Винтер цепко схватил меня за локоть и втопил так, что я едва успевала.

— А поаккуратнее нельзя? Тащишь меня как мешок с картошкой! И вообще пусти, я сама дойду.

— Ещё раз обратишься ко мне не по Уставу, я не знаю, что с тобой сделаю, — прошипел он.

ёрт, я и забыла, что Вилли позволяет вольные разговорчики, только когда никто не слышит, а так-то субординацию никто не отменял.

— Я был о тебе лучшего мнения, — ты смотри, ну, вылитый обманутый муж. — Уже который раз застаю тебя в недвусмысленных ситуациях с солдатами. У тебя совесть есть?

— Каждый думает в меру своей распущенности, — оскорблёно отпарировала я.

Нет, ну кто бы говорил? Я что виновата, что вы все как весенние коты с ума сходите без регулярных потрахушек? И вообще, не запостил — не было.

— Хоть пьяная, хоть трезвая в вопросах морали я кремень. Кому как не вам это знать, герр обер-лейтенант.

Неизвестно, до чего бы мы так договорились, но Винтер внезапно остановился, заметив брата.

— Эрин! — в глазах Фридхельма мелькнуло облегчение, тут же сменившиеся немного подозрительным выражением, когда он оглядел нашу троицу. — А ты почему здесь? — он шагнул к Шнайдеру.

— Получше смотри за своей принцессой, чтоб потом не бегать как идиот, — огрызнулся тот. — Нет бы спасибо сказать, что я её нашёл и привёл.

— Так! — неожиданно рявкнул Вилли. — Ты, — кивок в сторону Шнайдера. — Отправляйся в казарму! А вы, — это уже нам. — Решайте свои проблемы так, чтобы этим не приходилось заниматься всей роте.

Ох, ты какой грозный, может же, если захочет. Развернулся и отчалил, а мы остались настороженно переглядываться.

— Если ты её хоть пальцем тронул, то пожалеешь, — покосился Фридхельм на Шнайдера.

— Ты только грозишься, Винтер, — с готовностью отозвался он. — Если хочешь что-то конкретное предъявить, то давай разберёмся.

— Прекратите! — блин, я сейчас не в том состоянии, чтобы ещё их разнимать.

Но Вилли, видимо заподозрив, чего это мы не расходимся, уже был тут как тут.

— Кажется, я предупреждал, что в моей роте не будет никаких драк. Посмеете нарушить приказ и отправитесь вслед за Хольманом в штрафбат. Оба. Ясно?

Фридхельм шёл молча и, что самое обидное, даже не попытался взять меня за руку. Хотела я отложить разговоры до утра, но видимо придётся всё же расставить точки над «i».

— Я не собиралась устраивать весь этот цирк, хотела немного остыть, побыть одна.

— Только почему-то оказалась со Шнайдером, — не оборачиваясь, ответил он.

— Да что вы мне все тычите этим Шнайдером? — взвилась я. — Я его, если что, с собой не звала! Он случайно наткнулся на меня.

Прямо по классике «не виноватая я, он сам ко мне пришёл», но ничего же особо не было, так что каяться я не буду. Фридхельм раздражённо толкнул калитку и по-прежнему не смотрел на меня.

— И вообще ты сам виноват в том, что я ушла! Вывалил значит на голову кучу претензий и свалил. Что я должна была думать?

— Это я и хотел выяснить, — он наконец-то повернулся. — Хотел, чтобы ты подумала над моими словами.

— Знаешь что, родной, когда бросаются такими предъявами и уходят, тут не думать надо, а собирать вещи, потому что нормальные люди в таких случаях остаются и обсуждают возникшие проблемы. Словами и через рот!

— Что-то я не заметил в тебе сильного желания их обсуждать, — мрачно ответил Фридхельм. — Я вернулся буквально через полчаса, а тебя уже и след простыл.

— Да не умею я читать чужие мысли!

Плевать, что нас могут услышать, меня вовсю несло по кочкам. Значит, я должна была сидеть и мучиться неизвестностью, пока он проветрит мозги и вернётся, а мне так делать-ни-ни?

— И мне не пять лет, чтобы воспитывать меня по принципу посиди в углу, подумай. Я просто в следующий раз уйду и не вернусь, ты этого хочешь?

Фридхельм ничего не ответил, лишь нервно затянулся, скуривая несчастную сигарету буквально в три затяжки. Ладно, хорош орать дурниной на всю деревню, я открыла дверь, чтобы зайти в дом. Я тоже не ангел белоснежный, но извиняться не собираюсь. Пусть учится быть мужиком, а не копить обидки и включать блондинку: «Ой, всё».

