

Я мотнула головой в сторону выбитых дверей подъезда и, борясь с подступающей тошнотой, взялась за ноги жмура. Синеглазка с таким же брезгливым выражением на мордахе подхватил его за плечи, и мы потащили дохлого ублюдка к развалинам.

— Так ничего и не спросишь? — я остановилась, пытаясь отдышаться — этот гад был тяжелый как пулемёт.

— Спрошу, — Винтер, не останавливаясь, потащил его дальше. — Потом.

Честно говоря не ожидала, что нежный ботан будет вести себя так собранно. Мы успешно затащили полицая под лестницу, и для верности присыпали его крупными кусками кирпичей и штукатурки.

— Что дальше? — я осмотрелась, надеясь, что поблизости не рыскают эсэсовские твари. Напряжение, словно сжатая пружина, пульсировало внутри, выдавая меня лёгкой дрожью пальцев.

— Вернёмся к кинотеатру, — быстро ответил Фридхельм. — Никто не должен заподозрить, что ты куда-то выходил, слышишь, Карл?

— Только боюсь я не смогу поддержать разговор, о чём был фильм, — нервно усмехнулась я.

— Уж ты-то всегда найдешь, что сказать, — лёгкая насмешка скользнула в его напряжённых глазах. — Главное — успокойся и веди себя естественно.

Интересно, как можно вести себя естественно, если полчаса назад завалила человека? Пусть он был подлой марзью, но всё же… Я теперь хорошо понимала душевные метания солдат, возвращавшихся с фронта. Отнять чью-то жизнь, если ты адекватный человек со здоровой психикой, и ничего при этом не испытывать, наверное невозможно. Меня до сих пор била крупная дрожь — осознание того, что я сделала, смешивалось с каким-то мстительным удовлетворением, что эта мразь больше никого не погубит. Я покосилась на Фридхельма, который в ожидании парней нервно курил, и протянула руку:

— Дай и мне.

Чего уж скрывать, курить я конечно в своё время пробовала. Этим наверное грешат все студенты, переживающие во время сдачи сессий и дорвавшиеся до взрослой жизни. Правда, закончив институт, я всё-таки бросила это дело, мотивировав себя тем, что здоровье и красота важнее. Стресс прекрасно можно снимать и другими способами, но что делать сейчас, когда под рукой нет ни «Ново-пассита», ни мартини? Даже расслабиться с нормальным мужиком, как оказывается, не судьба. К тому же, как выяснилось, губят людей не только сигареты, а ещё и косоглазые водилы.

— Ты уверен? — синеглазка удивлённо смотрел, как я вполне умело орудую зажигалкой.

Твою же… Отозвались возмущённым кашлем здоровые лёгкие ни разу ни курившего до этого тела. Ещё и сигареты такие крепкие, что аж глаза режет. Я-то всегда баловалась тонкими, с символическим количеством никотина. Но со своей задачей мерзкое курево справлялось — я немного расслабилась и, медленно затягиваясь, хладнокровно раздумывала как быть дальше. После того, как Винтер вместе со мной спрятал труп, вопрос о доверии был снят с повестки дня. Теперь дело за тем, насколько мы здесь задержимся. А если ублюдка найдут и устроят шмон? Или у меня паранойя? Скорее всего немцам будет глубоко насрать на убитого хохляцкого перебежчика.

— Винтер, ты что учишь Карла курить? — окликнул нас Каспер.

Я облегчённо выдохнула. Чем быстрее мы свалим в своё село, тем лучше.

— Лучше бы чему хорошему научил, — с упрёком посмотрел на ботана Кох.

— Рано тебе курить, — Шнайдер, как всегда не церемонясь, просто выхватил у меня из пальцев сигарету.

— Эй, вы чего? — вяло огрызнулась я. — Сейчас как бы война, если вдруг кто не заметил. Убивать мне значит не рано, а курить нельзя?

Офигев от таких двойных стандартов, я на какое-то время отвлеклась от того, что творилось на душе.

— Да ладно, малыш, не обижайся, — Вербински потрепал меня по плечу. — Курить действительно вредно. Ты и так хилый, смотри, не вырастешь.

Побалансировав между злостью и беспричинным весельем, я не стала вступать в споры со старшими «друзьями» и резво стартанула к месту сбора. Если честно больше всего сейчас хотелось как следует вымыться. Конечно видимых следов на мне нет, но казалось, что я по уши в какой-то липкой грязи. Вернувшись, первым делом переоделась в чистую форму и отправилась к колодцу за водой. Хотя даже если отскребу себя с ног до головы пемзой и выстираю в десяти водах форму, морально легче мне не станет. Во всяком случае так быстро, как я хочу. Я села прямо на пол бани и оттолкнула таз с мыльной водой. Как последняя истеричка спрятала голову в коленях, пытаясь справиться с задушенными рыданиями. Нет, меня не мучили угрызения совести от того, что я пристрелила этого мудака. Он и слова доброго не стоил. Меня пугало насколько легко я это сделала. Что ещё мне придётся совершить в этом безумном абсолютно чужом мне времени? Хотелось домой, в свою безопасную и уютную квартиру, хотелось обнять кого-то из близких, родных людей, да просто даже потрепаться за жизнь с подругами. Умом я понимала, что скорее всего это уже невозможно никогда, и старалась поменьше вспоминать прошлую жизнь, сосредоточиться на выживании здесь. Но сейчас отчаяние нахлынуло с новой силой. Я хочу быть собой, успешной красивой молодой женщиной. Говорить, что думаю, без оглядки на то, что меня могут пристрелить. Хочу элементарной свободы, а не вот это вот всё.