— Надеюсь вы не будете повторять глупости Эрин, — неудачно пошутил он. — Соваться к русским в одиночку — это верх глупости. К тому же для вас это будет однозначно вынесенный приговор.

Да всё я знаю. И всё-таки не могу не спросить.

— Скажите, Мартин, а как бы вы поступили на моём месте?

Он помолчал, затем ответил, удерживая мой взгляд.

— Безусловно, я бы не изменил своему единственно главному долгу. Даже если бы в плену оказался мой сын или отец.

* * *

— Герр обер-лейтенант? — я с трудом разлепил тяжёлые веки, с недоумением встретив встревоженный взгляд Коха. — А мы уж не знали, где вас искать.

— Дай воды, — пробормотал я, пытаясь вспомнить, как оказался в комнате Фридхельма.

Голова была тяжёлой и гудела так, словно я вчера выпил не меньше бутылки шнапса, но я же ничего не пил, кроме чая. В памяти кусками всплывали отдельные картины. Заплаканная Эрин… объятие, на какой-то момент переставшее быть дружеским… её возмущённая тирада по этому поводу… Неужели я после этого как ни в чём ни бывало заснул на её кровати?

— Где она? — смутное подозрение закралось в сумбурные мысли.

— Кто? — удивлённо переспросил Кох, убирая со стола стаканы.

— Эрин конечно же, — я чувствовал нарастающее раздражение, хотя Кох ни в чём не виноват.

— Не знаю, — растерянно заморгал он. — Я думал… вы выпустили её…

Ну и какого чёрта он краснеет и отводит глаза словно застенчивая школьница?

— Идиот! С чего я должен был выпускать её?

До меня наконец дошло, что внезапная сонливость — её рук дело. Смутно припомнился тихий шёпот: «Прости» — и пальцы, ласково касающиеся щеки…

— Так мне найти её? — переспросил Кох.

Я только махнул рукой. Вряд ли она провернула эту аферу для того, чтобы спокойно разгуливать по деревне. Чем она меня опоила? Морфием? Все догадки и подозрения на её счёт, снова вспыли в памяти. Нет, это уже слишком! Я могу ещё понять милосердие проявленное к ребёнку или осведомлённость в ядах, но не это. Это все равно, что она врезала бы мне по затылку поленом или навела заряженный пистолет. Даже не знаю, что сделаю с этой заразой, когда она вернётся.

«Если вернётся», — промелькнула тревожная мысль.

Но сначала нужно убедиться в своих подозрениях. Я бесцеремонно схватил её ранец и, покопавшись, нашёл аптечку. Ну так и есть — морфия не хватает. Зато парабеллум лежит на столе. Это же надо додуматься попереться в логово большевиков безоружной. Спасательница! Да её саму скорее всего нужно спасть. Небось уже сидит где-нибудь в сугробе, не зная, куда идти дальше. Надо отправить парней проверить дорогу, но сначала — зайти в штаб, пока этот позор не стал достоянием общественности.

Я задержался возле умывальника, поплескал в лицо холодной водой, чувствуя, как сонный дурман окончательно отпускает. Интересно, как Файгль отреагирует на выходки своей любимицы? Я усмехнулся, подкуривая сигарету. И ничего ведь не ценит. Сколько мне пришлось постараться, чтобы свести на нет его подозрительность, прежде чем он уверился, что девчонка вполне благонадёжна. Новая догадка обожгла меня холодом. А что, если мы все ошибаемся насчёт неё? С самого начала Эрин постоянно лгала, нагромождая одну ложь на другую. Она слишком много знает о повадках русских. Даже мне не сразу пришло в голову, что партизаны могли прицепить взрывчатку к машине. С колодцем опять-таки… Она словно наперёд знала, что сделают русские. Я привык закрывать глаза на эти странности из-за Фридхельма, да и за год она не попалась ни на каком преступлении, но если она пошла на то, чтобы подлить мне снотворное, значит, получается, может пойти против кого-то из нас ещё раз? Это такая сильная любовь? Или она изначально попала к нам как шпионка, а потом предала своих, влюбившись в моего брата?

— Герр обер-лейтенант, вас требует в штаб герр Файгль.

Я затушил окурок, отложив свои догадки. Файгль выглядел недовольным и не выспавшимся и, видимо, уже знал, что произошло.

— Вильгельм, что происходит?

