— Как ты? — прошептал я, прижимая Эрин ближе.

От одеяла, в которое мы кутались, разило нафталином и ещё чем-то мерзким, но на фронте быстро учишься не обращать внимание на подобное.

— Паршиво, — пробормотала она.

До сих пор переживала гибель Каспера. Меня кольнуло леденящим страхом. Я привык считать, что она сильная и держится несмотря ни на что, но ведь всему есть предел. За эти недели мы пережили настоящий ад, и сложно надеяться на лучшее.

— Рени, я понимаю, что ты чувствуешь, но нельзя терять надежду, — я беспомощно смотрел в её глаза, в которых сейчас была безысходность.

— Неужели ты не понимаешь, что происходит? — тихо, отчаянно зашептала она. — Мы теряем на этой войне себя. Нет никакой надежды. Всё вокруг уродливое, жестокое, страшное. И мы тоже стали такими — жестокими.

— Рени…

— Знаешь, что я чувствовала, пока мы добирались сюда? Когда видела горы замёрзших трупов? Что хочу бежать отсюда куда угодно и больше ничего. Не осталось ни веры, ни сочувствия, мы как животные, ведомые инстинктом выжить любой ценой. Я так устала лгать, устала приспосабливаться! Я не хочу больше так, не хочу…

Я понимал, что она хочет сказать. Вчера, перед тем как похоронить убитых, мы не погнушались снять с них тёплые вещи. Если раньше я чувствовал ужас при виде искорёженных тел, то сейчас лишь облегчение от того, что не я лежу в этой мёрзлой земле.

— Ты должна быть сильной ради меня, ради нас. Если сорвёшься — мы потеряем всё. Сейчас даже за такие разговоры могут отдать под трибунал. Пусть это звучит цинично, но главное — выжить, иначе всё, о чём мы мечтали, пойдёт прахом.

— Я давно уже ни о чём не мечтаю, — её голос звучал надтреснуто, безжизненно. — Я будто шла по дороге, долгой, трудной, тернистой, а потом бац — и в стену упёрлась лбом! И не прошибёшь! И всё зря! И некуда идти, и назад уже никак, и вперёд просто некуда, потому что стена! И даже не стена, хуже. Болото какое-то зловонное… А я не хочу так больше, понимаешь? Не хочу в эту дрянь, гадость.

Мне тоже страшно и я не хочу в это болото. Наверное, мы уже никогда не станем прежними. Когда убиваешь бездумно, словно животное, преследуя лишь одну цель — либо ты, либо тебя — это не забудется никогда, сколько бы ни прошло времени. Но я должен быть сильнее. Рени осталась здесь ради меня, и я до последнего буду оберегать её.

— Но я не смогу без тебя, ты нужна мне, вместе мы справимся с чем угодно. Мне нужен твой свет, иначе я не смогу сохранить его в себе.

— Я не знаю, остался ли он ещё во мне.

Мы примкнули к остаткам армии Штауффенберга. Потеряв больше половины людей, морально разбитые.

— Видела бы меня сейчас матушка, — проныл Бартель.

Выглядел он действительно несуразно. Укутанный в какую-то мешковину, разваливающиеся сапоги подвязаны дерюгой… Впрочем, мы все выглядели примерно так же, нацепив на себя для тепла всё, что можно было найти в развалинах и чужих избах, с обветренными лицами, покрытыми болячками от обморожений руками.

— Можно подумать, ты один такой красавчик, — фыркнул Шнайдер.

— Наверняка я ещё и блох подцепил, — он сдвинул шапку, пытаясь почесаться.

— Тише, — я заметил Файгля и Вильгельма, выходивших из штаба.

Сейчас решится, кто мы — дезертиры или всё ещё нужные для Родины солдаты.

— Парни, нам выделяют эту избу, — Вильгельм указал на небольшой домик.

— А пожрать нам чего-нибудь дадут?

— Баня есть? — Рени как всегда больше волновали вопросы гигиены.

Вильгельм кивнул.

— Отправляйтесь мыться, затем вам выдадут паёк.

Это был словно рай. После всего попасть в жарко натопленную баню и наконец-то смыть с себя грязь этих недель. Мы торопливо стирали вещи в корытах, снова и снова намыливаясь и наслаждаясь ощущением чистоты.

— Наконец-то я избавлюсь от этой бороды, — Шнайдер не изменял своим привычкам.

