— Тяжело судить о чём-то, если сам этого не видел, — ответила я. — По этой же причине я пока и не встречаюсь со своим знакомыми.

— Наверное, когда-нибудь это останется глубоко в нашей памяти и будет проще.

Ох, сомневаюсь. Мне кажется, я никогда не смогу забыть всё, что со мной случилось за этот год. Мы медленно шли по парку. Странно, что в такой поздний час здесь довольно много народу.

— Ты так и не попытаешься поговорить с отцом? — вдруг спросил он. —Мне кажется, он должен знать, что ты снова уезжаешь на фронт. Ведь если бы ты тогда погибла… а он бы считал, что ты уехала в Швецию. Каким бы он ни был, как-то это неправильно.

— Я попробую с ним встретиться, — вздохнула я, прикидывая, как буду проворачивать этот цирк. — Но ничего не обещаю. Пойми уже, это вы счастливы вернуться домой, я же отношусь к этому по-другому. После смерти мамы наша квартира перестала для меня значить то, что подходит под определение «отчий дом», я бы всё равно съехала оттуда.

— Когда-нибудь у нас будет дом, который действительно им для тебя станет, — Фридхельм серьёзно посмотрел мне в глаза. — Я тебе это обещаю.

Мы остановились у фонтана, подсвеченного огнями фонарей.

— И по прежнему хочу, что бы ты стала моей женой, — Фридхельм достал из кармана небольшую коробочку. — Я обещал не торопить тебя, но мне бы хотелось, что бы ты его носила.

Я протянула руку, позволяя надеть колечко. Так мне ещё предложение руки и сердца не делали, но такой романтик под луной однозначно лучше банальщины, когда эти несчастные кольца почём зря пихают в десерты и бокалы с шампанским. Внезапно меня осенило, что будет самым правильным для нас.

— Я думаю, нам не стоит тянуть с этим. Твой отец начнёт тебя снова отговаривать, своему я даже говорить ничего не буду. Так что не будем устраивать новых споров, завтра пойдём и по-тихому распишемся.

— Рени, но ты же хотела, чтобы этот день был особенным.

— Да, я говорила, что хочу свадьбу со всеми полагающимися прибамбасами, но поняла, что это глупо. Всё равно тех, кого бы я хотела видеть, со мной не будет. Так что пусть этот день станет особенным для нас двоих.

— Я так долго ждал, что согласен на всё, чего хочешь ты, — он бережно взял мою ладонь и поцеловал. — Я сделаю всё, чтобы ты была счастлива.

Не так я представляла свою свадьбу, ох, не так… Завтра наступит день X, а я всё никак не могу поймать нужный настрой. Наверное, я всё-таки законченный циник, но мне сложно относиться к этому мероприятию с полагающимся трепетом. Ну, серьёзно, ведь мы уже и так живём вместе. Что изменится от штампа в паспорте? Я и раньше не придавала ему особого значения. Ничего он не меняет. Если мужик захочет — уйдёт, будь хоть трижды мужем и имея пятерых детей в наличие. Так что для меня это был просто повод устроить грандиозный праздник. Благо в моём времени фантазия на эту тему была неисчерпаема. Голуби, фейерверки, роскошные букеты, развесёлый девичник накануне, какие-то дурацкие символические замочки, которые принято вешать на мосту, и конечно же роскошное платье, и соответствующая фотосессия. А здесь… Можно было бы замутить что-то, конечно, намного скромнее, но опять же я сама загнала себя в ловушку бесконечным враньём.

Я вылезла из ванной, завернувшись в полотенце. Замерла у зеркала, словно впервые увидев своё отражение. Я давно уже привыкла к новой внешности, но сейчас снова видела перед собой кого-то другого. И вовсе по оттого, что это тело принадлежало не мне. Девушка из зеркала смотрела на меня без въевшейся самоуверенной маски Эрин Майер. Все страхи и сомнения ясно читались в по-прежнему чужих мне глазах. Фридхельм счастлив, считая, что завтра его мечты станут явью, и никогда не узнает, что любит насквозь лживую девицу, которая даже накануне свадьбы не рассказала ему правду. Ведь для меня любовь и доверие по-прежнему лежали на равных чашах весов. Тошная вина медленно разливалась внутри леденящим холодом. Он ведь не знает обо мне ничего, кроме бесконечных сказочек, которыми я искусно варьировала. Любил бы он меня, узнай настоящую?

— Рени?

