— Дамы, вы сегодня просто очаровательны, — расплылся в улыбке Файгль.
Катарина прохладно кивнула. Да уж, само очарование. Хотя надо отдать должное — выглядела она эффектно. Никаких платьев и легкомысленных локонов. Широкие шёлковые брюки, лаконичная блузка с глубоким декольте и макияж в стиле «вамп».
— Будь моя воля, запретил бы носить женщинам эту скучную форму, — усмехнулся Химмельштос. — Согласитесь, герр гауптман, гораздо приятнее смотреть на женские ножки в туфельках, нежели в грубых сапогах.
Куда ты пялишься, скотина? От его липкого раздевающего взгляда тут же захотелось пойти отмыться.
— Боюсь, герр штурмбаннфюрер, ваши мечты неосуществимы, — холодно улыбнулась я. — Все эти платья и туфли бесполезны в фронтовых условиях, я уж молчу о жутких морозах.
— Вот поэтому я и считаю, что здесь женщинам не место, — грубовато ответил он.
Нет, я не дам ему испортить ещё больше себе настроение! Несколько бокалов неплохого шампанского и вкусняшки вроде французского паштета из печени «циррозных» гусей и чернослива в шоколаде немного примирили меня с реальностью. Колбасу я попробовать не рискнула, подозревая, что на её изготовление пустили одну из немногочисленных лошадей, а вот жареная курочка зашла на ура. Файгль толкнул мотивирующую речь, мол, пусть это будет последнее Рождество, которое мы проводим на чужой земле, и что лучшим подарком для наших близких будут победы, которые мы принесём Германии. Парни вразнобой затянули «Stille Nacht, heilige Nacht» и, надеюсь, не заметили, что я не принимаю участие в этом песнопении. Вот это было бы действительно странно… Не знать слова рождественского гимна, по идее каждому хорошо знакомые с детства. Радио с шипением и помехами попыталось подбодрить нас военным маршем, но вскоре окончательно сдохло, так что «обращение президента» прошло мимо. Да и что бы мог сообщить Адик? Насколько я помню, именно сегодня Паулюса окончательно загнали в тиски.
Парни, впрочем, быстро нашли альтернативу. У эсэсманов имелся патефон с пластинками. Я смотрю, наша Грета по-прежнему популярна, и «маленькое сердце» крутят уже по третьему кругу.
— Вот вернусь и обязательно разыщу фройляйн Дель Торрес.
— Ага, она тебя так прямо и ждёт.
— Дай хоть помечтать…
Я отложила картонный конверт. Грета на этой обложке такая красотка. Как она там? Продолжает жонглировать поклонниками? Почему бы нет, ведь откуда ей знать, какой пиздец творится на фронте? В Берлине совсем другая жизнь, народ верит, что вот-вот всё закончится, слушая, что им заливают в уши. Так, всё, обещала же хотя бы сегодня не загоняться.
— Рени, как ты там говорила? Нужно сжечь бумажку и бросить пепел в стакан с шампанским?
— Да, причём успеть, пока часы не пробьют двенадцать.
Ну а что? Давно пора приобщать их к русским традициям, пусть и таким дурацким.
— И какое же твоё желание? — Фридхельм аккуратно заглянул, но я шустро прикрыла бумажку.
— Не скажу, а то не сбудется.
Не иначе это всё «волшебные пузырьки» от шампанского, но я вдруг ощутила прилив оптимизма. Помню бабушкина соседка часто сыпала перлами вроде: «Жизнь, она такая — килограмм дерьма, килограмм повидла. Килограмм дерьма, килограмм повидла». Так вот, должен же когда-нибудь закончится «килограмм дерьма»?
— Эй, а что делать, если бумажка не догорела? — проныл Бартель.
— Ты что там целый список насочинял?
Этот праздничек однозначно будет повеселее, чем тогда в землянке.
Я отошла «попудрить носик» и, возвращаясь, заметила на крыльце одиноко маячившую фигуру.
— Вильгельм?
Опять он рефлексирует… В глазах какое-то неприкаянное одиночество и тоска. А, ну да, помню я этот их пунктик — собраться всем вместе непременно на Рождество.
— Ну и чего ты киснешь здесь? Всегда же можно найти предлог, чтобы проехаться в госпиталь.
— Я был там вчера, — тихо ответил он. — Чарли уехала домой.
— Насовсем? — опешила я.
— В отпуск, — он вытащил сигарету, протянув пачку и мне.
Даже не знаю, что сказать. У меня давно сложилось «особое мнение» на их счёт, но, блин, всё равно жалко.
— Видимо, наше обещание откладывается ещё на год.
