— Надеюсь, скоро мы все сможем вернуться в Берлин, — ответил я, хотя точно знал, что в самые ближайшие месяцы война не закончится.

— По радио уверяют, что фюрер вот-вот возьмёт в кольцо Красную армию, и к Рождеству война закончится, — улыбнулась Чарли.

Я вспомнил, что мы были уверены и прошлым летом, что война закончится к Рождеству, но благоразумно промолчал.

— Хорошо бы… Мне так жаль молодых ребят, которые сотнями попадают на операционный стол. Вчера пришла перевязывать совсем мальчишку. Он всё спрашивал меня, будет ли видеть, а я знаю, что ему выбило глаз осколком гранаты, но лишь вежливо улыбаюсь, потому что доктор запретил говорить. Боится, что тот сгоряча пустит пулю себе в лоб.

— Но ведь рано или поздно парень поймёт, что ослеп на один глаз, — резонно возразил я.

— Но у нас будет время как-то подготовить его к этому. К тому же под морфием у многих бывает спутанность сознания.

Я почувствовал щемящую нежность. В глазах Чарли было столько тепла, доброты. Я словно окунулся в те времена, когда мы были детьми и не существовало этого мучительного рвущего душу долга.

— Я горжусь тобой.

Она держится не менее мужественно, чем мои солдаты, ведь я помню, как она всегда боялась крови. Когда кто-нибудь во дворе разбивал коленки, Чарли пугалась не меньше хныкающего над ссадиной мальчишки.

— Скажешь тоже, — смущённо улыбнулась она. — Я просто хочу быть полезна своей стране… и быть рядом.

Последние слова она сказала совсем тихо и вскрикнула, споткнувшись о какую-то корягу.

— Осторожнее! — я вовремя подхватил её и замер, почувствовав тёплое дыхание на своих губах. Я мечтал её поцеловать с момента, когда нам исполнилось пятнадцать. Для меня и для неё это не просто интрижка, я не могу сделать потом вид, что ничего не было.

— Помнишь, как я подвернула ногу и тебе пришлось меня нести на руках чуть ли не два квартала? — тихо спросила Чарли, не спеша убирать руку с моего плеча.

— Мы с Виктором обещали вас всегда защищать, — я обнял её за талию. — А я своё слово всегда держу.

К чёрту принципы! В конце концов, я не железный! В её глазах бликами отражалось летнее солнце, и я потянулся ближе, не в силах отвести взгляд.

— Что это? — испуганно вскинулась Чарли, прерывая так и не случившийся поцелуй.

Небо словно взорвалось зловещим гулом. Я вскинул голову. Над нами стремительно пролетели один за другим около двадцати «мессершмиттов». Значит, где-то опять идёт серьёзный бой. Возможно, нас в любой момент сорвут, чтобы перебросить на передовую. Разве я имею право прохлаждаться, забыв о том, что идёт война? Или давать Чарли несбыточные обещания? Жизнь уже показала, как это глупо.

— Нам пора возвращаться, — я заметил в её глазах слёзы. — Мы должны быть на всякий случай в боевой готовности. Да и вам в госпиталь, скорее всего, навезут много раненых.

— Не вздумайте торопиться с детьми, — Грета подлила в бокалы шампанского. — Нужно сначала пожить и для себя.

Мы втроём лишь переглянулись. Иной раз кажется, что эта девушка живёт на другой планете. Какое там пожить для себя, когда полным ходом идёт война и мы через десять дней вернёмся на фронт?

— Ну, тогда нужно выпить за нашу скорейшую победу, — предложил я, поднимая бокал.

Хорошее настроение не то чтобы улетучилось, но как-то потускнело. Хотя я должен бы радоваться. Фридхельм давно не выглядел таким умиротворённым, да и Эрин словно сняла свою привычную маску самоуверенности. Весь вечер с её губ не сходит непривычно мягкая улыбка, собственно так и должна выглядеть счастливая новобрачная. Я смущённо отвёл глаза, почувствовав, как смутная тоска царапнула что-то глубоко внутри. Неужели я настолько ужасен, что могу завидовать собственному брату? Нет, это не может быть зависть. Скорее, тоска по своим мечтам, которым пока не суждено сбыться.

— Надеюсь, следующие будете вы с Чарли, — улыбнулась Грета, глядя, как официант убирает пустые бокалы.