Я обернулась, увидев Фридхельма. Он улыбнулся, аккуратно прикрывая дверь.

— Ты ещё долго?

Я почувствовала себя беззащитной, но не потому что стою сейчас абсолютно голая. Комплексы по поводу шрама, который бросался в глаза, отчасти ушли. Помню как в первую ночь после возвращения из госпиталя я намертво вцепилась в простыню, не желая, чтобы Фридхельм его увидел, а он лишь мягко разжал мои пальцы, невесомо касаясь губами изуродованной кожи:

— Забудь… считай, что его нет…

Но то, что сейчас он видел в этом чёртовом зеркале было… слишком. Слишком личным, куда более интимным, чем любая физическая близость. Никому не хочется, чтобы кто-то увидел изнанку твоей души. Фридхельм смотрел в мои глаза бесконечно долго, а затем медленно подошёл ближе. Опустил руки мне на талию и стал покрывать лёгкими поцелуями шею и плечи. Расслабляясь под этими полными нежности, почти невесомыми прикосновениями, я чувствовала, как тяжёлые мысли медленно уходят из головы. Я люблю его, и это самая главная правда, а когда война закончится, вопрос о том, что я русская, вообще потеряет актуальность. Наши взгляды встретились в отражении, и меня повело от нежности и желания в его потемневших глазах. Не отводя взгляда, он скользнул рукой выше, лаская мою грудь, другой же продолжая прижимать к себе. Вроде как эксгибиоционизмом я никогда не страдала, но почему-то продолжала смотреть, как его пальцы чувственно скользят по моей коже, отводят с шеи влажные после душа волосы, открывая доступ для поцелуев. Возбуждение горячими искрами пробегает по венам, когда я вижу, как Фридхельм поднимает руку к моему лицу, кладёт ладонь на щёку, обводит губы большим пальцем.

— Мало тебя, — цедит он сквозь стиснутые зубы, когда я медленно вожу рукой, лаская его напряжённый член прямо через ткань брюк. — Ты… с ума сводишь.

— Это хорошо, потому что мне тоже мало. Ты тоже сводишь с ума.

Контраст моей обнажённой кожи с мягким хлопком его рубашки лишь обостряет ощущения. Я отклоняюсь назад, опираясь затылком о его плечо, и едва сдерживаю стон, когда его пальцы аккуратно накрывают моё горло, мягко смещаясь выше, разворачивая к себе. Задыхаюсь, когда он перекатывает соски между пальцами, изворачиваюсь, чтобы поймать в поцелуе его губы. Он отвечает жадно, напористо, одной рукой спускается ниже, надавливает на бёдра, мягко касается пальцами клитора и ловит ртом мой стон. Жарко от горячего влажного воздуха и его кожи, от того, что делают его руки, от прижимающихся губ и моего сбитого дыхания.

Фридхельм завозился, высвобождая давно изнывающий от желания член и нерешительно остановился. Что, милый, смущает неудобная поза? Но спонтанное желание оказывается сильнее — он мягко подтолкнул к стене. Нетерпеливые ладони огладили мои ягодицы и спустились ниже на бёдра, подхватывая и приподнимая. Я прерывисто выдохнула, почувствовав, как он вжимает меня в стену, аккуратно и медленно заполняя собой. Прижимаюсь ещё ближе, хочу слиться с ним в одно целое. Чёрт, а так действительно неудобно. Хочется ощутить его глубже, сильнее… В этом наши желания совпадают. Фридхельм отпускает меня, чтобы снова развернуть к зеркалу. Я едва успеваю уцепиться за раковину, когда он обнимает меня обеими руками, прижимая к своему телу, заставляя прогнуться ещё сильнее. Всё смешалось в чувственный калейдоскоп. Его руки, напряжённо сжимающие мои бёдра, желая притянуть ближе, неспешные ритмичные точки отзывающиеся сладкой судорогой внутри, горячее дыхание на моей коже.

От этой наполненности, от ощущения, что мы одно целое, трясёт мелкой дрожью. Теряюсь в вихре ощущений, время будто застывает. Каждое движение его бёдер пронизывает насквозь, отдаётся ударами сердца во всём теле. Ближе, жёстче, быстрее… Ладони соскальзывают с раковины, и я крепче сжимаю пальцы. Кажется, всё, что на ней стояло, разлетелось по полу с громким звоном, но кого сейчас это волнует? Наслаждение разливается по венам тягучим мёдом, и, судя по его рваному дыханию, финальной грани мы достигнем одновременно.