Бери выше — на три.
— Она бы не поехала, если бы ты вёл себя по-другому, — всё-таки сказала я.
— Я не могу, — он как-то беспомощно улыбнулся. — Каждый раз, когда я уже готов с ней объясниться, вспоминаю, что она будет чувствовать, если узнает, что я пропал без вести или убит. Она переживает за нас всех и сейчас, но если мы поженимся, всё будет уже по-другому.
— Просто помни, что ты всегда можешь передумать, — я тоже в какой-то мере теперь понимала его.
* * *
— Ты не видела Вильгельма? — Фридхельм отошёл от парней.
— Он там, — я кивнула в сторону двери. — И кажется, ему не помешает моральная поддержка.
Фридхельм без лишних вопросов направился на улицу. Я зависла у фуршетного стола, прикидывая, что бы ещё схомячить, пока есть такая возможность. Ветчина выглядела аппетитно, так же как и персики в желе. Нет, такими темпами я обожрусь и лопну.
— Шампанского? — услышала позади вкрадчивый голос.
Обернувшись, я увидела Химмельштоса. Вот уж с кем с кем, а ним я точно пить не буду. Заметив мои колебания, он усмехнулся.
— Уверен, вы не откажитесь выпить за здоровье нашего фюрера.
— Не откажусь, — медленно ответила я, мысленно пожелав ему и заодно их драгоценному фюреру провалиться в какое-нибудь о-о-очень гадкое посмертие.
— Вы сегодня просто неотразимы, — я поёжилась, почувствовав его ладонь на талии.
— Вы меня смущаете, — я попыталась увернуться. — Пойду, поищу своего мужа.
— Да бросьте, — он ловко оттеснил меня в нишу перед окном. — Я же слышал, вы отправили его к брату.
Ох, не нравится мне это всё. С этим гадом будет сложновато справиться. В смысле, отшить-то я могу его в два счёта, вот только проблем потом не оберёшься.
— Простите, я должна идти, — я попыталась обойти его, но он бесцеремонно перехватил моё предплечье.
— Сначала дослушайте.
Я без энтузиазма вернулась обратно. Химмельштос небрежно огладил меня по щеке.
— Эрин, я по своей сути солдат и не очень умею рассыпаться в мудрёных речах. Предпочитаю говорить прямо, нежели ходить вокруг да около. Вы мне нравитесь, и я хочу попросить вас о встрече. Скажем так, те-а-тет.
— Кажется вы забыли, что я замужем, — резко ответила я.
— Понимаю и готов решить эту проблему. Что вы скажете, если я возьму вас в город якобы для проведения допроса? Я знаю один хороший ресторан, где можно уединиться…
— Мне это неинтересно, — я оттолкнула его, не желая дальше выслушивать этот бред.
Совсем мужик охуел! Практически прямым текстом зовёт в какой-то бордель.
— Стойте, — в лениво-небрежном тоне послышались металлические нотки. — Я понимаю… Мой интерес к вам, скажем так, односторонний, но могу компенсировать ваши переживания.
Если он предложит денег, точно врежу по морде!
— Я же вижу, как вам здесь сложно. Молодая, красивая девушка и живёте в каком-то сарае, терпите лишения. Я мог бы замолвить словечко, чтобы вас перевели в Берлин, — видимо, посчитав моё молчание за согласие, он вкрадчиво добавил:
— Подарите мне всего один вечер и весной вы уже будете дома.
— Заманчивое предложение, но нет, — ледяным тоном отрезала я. — Меня вполне устраивает быть рядом со своим мужем.
— Тем не менее подумайте. Или может, перевода недостаточно? — он «понимающе» усмехнулся. — Что вы скажете насчёт миленького колье? Я вижу, муж вас не балует.
Мерзкая ладонь уверенно скользнула по бедру, чуть сминая платье. Ах ты уёбок! Вот как я на это смотрю!
— Это ты зря, девочка, — он отшатнулся, потирая щёку.
— Если вы ещё раз посмеете заговорить со мной в подобном тоне, я буду вынуждена обратиться за помощью к гауптману. Вряд ли вам нужен общественный скандал.
Химмельштос проводил меня тяжёлым взглядом. О пощёчине я не жалела, правда теперь единственный выход — бегом паковать вещи и срочно валить отсюда, хоть в Сталинград, хоть к чёрту на кулички. Осмелиться на насилие он, конечно, не рискнёт, а вот подпортить мне жизнь может. Копать под меня мозгов не хватит, зато запросто может попытаться подставить. Я уж молчу, что будет, если о его домогательствах узнает Фридхельм.