Фридхельм и Эрин уже уехали на вокзал, и мне жутко не хотелось возвращаться в пустую квартиру. К тому же завтра возвращаются родители, а ещё нужно продумать, как подать им эту новость. Отец рассвирепеет, узнав, что Фридхельм опять наплевал на его мнение, а мама расстроится, что они расписались, не дождавшись её.

— Послушай, это, конечно, не моё дело, но что у вас произошло с Виктором? Как-то не верится, что он уехал, бросив тебя, — я же помню, они не отлипали друг от друга.

Грета долго молчала, затем нехотя ответила:

— Он же уехал не навсегда, как только всё немного поуляжется, он вернётся, — сигарета в её пальцах чуть дрогнула. — Ведь когда-то же закончится это безумие?

— Рано или поздно любое безумие заканчивается.

Я уже не настолько наивный, чтобы верить, что геноцид объявленный евреям — временное явление. Родителей Виктора арестовали не по недоразумению. Скорее всего, они не выйдут из гетто, куда сотнями увозят тех, кому не повезло носить жёлтую звезду на рукаве.

— Грета! Вот ты где.

Я обернулся, увидев мужчину, спускавшегося с лестницы. Его лицо показалось мне смутно знакомым. Он неприязненно оглядел меня и повернулся к ней.

— И что всё это значит?

— Это значит, нечего приезжать ко мне без предупреждения, — капризно ответила Грета. — К тому же я говорила, что мои друзья приехали с фронта в отпуск.

— Кажется, мы уже встречались, — мужчина чуть прищурился, что-то вспоминая, и наконец протянул мне руку. — Штурмбаннфюрер Дорн.

Точно, это же тот тип, который явился к нам с проверкой в последний вечер перед отъездом год назад.

— Обер-лейтенант Винтер, — представился я, гадая, какие отношения связывают его с нашей Гретой. — Что-то празднуете? — он кивнул на недопитую бутылку шампанского.

— Сегодня свадьба моего брата.

— О, вот как, — он присел за столик. — И где же молодожёны?

— Уехали в свадебное путешествие, — этот тип ведёт себя как ревнивый муж, и меньше всего я хочу лезть в чужие отношения. — Мне тоже пора.

— Ещё увидимся, — Грета тоже поднялась и как ни в чём ни бывало обняла меня.

Пусть я не романтик, но в другое время бы оценил эту летнюю ночь. Сегодня как никогда ярко видны звёзды, но на душе было паршиво. Поэты так пышно воспевают любовь, тысячи влюблённых верят, что их чувства это навсегда… А на деле запросто расстаются и изменяют друг другу. Чего-то мне Грета не договаривает. Виктор не согласился бы ехать без неё, либо убедил бежать вместе. Ещё и этот Дорн. Возможно, они любовники. Быстро же Грета забыла своего любимого. Самое ужасное, что, когда ты влюблён, думать о таких вещах как измена, разлука совершенно невыносимо. Тебе кажется, что у вас будет всё не так. Вот и мне хочется верить, что если повезёт пережить войну, я смогу наконец, не оглядываясь ни на что, окружить Чарли любовью и заботой, которых она достойна.

* * *

Как и следовало ожидать, дома разразилась буря. Отец мрачно заявил:

— Этот мальчишка всю жизнь только и делает мне всё наперекор! Я как могу пекусь о его будущем, но видимо, толка с него не будет.

— Отец, прости, но это его дело с кем жить. Прошу, когда они вернутся, не порти последние дни до нашего отъезда.

Я не стал напоминать о том, что с войны можно и не вернуться. Неужели он сам не понимает таких очевидных вещей? Отец, хлопнув дверью, скрылся в кабинете. Мама, нервно комкая носовой платок, тихо заплакала. Я молча обнял её. Она как всегда боится что-то возразить, но что поделать… Мама свято верит, что женщина должна быть хранительницей семейного очага и ни в чём не перечить мужу. Да к тому же, зная характер отца, в противном случае мы бы жили среди вечных криков и ругани.

— Вильгельм, — она отстранилась и внимательно заглянула мне в глаза. — Скажи мне правду. Она действительно его достойна? Меня не интересует её происхождение, для меня важно, любит ли она Фридхельма?