— Вы же слышали, Эрин вбила себе в голову, что только она сможет спасти Фридхельма. Я запер её в комнате, чтобы не натворила глупостей, но она перехитрила всех. Подлила мне в чай морфий и сбежала. Я приказал проехать по дороге. Вряд ли она смогла далеко уйти.

— Думаю, это бесполезно, — вздохнул Файгль. — Она стащила у меня карту, а мы не можем позволить себе прочёсывать весь периметр. Только что звонил генерал. Нам дают танковую поддержку, так что нужно спланировать наступление.

Получается, мы её просто бросим? Я надеялся, что, к тому времени, как мы разгромим батальон русских, Фридхельм будет ещё жив, а теперь и не знаю. У моей «сестрёнки» прямо-таки талант влипать во всякие приключения. Допустим она сочинит правдоподобную легенду и сойдёт за свою, благодаря безупречному русскому, а дальше-то что? Как можно незаметно вывести пленного прямо у них под носом?

— Я собираюсь отправить несколько человек на разведку. Русские тоже могли за это время получить подкрепление, — продолжал рассуждать Файгль. — Заодно и проверят окрестности, если Эрин ещё не добралась, — он помолчал и вздохнул. — А если она всё-таки добралась, будем надеяться, что мы успеем.

Я мрачно усмехнулся. Возможно, у Фридхельма было больше шансов дождаться нас, сидя в какой-нибудь землянке, а теперь, если она попадётся, русские расстреляют их всех.

— Бросьте, Эрин неглупая девушка. Пусть она не такой умелый стрелок, как наша Катарина, зато в находчивости ей не откажешь. Раз уж так получилось, будем надеяться на лучшее.

Я не хочу надеяться. Я хочу, чтобы никто не оспаривал мои приказы, срывая военные операции. Я вышел, чтобы отдать распоряжения. Пожалуй, стоит отправить Каспера и Шнайдера. Наверное, пусть поедет и Катарина. На сегодняшний момент это лучший стрелок, что у нас есть.

Сердце кольнуло тревогой. Слишком часто Эрин повторяла, что Фридхельма могут переправить в лагерь для пленных. Я слышал, что у нас в таких заведениях русским приходится, мягко говоря, несладко. Глупо рассчитывать, что у них будет по-другому. Самое ужасное, что приходится бездействовать, раз это идёт вразрез с военными планами, а Эрин не побоялась отправиться за ним в одиночку.

Сейчас, когда я немного остыл, попытался размышлять трезво, обдумывая каждое подозрение. Ну да, с её семьей выходит какая-том тёмная история. Хотя, если провести аналогию с моим отцом, вполне допускаю, что он тоже бы стыдился, окажись наша с братом кровь расово подпорченой. То, что она разбирается во всяких порошках, тоже объяснимо. Фридхельм говорил, она собиралась учиться на химика. И всё равно как подумаю, что она вчера вытворила, снова хочется её придушить. Вроде и понимаю, что она сделала это ради спасения моего же брата, но… Но она не имела права вот так со мной играть. Понятное дело, что женщины зачастую пользуются уловками, чтобы соблазнить мужчину и добиться нужной цели, а она, что бы там ни говорила, использовала тот злосчастный поцелуй на кладбище, прекрасно зная, что я не позволю зайти этой игре далеко. А хотя… Как далеко бы она зашла, чтобы добиться своего? Вот оно то, что не дает покоя и мешает поставить окончательную точку в вопросе доверия. Порой её поступки идут вразрез с её возрастом. Девчонке едва стукнуло восемнадцать. Откуда такая циничная расчётливость? Беспринципность? Самое смешное — как всегда вытворяет несусветную дичь она, но чувствую себя последним мерзавцем именно я. Хотя кем я должен себя чувствовать, если получается, что для меня долг важнее родного брата? Если я чуть не полез целовать его жену? Пусть вовремя пришёл в себя, но всё же… Где-то глубоко внутри всё ещё теплилось воспоминание о горькой нежности того поцелуя. Как легко утонуть в её взгляде, когда она так смотрит… Нет, хватит с меня её выходок. Если всё обойдётся, нужно придумать, как отправить её отсюда. Файгль, конечно, же не станет поднимать шум, и трибунал за дезертирство ей не светит, значит, нужен безобидный и легальный повод перевести её в Берлин.

— Первая линия советского фронта примерно в трехстах метрах, — я отложил бинокль. — Нужно подойти прямо к их позициям и сковать движение, когда начнётся наступление.