— Ребята, живём! — Шварц с трудом втащил несколько больших коробок.

— Ни хрена себе… — Шнайдер недоверчиво смотрел, как тот доставал настоящее богатство: банки с сардинами, ветчину, бисквиты, голландский сыр, плитки шоколада. — Даже есть чем промочить горло. Действительно роскошь. Вино, похоже, французское.

— Откуда это у них? — спросил Бартель. — Мы, значит, последний месяц жрали всякую падаль вроде лошадей и ворон, а они тут жируют.

— Прекрати, — я тоже был неприятно удивлён, как шикарно жили чиновники вермахта, но такие мысли среди солдат допускать нельзя. — Скорее всего, наладились линии снабжения.

— Я говорил, фюрер о нас заботится, — с гордостью сказал один из мальчишек.

— Ну и чем интересно это резать? — проворчал Шнайдер, пытаясь справиться с огромным куском бекона. — Мало того, что он мёрзлый, так ещё и ножи тупые.

— Пойди, попроси у взрывников динамит.

Я подошёл, чтобы забрать кое-что к ужину. Увидев банку с джемом, я тоже бросил её в рюкзак. Эрин порадуется сладостям.

— Что значит, ты не голодна? — я встревоженно оглянулся.

Рени укуталась чуть ли ни с головой в одеяло и равнодушно окинула взглядом наш ужин.

— Съешь хоть немного.

— Хорошо, — она нехотя подошла к столу.

— Ты не больна?

Что-то не нравится мне это всё. Жуёт без аппетита, бледная, вялая.

— Я просто жутко намёрзлась за эти дни и устала, — она допила чай и медленно побрела обратно в кровать.

Ну конечно я идиот. После такого, что мы пережили, любой бы чувствовал себя больным. Я нежно пригладил её влажные после купания волосы.

— Отдыхай, теперь всё будет хорошо.

***

— Меня беспокоит, что уже трое из наших слегли с непонятной хворью.

Вильгельм тяжело вздохнул.

— Может, простыли?

Я покачал головой. Не обязательно быть медиком, чтобы понять, что это не простуда или банальное переохлаждение.

— У них лихорадка и рвота. А ещё они жёлтые как лимоны.

— Хочешь сказать, инфекция?

— Скорее всего.

— Я подумаю, как отправить их в госпиталь, — сейчас у нас почти нет техники, да и топливо на исходе.

— А где Эрин? — я же помню, она с утра собиралась прийти в штаб.

— Была где-то здесь.

Я вышел на улицу, собираясь найти её и отчитать — нужно беречь себя и лишний раз не выходить на такой мороз. Впрочем, долго искать не пришлось. Эрин была во дворе. С ней явно было что-то не то. Стояла, привалившись к стене. Такое ощущение, что вот-вот упадёт в обморок.

— Что с тобой? — мне показалось, что её кожа отливала нездоровой желтизной.

— Я… я не знаю, — она тяжело опёрлась на мою руку.

— Рени! — я едва успел подхватить обмякшее тело.

Благо, наша квартира была практически рядом. Я осторожно положил её на кровать и размотал шерстяной платок. Да она же вся горела!

— Что с ней, заболела? — обеспокоенно спросил Вильгельм.

— Я же говорю, нужно ехать в госпиталь.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Знаю я его. Осторожный, не желающий конфликтовать с начальством Вильгельм будет тянуть с отправкой ещё не один день. Я схватил его за рукав и притянув ближе, прорычал:

— Ты сейчас же найдёшь мне машину, даже если для этого потребуется угнать её у самого генерала, ясно?

Бывает так плохо, что совсем не понимаешь, как жить эту жизнь дальше. Особенно когда точно знаешь, что плохо будет ещё очень долго. Как будто головой в забор вписался — аж искры из глаз и дыхание перехватило.

— Вот ты где, — Чарли щёлкнула выключателем, нарушив моё уединение. — А я тебя везде ищу. Почему пропускаешь ужин? — она с мягким укором посмотрела на меня. — Тебе нужно хорошо питаться, чтобы быстрее выздороветь.

Госпиталь как всегда был размещён в каком-то совковом санатории, и эта оранжерея стала моим убежищем. Мне не хотелось никого видеть, а тем более разговаривать.

— Рени, так нельзя, — Чарли нежно взяла меня за руку. — Я понимаю, что ты пережила, но подумай о Фридхельме. Он так за тебя волнуется, не стоит ещё больше огорчать его.