— Можешь убить меня, — в глазах женщины засветилась плохо замаскированная ненависть. — Но я ничего не скажу!

— Думаешь, твоя смерть их спасёт?

Я заметил, что за её юбку цепляется ещё один ребёнок. Закутанный в теплый платок так, что непонятно мальчик или девочка, и совсем маленький — не больше года. Перехватив мой взгляд, женщина побледнела. Рука сама собой скользнула к ольстре. Вытащить «вальтер», направить дуло к маленькой головке — и она скажет мне всё, что нужно. Я действительно смогу это сделать? Ребёнок ни в чём не виноват, и использовать его в своих манипуляциях омерзительно, но разве мой ребёнок был в чём-то виноват? Рени пришла бы в ужас от того, что я собираюсь сделать. Меня всегда восхищало, что несмотря на то, сколько ей пришлось пережить, в ней сохранилась доброта, и она снова приходила на помощь кому-то из русских. Я застегнул ольстру, так и не достав пистолет, и жёстко посмотрел в глаза женщине.

— Мы не хотим вас убивать. Мы воюем с мужчинами, но если ты будешь продолжать упираться, нам придётся расстрелять всех. Даже их, — я кивнул на ребёнка, надеясь, что был достаточно убедительным.

— Что же вы за чудовища, — дрожащим от слёз голосом пробормотала женщина, прижав к груди малыша. — Пообещайте не трогать детей… и я… я скажу.

— Не только скажешь, но и покажешь, — я уже не раз убеждался, что русским верить на слово нельзя.

***

— Только русским могло прийти в голову построить лесопилку в такой глуши, — проворчал Бартель. Наша проводница указала нужное направление и сердито спросила:

— Я могу вернуться к детям?

— Отпусти её, — кивнул Вильгельм.

У нас теперь была другая задача — незаметно подобраться к заброшенному на первый взгляд зданию. Понятия не имею, сколько внутри человек и заметили ли они нас. Вильгельм подозвал Кребса, обозначая нужные позиции. Файгль выдал в подкрепление своих солдат, так что русских мы не упустим.

— Пять человек идут внутрь, остальные прикрывают.

Я без колебаний шагнул к Шнайдеру, который обычно первый вызывался на подобные задания. Кох молча двинулся следом.

Внутри здания было темно. Окон почему-то не было. Зловеще щёлкала черепица и скрипели старые доски под ногами. Мы прошли цех, в котором была пилорама, и оказались в огромном сарае. Неожиданно тишину разорвали сухие щелчки выстрелов — слева от меня вскрикнул Фриц. Я едва не выронил винтовку, когда пуля срикошетила о приклад и чудом меня не задела. В этой темноте было непонятно куда стрелять. Русские, видимо, делали это наугад, но если мы ответим тем же, есть риск зацепить своих же. С улицы раздался глухой взрыв.

— У них есть гранаты, — сдавленно прошептал Кох.

Я спрятался за огромной трубой и прислушался. Мне показалось, что в углу мелькнула чья-то тень. Я напряжённо всмотрелся. Из открытой двери проникало немного света, да и глаза постепенно привыкали к полумраку. Одетый в гражданское мужчина медленно полз к сложенным мешкам. Я поднял винтовку и прицелился. Русский в последний момент, возможно, что-то заподозрил, и я услышал щелчок. Не раздумывая, выстрелил и едва успел увернуться от ответного выстрела.

— Винтер, живой? — тихо окликнул Каспер.

— Да.

Где же прячутся остальные? Здесь не так уж много мест, позволяющих отсиживаться десятку человек. Мы по прежнему не видели своих противников и стреляли, ориентируясь по звуку.

— Держитесь ближе к выходу и не дайте им уйти, — крикнул Кребс.

Снаружи пулемёт разносил ангар на куски, пули постепенно пробили часть крыши и стало намного светлее. Теперь понятно откуда нас обстреляли — за стропилами, почти под крышей прятались не менее пяти партизан.

— Ложись! — заорал я, заметив, как русский замахнулся.

Меня оглушило взрывом. Повезло ещё, что гранату бросили не в сарае, а рассчитывая вывести из строя пулемёт.

— Они уходят! — крикнул Шнайдер, продолжая палить вслед.

Русские воспользовались суматохой и решили, видимо, уйти по крышам. Ну, пусть попробуют. Нас всё равно ведь больше.

— Похоже, здесь уже всё, — Кребс окинул взглядом разгромленный ангар, где повсюду лежали трупы. — Проверьте, есть ли раненые.

