— Мой друг, у которого раздроблена рука… Вы позаботитесь о нём? — доктор кивнул.

— Мне жаль, фройляйн, но вас я оставить здесь не могу. Мы отправляем только тяжелораненых.

Бли-и-ин, вот же я идиотка. Я столько раз видела в фильмах, как дезертиры отбирали у умерших эти пропуска «в рай». Ну что мне стоило вспомнить об этом чуточку раньше? Я уверена, если постараться, здесь можно раздобыть десяток таких книжечек. Но без Фридхельма я, разумеется, бежать не собираюсь.

— Обратно поедете с ними, — майор кивнул на мальчишек, которые перепуганно озирались по сторонам, явно пребывая в шоке от увиденного.

Гитлерюнгенд, что ли, подтянулся?

— И я вас очень прошу, воздержитесь от ненужных разговоров. Нам сейчас меньше всего нужна паника среди новобранцев, вам понятно?

— Рени, я говорил с Чарли, — Фридхельм мягко сжал мою руку. — Доктор Йен может выписать тебе направление в санаторий. В Чехии есть прекрасная лечебница.

Я вяло пожала плечами. Всё, чего мне сейчас хотелось, — забиться в уголок, чтобы никто не трогал.

— Прошу тебя, не упрямься, ты сильно подорвала здоровье, да ещё эта болезнь, — он настойчиво смотрел мне в глаза.

А у меня не было сил спорить. Знала, чувствовала, что с ним тоже происходит какая-то хрень — его взгляд был холодным, отстранённым. Я должна вытащить то, что пробралось в его душу, отравляя пустотой и горечью. Но что-то сломалось во мне самой — словно тем выстрелом я убила себя тоже. И как справиться с тошной виной я пока что не знала.

— Ты поедешь? Вильгельм уже подготовил твой пропуск.

Я кивнула. Хватит с меня, навоевалась. Пока я ещё могу чувствовать хоть что-то, нужно бежать от этой жестокости. Я ничем не смогу ему помочь в таком состоянии. Это как в самолёте — наденьте сначала маску на себя.

— Что это? — я непонимающе уставилась на пачку купюр.

— Договорись с врачом, что тебе требуется более продолжительное лечение и уезжай в Швейцарию.

— Нет, — я покачала головой.

— Говорю же, уезжай, а как только мне дадут отпуск, я тебя разыщу. Возможно, за это время удастся придумать что-нибудь с документами.

— Даже если я уеду на лечение в санаторий, то как смогу остаться?

Нет, так не делается. Мы хотели сбежать вместе. Знаю я это дурацкое «а давайте разделимся». Как правило из этого не выходит ни черта хорошего.

— Постарайся найти кого-то из эмигрантов. Я слышал, там много русских аристократов. Твоя бабушка же была одной из них.

Придумал он, конечно, здорово, вот только я не чувствовала сил снова ввязываться в авантюру. Трепыхаться, пытаясь получше приспособиться… А зачем? Жизнь словно выцвела, утратив краски. Я достигла цели «выжить любой ценой», вот только цена оказалась непомерно высокой.

— Посмотрим, — уклончиво ответила я.

Мне было тяжело смотреть ему в глаза, понимая, что он видит в моём взгляде. Ещё месяц назад я бы устроила скандал любому, кто бы попытался нас разлучить.

— Фридхельм… Я…

— Это давно нужно было сделать, — он бережно прижал меня к себе. — Никто бы не выдержал тех ужасов, что ты пережила.

— Я не хочу тебя оставлять.

Я хотела сбежать от этой действительности, а не от него. Но по-другому, увы, никак. Фридхельм мягко отстранился, снова глядя мне в глаза. На этот раз нежно, как уже не смотрел целую вечность.

— Я найду тебя, и всё будет так, как мы когда-то хотели.

* * *

Я никогда не задумывалась, насколько в двадцать первом веке мы привыкли к определённой зоне комфорта. Все ноют и жалуются, как трудно жить, но при этом сыты-одеты и имеют кучу всяких плюшек, а пожелания мирного неба воспринимаются этаким анахронизмом. Видимо, люди так устроены — могут оценить лишь то, чего лишились. Я бы всё отдала, чтобы просыпаться от шума дождя за окном или бурчания соседа за стенкой, который спорит с женой, сколько колбасы крошить в оливье.

