— Что такое? — заинтересованно покосился на нас Штейнбреннер.

— Такое зрелище явно не для молоденькой девушки, — не скрывая недовольного тона, ответил я, одновременно заталкивая её пистолет обратно. — Как бы в обморок не упала.

— Как видите, всё закончилось, — он кивнул на обгоревший труп русской. — Можете расходиться.

Русскую застрелил молоденький парень, у которого судя по виду чуть ли не истерика. Его товарищи добродушно посмеивались, что у него слабые нервы, мол такое развлечение чуть не испортил.

— Пусти, — с неожиданной силой для девицы в полуобморочном состоянии, Эрин отпихнула меня и рванулась к ближайшей стене. Несколько минут её выворачивало, что немудрено. В воздухе стоял густой дым и жуткий запах горелой плоти. Смотрю, девчонке совсем плохо — практически обнимается со стенкой в попытке не свалиться в снег. Снова чувствую, несмотря на нашу личную «войну», жалость.

— Пойдём, я отведу тебя в машину, — протягиваю руку, но она упрямо уворачивается, процедив:

— Не трогай…

Да и чёрт с тобой, хочешь упасть лицом в сугроб — на здоровье!

— Эрин, тебе плохо? — о, уже набежали сочувствующие.

Кох её чуть ли не на руки подхватил, она и слова против не сказала, а на меня смотрит как на чудовище. Как будто я в состоянии был прекратить эту казнь или это я отдал такой чудовищный приказ.

— Проводите её в машину, — сказал я Касперу.

Пусть сидит там, пока я обговорю завтрашнюю вылазку с Штейнбреннером. Нужно поделить территорию и желательно так, чтобы каждый занимался своим делом. У меня нет ни малейшего желания больше принимать участия в подобных «развлечениях». Я стараюсь держать своих парней в рамках, которых придерживаюсь и сам. Ничего хорошего в том нет, что они сейчас видят такую вседозволенность.

Я настороженно посматривал на Эрин, ожидая очередной истерики, но девчонка сжалась в комок, не обращая на меня внимания.

— Ты понимаешь, что бы с тобой было, если бы ты в неё выстрелила? — не выдержав, спрашиваю, но она даже не поворачивает головы. — Тебе нужно держаться как можно незаметнее, учитывая, что у тебя русское происхождение.

По прежнему молчит. Зачем я вообще трачу своё время на бесполезные нотации? Теперь она ещё и смотрит на меня всё с тем же осуждающим презрением.

— Что я мог сделать? Оспаривать решения штурмбаннфюрера? Ты знаешь, я никогда не отдавал подобных приказов! Я не собираюсь рисковать своим положением ради какой-то русской бабы и тебе не советую.

— А тот солдат не побоялся выстрелить, — медленно говорит, продолжая смотреть всё тем же взглядом.

— У того солдата своя голова на плечах должна быть. В конце концов, Штейнбреннер его командир пусть сами разбираются. Моё положение сейчас и так висит на волоске… — чёрт, зачем я ей всё это объясняю. — Я вообще не обязан перед тобой оправдываться!

— Передо мной и правда не стоит, — снова мелькает ощущение, что я говорю сейчас не со вчерашней школьницей, а с равным мне по возрасту и опыту противником. — А вот интересно, ты себя сможешь простить потом, когда кончится война? Ведь память не сотрёшь.

— Замолчи!

С трудом сдерживаю желание придушить эту мерзавку. Да только от этого её слова ложью не станут. Вот как у неё получается каждый раз вытащить на поверхность то, в чём я порой не могу признаться даже перед самим собой?

— Я больше не стану ничего тебе говорить и прикрывать тоже. Делай, что хочешь, посмотрим куда это тебя приведёт.

Она довольно долго молчит, и постепенно все эмоции в её глазах словно выцветают, оставляя лишь пустоту.

— Можете успокоиться, герр лейтенант, я больше не доставлю вам неудобств. Как только мы присоединимся к роте герра Файгля, я поговорю с ним. Попрошу его перевести меня куда-нибудь в канцелярию подальше от фронта.

Надо же как заговорила. Неожиданно и… странно. Хотя бы потому что — а как же Фридхельм? Что, закончилась великая любовь? Или не всё так просто?

— И что взамен? — на всякий случай спрашиваю, готовый к тому, что она выдвинет какие-нибудь условия.