Трясь! Несчастная дверь едва не слетела с петель, и я вскрикнула от неожиданности. Фридхельм сцапал меня, прижав к этой самой двери и впился в губы жадным поцелуем. Я от такого напора растерялась и на поцелуй ответила, но вовремя вспомнила, что злая и протестующе шикнула. — Подожди, ну, не на пороге же…

Он прервал мой слабый протест новым поцелуем, нетерпеливо притираясь бёдрами. Руки скользнули под блузку, выдергивая её с такой силой, что швы затрещали. Я откинулась назад, умудрившись приложиться затылком, открывая доступ к шее и чувствуя, как горячо скользит его язык. Шквал эмоций и чувств за эти сутки требует логичного выхода и почему бы не через секс? Расстёгиваю его рубашку, провожу пальцами по груди и, чувствуя, как ощутимо прикусили мою шею, не остаюсь в долгу. Слегка царапаю ногтями его кожу, постепенно спускаясь вниз, к ремню. Он окончательно сминает мою блузку, накрывая ладонями груди и слегка сжимая напряжённые соски. С губ срывается негромкий стон, когда он слегка отстраняется, чтобы сдёрнуть её с моих плеч. Мне не хочется сейчас думать о том, что мы так и не решили, как быть дальше. Всё, что я хочу — чувствовать его прикосновения, которые забирают тревогу и боль. Потом… всё потом…

Он быстро расправляется с застёжками на юбке, судорожно хватается за пояс, начиная тащить вниз, и я послушно переступаю, отбрасывая ненужную сейчас вещь, заодно сбрасывая туфли. Не прекращая меня целовать, Фридхельм опустил руку к моему бедру, отодвигая ткань трусов, чтобы в следующий момент погрузить в меня пальцы. Привыкшая к более нежным прелюдиям, я слегка вздрогнула, и он обхватил свободной рукой меня за шею, ловя губами тихий стон. Его поцелуи становятся яростнее, а движения пальцев быстрее и жестче и это буквально сводит с ума. Тянусь к застёжке на его брюках, но пальцы как назло дрожат и не слушаются.

— Так ты хочешь меня или уйти?

Непривычная злая ирония мелькает в его глазах как переводная картинка. Жёсткость, которой раньше и близко не наблюдалось, проступает как голограмма.

«Всё-таки довела мужика до греха», — вяло мелькает в голове мысль и обрывается, сбитая хрипловатым шёпотом.

— Поцелуй меня…

Это звучит почти как приказ, а не просьба, но я прижимаюсь к его губам, пропуская его язык, ласкающий мой так властно и требовательно. Нетерпеливо подаюсь навстречу его руке. Еще пара движений и меня разбивает волной наслаждения, вынуждая сжаться вокруг его пальцев. Меня пробирает дрожь. Моих чувств слишком много. Разве я смогу уйти? Ведь именно его поцелуи заставляют тело плавиться от страсти, а сердце сжиматься от нежности. Он везде: в моих мыслях, в моём сердце, в моей жизни. Его губы, касания всё требовательнее, да и я уже давно хочу большего. Расстёгиваю его ремень, тяну вниз брюки с бельём, освобождая каменный от желания член и медленно провожу пальцами. Фридхельм резким движением тянет вниз кружевную ткань и, подхватывая меня за задницу, опускает на стол. Мне и в голову не приходит возражать. Стол однозначно ближе кровати, а мы оба сейчас охвачены этим чувственным безумием. Прерывисто выдыхаю, когда он опрокидывает меня на спину, перехватывает ладони, разводит их в стороны, прижимая к деревянной намного шершавой поверхности. Прикусываю губы в последней попытке не перепугать своими стонами всю округу, когда горячий язык прокладывает влажную дорожку по моей груди, и когда зубы осторожно смыкаются вокруг соска, оттягивая его до болезненно-сладкого импульса. Перед глазами плывёт какое-то марево, что называется до вспышек, пульсирующих одновременно с тянущим удовольствием внизу живота. Сдавленный стон оседает в воздухе, а мне хочется кричать в голос. Он прикусывает соски, играет с ними языком, я лишь подаюсь навстречу его ласкам, позволяя делать с собой что угодно. Чувства обостряются до предела, терзают и изматывают. Хочется освободить руки, чтобы ощутить его мягкие волосы под своими пальцами, чтобы его горячая кожа коснулась груди ноющей от долгих ласк.