Сейчас мне казалось, что в мире больше нет ни одного уголка, где бы не раздавался гул самолётов и грохот орудий. Маленький санаторий в горах Чехии стал для меня настоящим оазисом, этаким временным раем. Безмятежно улыбающиеся женщины и важные степенные мужики наверняка имели о войне смутное представление. Даже солдаты какие-то чересчур весёлые. Может, это товарищи из Берлина, так сказать, пороху не нюхавшие? Я, наверное, выгляжу белой вороной. Не болтаю с тётками в зале для отдыха, в столовке сажусь одна и вежливо посылаю незадачливых «ухажёров». Ну и пусть. Я не заводить знакомства сюда приехала, а лечиться, вот и сосредоточимся на этом. Мне прописали усиленное питание, успокаивающие ванны, какие-то ингаляции. Тут даже солярий был, правда такой примитивный, что я сначала приняла УВ лампы за пыточные аппараты. А ещё много гуляла по огромному парку, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Наверное, это именно то, чего мне не хватало последние месяцы. Ну ещё бы, когда живёшь таким колхозом. Не знаю, что там они подмешивают в эти ванны, а может, всё дело в местной минералке, но я хотя бы стала нормально спать, что явно пошло на пользу моим истерзанным нервам.

И вообще, довольно рефлексировать и жалеть себя. Да, я изменилась, многое утратив. Принципиальность, справедливость, совесть и милосердие — всё полетело в топку под жерновами войны. Либо так, либо нужно было геройски покончить со всем, когда я поняла, что попала в сорок первый. Но раз уж так вышло, нужно найти силы идти дальше. Для начала неплохо бы определиться, в какую сторону двигаться. Лечение в Швейцарии я, допустим, добуду — местный профессор так сосредоточенно хмурился, разглядывая мои анализы, что, подозреваю, со здоровьицем у меня действительно проблемы.

— Простите, фройляйн, это ваше?

Блин, опять чуть не посеяла перчатки.

— Благодарю.

Хм-м, у этого дедули знакомое лицо. Я его частенько здесь вижу. И чего ему, спрашивается, не сидится в тепле? Сейчас привяжется с каким-нибудь нудным разговором про свой артрит или подагру и прости-прощай мой сплин в одиночестве. Но он лишь, вежливо кивнув, невозмутимо отправился дальше.

В следующий раз мы столкнулись в зале для отдыха. Я честно пыталась слушать новости, которые ежедневно транслировали по радио, но после того, как в очередной раз услышала дифирамбы Гитлеру, мол, на фронте всё гут, в то время как прекрасно знала, что как раз в это время русские прорвали ленинградскую блокаду, не выдержала. Сходить с ума от неизвестности, гадая, где сейчас Фридхельм, ужасно, но здесь я правды не узнаю.

— Уже уходите? — дедуля ненавязчиво придержал дверь. — Но трансляция только началась.

Хочешь слушать это бред — вперёд.

— Я должна сделать важный звонок, — пробормотала я.

Через несколько дней я уже не знала, что думать. Дедуля постоянно попадался мне на глаза, но при этом так ненавязчиво, что скорее всего это случайность. Хотя нет. Не далее как вчера, когда не вовремя начал моросить мелкий дождь, он словно ниоткуда возник, протягивая мне зонтик. Вряд ли у него привычка разгуливать с охапкой зонтов. Значит, следил?

— Я собираюсь съездить в город, — вот, пожалуйста, снова крутится рядом. — Вам ничего не нужно?

— Спасибо, нет, — я покачала головой.

Блин, он что реально подбивает клинья? Он же старый. Реально старый. Хотя и на озабоченного маньяка вроде не похож. Черты лица такие благородные, хоть картину пиши, одет не броско, но явно дорого. Я подошла к окну, наблюдая, как он загружается в какую-то навороченную тачку. А дедуля-то не так прост — вон даже персональный водитель имеется.

— По-моему, вы ему нравитесь, — приветливо улыбнулась мне медсестра.

Я пожала плечами. И что с того?

— Господин фон Линдт приезжает к нам каждый год и весьма придирчив насчёт знакомств.

— Не говорите глупостей, — раздражённо ответила я.

Подумаешь, пару раз поговорила с дедулей, что теперь — шипперить нас?

Стоп, она сказала фон Линдт? Он что из этих, которые с голубой кровью? Я усмехнулась. Когда ещё бы мне выпала возможность пообщаться с аристократом. Вот только не пойму, чем я так ему понравилась? Я, конечно, немного привела себя в порядок и больше не похожа на бездомную облезшую кошку, но и до нарядной фифы мне ой как далеко. Никаких завитых локонов и начесов на голове, лицо, так сказать, не облагороженное макияжем. Ну и, разумеется, я по-прежнему носила военную форму. Даже не тянуло проехаться в город и сменить имидж. Когда такое было? Я всегда справлялась с хандрой грандиозным шоппингом. Похоже, моя депрессия затянулась. Интересно, а когда додумались открыть кабинеты психологов? Я бы, наверное, сходила. Ага, и было бы как в анекдоте: «Рассказала психологу свои проблемы. Он плакал и выпил весь запас валерьянки».