— Ничего, — непонятно почему, но я верю ей.

Может, поняла, что на войне не место впечатлительным девчонкам. Может, действительно боится, что рано или поздно какой-нибудь дотошный эсэсовец раскопает её тайны. Для меня главное, что она исчезнет. Фридхельм конечно попытается поддерживать с ней отношения. Да только как оно говорится, с глаз долой из сердца вон. А к тому моменту, когда закончится война ещё всё десятки раз поменяется. Может, она всё-таки уедет в Швецию, как изначально и хотела. Может, замуж выскочит. Главное — Фридхельм больше не будет смотреть на меня как на врага. Конечно когда-нибудь мне придётся отпустить его в свободное плавание и не вмешиваться в его жизнь, но для этого пусть хотя бы немного повзрослеет, наберётся опыта. Вот закончится война, тогда и посмотрим, а пока что да, я «сторож брату моему…»

Арина

Наверное, меня всё же прокляли. Там, в небесной канцелярии, когда засунули в это тело с пожеланием: «Да пребудет с тобой вечный пиздец». Не сказать, что и до этого моя жизнь была, как у диснеевской принцессы, но я привыкла ставить цели и их добиваться. Нет богатеньких родителей? Значит буду зубрить лекции до кровавых мальчиков в глазах, но сдам сессию. Хочется одеваться не в рыночные тряпки и мыть голову чем-то получше «Чистой линии»? Значит найду возможность подработки. Надоело мыкаться по съёмным квартирам? Берём ипотеку и побольше частных проектов. Здесь же от меня не зависело ровным счётом ни-хре-на. И предугадать, во что выльется моя авантюра, я при всём желании не могла. А ведь это старая непреложная истина — у каждого действия имеются последствия. Нашим бойцам в Садках я может и подсобила, да и Вильгельм огрёб неслабо, но бонусом ко всему этому прилагался отряд СС, с которым теперь неизвестно сколько придётся куковать. Если я уже привыкла к «нашим» солдатикам и особо не боялась ни Винтера, ни Файгля, то сейчас снова почувствовала леденящий страх разоблачения. Я до сих пор считаю, что выплыть из истории с блудной дочерью мне помогло чистое везение. Файгль может и видел некоторые нестыковки, но скорее всего решил пользоваться ситуацией, ну и личную симпатию конечно никто не отменял. Вилли несмотря на то, что охотно бы от меня избавился, всё-таки полной сволочью не был. Благо считал меня всего лишь девицей без царя в голове, а не опасной диверсанткой. А вот если кому-то всё-таки придёт в голову копнуть поглубже и проверить кто такая Эрин Майер, то мне конец. При всей изворотливости я уже не смогу отбрехаться. С новыми солдатами благо я почти не пересекалась, но вот в штабе мне приходилось торчать постоянно, а там отирался тип похуже, чем Винтер и Файгль вместе взятые.

Штурмбаннфюрер выглядел в лучших традициях русского военного кино. Высокомерная морда кирпичом, цепкий взгляд и обманчивая велеречивость. Штейнбреннер время от времени бросал на меня такие взгляды, что хотелось стать невидимкой. Хотя он был безупречно вежлив со мной в отличие от того же Вилли, который по-прежнему обращался со мной как строгий препод с раздолбайкой-студенткой. Но, во-первых, мне не нравилось, что он как бы невзначай пялился в бумаги, которые я переводила. Естественно, я теперь работала без всяких выкрутасов, тем более списки лекарств и интендантские расчёты на содержание госпиталя — не самая важная информация, а, во-вторых, этот эсэсовский хрен постоянно задавал мне каверзные вопросы. Причём такие, на которые я понятия не имела как ответить.

— Ваше мужество достойно уважения, фройляйн. Не каждая дочь решилась бы ехать в чужую страну, чтобы поддержать родителей, — Господи, что он несёт? — Но надеюсь, путешествие в СССР не помешало вам хранить верность традициям своей страны? Вы состоите в «Союзе немецких девушек»? Так, по крайней мере название знакомое. Кое-что я когда-то читала, кое-что слышала от Чарли и Хильлегард. На мой взгляд типичная секта, где промывали мозги молодым девкам. Мол, ваше дело быть здоровыми племенными кобылами, безупречно вести дом и бла-бла-бла.