Я заметил, что Шнайдер и Кох подхватили безжизненное тело Фрица.

— Не приживаются у нас новобранцы, — хмуро пробормотал Шнайдер. — А жаль, неплохой был пацан.

Вынести убитых мы успеем, а вот упустить кого-то из партизан ни за что нельзя. Я вышел на улицу и заметил неприметный сарай чуть в стороне. Не дожидаясь приказа, я бросился туда. В другое время было бы страшно соваться в эту зловещую темноту, но сейчас я помнил лишь то, что они не должны уйти. Ни один из них.

— Петенька, сынок, уходи! — надрывно закричала женщина, замахиваясь на меня топором. — Отойди, — я не собираюсь с ней драться, но если она не бросит эту штуку, мне придётся нажать на курок.

— Беги! — не оборачиваясь, крикнула она сыну и решительно двинулась на меня.

Никогда ещё я не стрелял в кого-то так близко, практически в лоб, а тем более в женщин. Я мог её ранить, чтобы просто обезвредить, но в последний момент переместил прицел на грудь.

— Будьте вы прокляты, твари, — прохрипела она, тяжело оседая на пол.

Уже не первый раз я сталкиваюсь с таким самопожертвованием ради близких, но сейчас меня это не тронуло. Этот заряд был последним, и я отбросил уже бесполезный пистолет. Судя по всему, мальчишка безоружен, иначе бы давно уже пальнул в меня. Я шагнул ближе и почувствовал, как накрыло новой волной ярости. Этот ублюдок пытается примотать к ящикам в углу взрывчатку. Возможно, именно он повредил машину Вильгельма. К счастью, он не успел соединить нужные проводки.

— Сволочь! — я бросился к нему, сбивая с ног, нанося удары куда придётся. — Такие как ты только и можете действовать исподтишка! — кажется, я сломал ему нос, но это не остановило меня. — Что же ты не пошёл в армию, чтобы открыто сражаться как мы?!

Парень был довольно щуплый и даже не сопротивлялся моим ударам. Я придавил его, продолжая наносить удары, не обращая внимание на сбитые костяшки.

Он сплюнул кровь и вдруг хрипло рассмеялся.

— Это говорит мне тот, кто вероломно напал на мою страну. Открыто мы сразимся, когда Красная Армия придёт в Берлин и наши солдаты разрушат ваши дома…

Я с силой ударил его в челюсть, но тот продолжал смеяться глухим, булькающим смехом.

— Как вам это понравится, а, фриц?

— Заткнись, — прошипел я, стиснув пальцы на его горле.

Этот мерзавец ещё смеет издеваться! Ну, так я заставлю его замолчать…

— Фридхельм, довольно, — попытался оттащить меня Кох. — Хватит, слышишь? Он уже и так в отключке.

— А ты посмотри, какой он напоследок приготовил подарочек, — я с силой пнул неподвижное тело. Это точно из-за него Рени и Вильгельм едва не погибли!

— Хватит, — меня привёл в себя резкий голос брата. — Раз он виновен, значит, подлежит расстрелу, но самосуд устраивать я не позволю.

Я молча прошёл на улицу, спиной чувствуя пронзительный взгляд брата. Во дворе наши согнали уцелевших партизан, Кребс огласил положенный приговор и через несколько минут с ними было покончено. Я заметил под брезентом тела убитых — помимо Фрица погибли ещё двое солдат Файгля. Ещё трое были ранены. Крейцер досадливо морщился, неловко придерживая пострадавшую руку.

— Держи, — я достал свою аптечку и протянул ему бинт.

Подходя к машине, я услышал:

— Что это на него нашло? Он едва не забил его насмерть.

— Да какая к чёрту разница? Мы же всё равно расстреляли этого подрывника. А что Винтер его отметелил, так и правильно.

***

Файгль распорядился всем выдать шнапс из запасов, и я, прихватив бутылку, вернулся домой. Хочу надраться в хлам. Обычно мне хватает несколько рюмок, чтобы захмелеть, но сейчас я не чувствовал привычного расслабления, даже выпив полбутылки. На душе была пугающая пустота. Я не чувствовал облегчения от того, что мы сделали. Это не вернёт моей утраты. Не чувствовал больше боли. Внутри была выжженная пустыня. Не чувствовал сожаления от того, что переступил через свои убеждения. Не знаю, останется ли во мне эта жестокость… я больше не знаю ничего…